Читаем без скачивания Геносказка - Константин Соловьев

— Но ведь это ужасно, сестрица! Это означает, что человечество, каким бы оно ни было, обречено! Порча рождает порчу, не ты ли мне это без конца повторяла?

— Должно быть, я.

— Вот отчего ты презираешь церковь! — бросил Гензель со злостью. — Ты с самого начала понимала, что человечество обречено, верно? Что человечество — это набор раковых клеток, которые бьются друг с другом за последние кусочки плоти на костях! И с каждым поколением раковых клеток становится все больше, а плоти — все меньше… И раз нет чистой культуры, исходного человеческого генома, нет и выхода. Вопрос лишь в том, сколько это продлится. Сколько потребуется раковым клеткам, чтобы поглотить все без остатка и превратиться в нечто такое, что не похоже даже на страшную пародию на человека?!

Гретель молчала так долго, что Гензель решил, что не дождется ответа. Однако ответ все-таки последовал.

— Я не верю в Человечество, — сказала Гретель тихо. — Но я верю в жизнь. Жизнь — это варево, которое постоянно бурлит. Оно может быть разного химического состава и разной температуры, о свойствах этого варева можно только догадываться. Но пока оно бурлит, пока в его недрах идут процессы, еще не все потеряно. Жизнь будет сама пытаться найти выход. Только ни один геномаг не сможет угадать какой.

— Скрещивание генетически дефектных организмов приводит к дальнейшему вырождению вида, — не отставал от нее Гензель. — Грязное, соединенное с грязным, породит еще большую грязь. Это же ваша генетическая аксиома? Тогда где выход? К какому выходу нас может тащить жизнь, сама безнадежно больная и неизлечимо пораженная?

— Мне это неизвестно. Жизнь нельзя предсказать. Возможно, наши прапраправнуки каким-то образом стабилизируют генофонд. Он будет уже не человеческим, но он даст шанс следующим поколениям.

— И это будет раса разумных скорпионов? — скривился он. — Или что-то еще похуже?

— Отстань со своими вопросами, братец, — устало попросила Гретель.

Гензелю уже и самому стало тошно. Он махнул рукой.

— Забыли. Напомни, что там у нас выходит с принцессой? Раз у ее отца целых пятнадцать процентов бракованного фенотипа, а родная мать ее изначально не претендовала на полную чистоту, чем же они наградили свою дочь?

— Это мне неизвестно — генетического материала принцессы Бланко нигде не раздобыть, как ты понимаешь. У нас нет даже ее ногтя. Одно могу сказать точно: она совершенно явно не претендует на надежду Человечества. С такими родителями процент ее бракованной крови может составлять практически любое число. Предположим, от семи до семидесяти.

— Ну, семидесяти-то у нее не было, — пробормотал Гензель. — При семидесяти мало кто похож на человека. А она при дворе жила, ее люди видели…

— Не семьдесят, — легко согласилась Гретель. — Как повезет. Генетическая преемственность — очень сложная и интересная отрасль геномагии. По большому счету ни один геномаг не может внятно объяснить, по какому принципу и как происходит передача материала хромосомного набора. Предсказания в этой области и вовсе не возможны. На основании данных ее родителей нельзя заочно установить, что она унаследовала от них. Но она совершенно точно не чиста. Не чище меня или тебя. А скорее всего, учитывая родительский генофонд, так и погрязнее… Так что едва ли альвы заинтересовались Бланко из-за ее генетической чистоты. С тем же успехом им подошла бы любая девица из Лаленбурга.

Гензель некоторое время молчал, поправляя шаперон.

— Может, какое-то причудливое сочетание генов? — наконец спросил он. — Ты же сама говорила, что сочетание различных мутаций может давать иногда самые непредсказуемые последствия.

— Возможно. Когда речь идет об альвах, ни в чем нельзя быть уверенным. Быть может, какая-то рядовая для нас мелочь кажется альвам чем-то необычным и интригующим. Например, у ее величества на ногах вместо ступней — поросячьи копытца…

— Фу, сестрица!

— …Или под влиянием окситоцина, который формируется от постоянной лжи, у нее разрастается хрящевая ткань носа?.. Я читала описание такого случая. Нас это не интересует. Мы можем сделать тысячи предположений и быть от истины еще дальше, чем Лаленбург — от царства альвов. Нет смысла терять время. У принцессы есть что-то, что нужно альвам, вот и все, что нам известно.

— Но мы не знаем, что с ней случится, если она отведает золотое яблоко.

— Не знаем. Детали эксперимента альвов нам неизвестны. Может, упадет замертво, как того и хотела мачеха. Может, станет прекрасной, как в сказке. Может, у нее вырастут ложноножки и дополнительные глаза…

— Проще говоря, в этом яблоке — неизвестность.

— Пожалуй.

— Хорошие же подарки мы ей несем, — пробормотал Гензель. — Жизнь, смерть и неизвестность.

Гретель печально усмехнулась:

— Да, слишком много гостинцев за один раз.

— Но ты все еще считаешь, что она заслуживает смерти? Или предложение альвов нравится тебе больше?

Втайне он подозревал последнее. Он слишком хорошо помнил слова золотого альва. И понимал, какая бездна кроется за ними. Бездна познаний и возможностей, за которую любая геноведьма продаст душу. Если, конечно, у геноведьм есть что-то, что можно назвать душой…

«Она может пожелать стать человеком, — подумал Гензель с беспокойством. — А вдруг альвы и на это способны? Вычистят ее одиннадцать процентов порченой крови — и готово. Вдруг им это не сложнее, чем мне — кружку пива выпить? Геноведьма Гретель — новое воплощение Человечества!..»

Гретель долго молчала. Наверняка опять выпала из скучной реальности, унеслась разумом к таинственным и загадочным генетическим чудесам. Однако, взглянув на нее, Гензель удивился. Гретель все еще была тут, ее взгляд не был пуст. Скорее, он выражал напряженную работу мысли. Пути которой были Гензелю ведомы не больше, чем внутренние чертоги альвийских дворцов.

— Не знаю, — наконец сказала она. Эти слова дались ей тяжело. Нечасто бывает такое, чтобы геноведьма чего-то не знала. — Дар альвов может быть опаснее чумы или драгоценнее алмаза. Каким он станет для нас? И сможем ли мы им воспользоваться? Это все слишком сложно, братец.

Гензель украдкой вздохнул от облегчения.

— Значит, уговор?..

Она улыбнулась ему — почти так же, как улыбалась маленькая девочка Гретель много лет назад.

— Уговор в силе, братец. Ни один из нас. Пока сообща не решим.

Молча кивнув, Гензель сорвал пшеничный колосок и стал ковыряться им в зубах. Колосок был чахлым, серым, колючим, но без ушей.

К горам они вышли гораздо раньше, чем ожидал Гензель, — уже на четвертый день.