Читаем без скачивания Архив Буресвета. Книга 1 : Путь королей - Брендон Сандерсон

— Нумухукумакиаки’айялунамор, — напомнил Камень. — Конечно. Это описание очень особенного камня, который мой отец обнаружить за день до моего рождения.

— Значит, твое имя — целая фраза? — неуверенно уточнил Данни, словно сомневаясь, что ему можно говорить.

— Поэма быть, — пояснил Камень. — На Пиках каждое имя поэма быть.

— В самом деле? — Тефт поскреб бороду. — Наверное, тому, кто семью обедать зовет, приходится попотеть.

Камень рассмеялся:

— Правда, правда. Еще получаться интересные споры. Обычно лучшие оскорбления на Пиках быть поэма, которая по составу и ритму походить на имя того, кого оскорбить.

— Келек, — пробормотал Тефт, — до чего же все сложно.

— Потому большинство споров и закончиться выпивкой, — объяснил рогоед.

Данни неуверенно улыбнулся:

— Эй, громила дурной, воняешь, что мокрый кабан, вали поскорей за луной да в болоте сгинь, как чурбан.

От неудержимого хохота Камня в провале проснулось эхо.

— Быть хорошо, хорошо, — выдавил он, вытирая слезы. — Просто, но хорошо.

— Данни, у тебя получилась почти что песня, — заметил Ка­ладин.

— Ну, это было первое, что в голову пришло. Я взял мотив из «Двух дружочков Мэри», чтобы ритм был правильный.

— Ты мочь петь? — удивился Камень. — Я должен это слышать.

— Но... — начал Данни.

— Пой! — рявкнул рогоед, ткнув в него пальцем.

Данни взвизгнул от испуга, но повиновался и разразился пес­ней, которая была Каладину незнакома. Это оказалась забавная исто­рия о женщине и братьях-близнецах, которых она принимала за одного человека. У Данни был чистый тенор, и, похоже, юноша уверен­нее чувствовал себя, когда пел, а не говорил.

Пел Данни хорошо. Когда он перешел ко второму куплету, Камень начал без слов подпевать своим низким голосом, и получилось очень гармонично. Рогоед явно знал толк в пении. Каладин обернулся, надеясь, что еще кто-то из мостовиков втянется в разговор или станет подпевать. Он улыбнулся Шраму, но тот лишь сердито зырк­нул в ответ. Моаш и Сигзил — темнокожий азирец — на Каладина даже не посмотрели. Пит глядел себе под ноги.

Когда песня закончилась, Тефт благодарно похлопал в ладоши:

— Вы спели лучше тех, кого я слышал во множестве таверн.

— Рад встретить низинника, который уметь петь. — Камень подобрал шлем и сунул его в мешок. На этот раз в ущелье мало чем можно было поживиться. — Я уже начать думать, что вы тут все к музыке глухи, как старая рубигончая моего отца. Ха!

Данни покраснел, но шагал теперь увереннее.

Они шли и шли, временами натыкаясь на крутые повороты или разломы в камне, куда водой нанесло много всякой всячины. В таких местах их работа становилась омерзительной, и нередко при­ходилось вытаскивать трупы или разгребать груды костей, чтобы добыть искомое, борясь при этом с приступами тошноты от вони. Каладин велел им пока что не трогать самые жуткие или разложившиеся трупы. Вокруг мертвецов всегда собирались спрены гниения. Если они не соберут достаточно трофеев, можно будет обобрать этих по пути назад.

На каждом перекрестке или ответвлении Каладин делал на стене белую отметку куском мела. Это была обязанность старшины, и он относился к ней серьезно. Он не хотел, чтобы его люди заблудились в этих ущельях.

Пока они шли и работали, Каладин поддерживал разговор. Он смеялся — вынуждал себя смеяться — вместе с ними. Даже если ему этот смех казался неестественным, никто ничего не заметил. Может, они понимали, как и он сам, что наигранный смех предпочтительнее скорбной тишины, что сопровождала большинство мостовиков.

Вскоре Данни позабыл о робости, начал смеяться и болтать с Тефтом и Камнем. Кое-кто подобрался совсем близко — Йейк, Мэпс, еще парочка мостовиков, — как дикие звери подбираются к свету и теплу костра. Каладин пытался втянуть их в разговор, но не вышло, и он позволил им делать что хотят.

В конце концов они достигли места, где валялось много свежих трупов. Каладин не знал наверняка, почему Великие бури и течения несли трупы в таком количестве именно сюда, — по виду эта часть ущелья не отличалась от других участков. Может, была чуть-чуть уже. Иногда они приходили в те же самые закоулки и отыскивали там хорошие трофеи; в другой раз знакомые места могли оказаться пустыми, а где-то тела громоздились десятками.

Судя по виду, эти трупы принесло сюда течением, когда из-за Великой бури случился потоп; после вода медленно ушла, а они остались. Ни одного паршенди. Множество переломов и рваных ран. У многих отсутствовали конечности.

Влажный воздух пропитался вонью разложения. Каладин держал свой факел над головой, а его спутники молчали. Темнота и про­хлада могли бы предотвратить быстрое разложение, но все портила влажность. Кремлецы уже начали обгрызать кожу с ладоней и вы­едать глаза. Вскоре у трупов вздуются животы. По телам караб­кались несколько спренов гниения, маленьких, красных и полупрозрачных.

Сил приземлилась ему на плечо, морщась от отвращения. Как обычно, она не объяснила, где летала до сих пор.

Мостовики знали, что делать. Невзирая на спренов гниения, это место казалось слишком богатым, чтобы его обойти. Они принялись за работу, укладывая тела в ряд, чтобы можно было осмотреть каждое. Каладин, собиравший трофеи вокруг кучи трупов, взмахом руки предложил Камню и Тефту присоединиться. Данни притащил­ся вместе с ними.

— Они носить цвета нашего великого князя, — заметил Камень, когда Каладин подобрал помятый стальной шлем.

— Держу пари, они были в той вылазке несколько дней назад. Войскам Садеаса здорово досталось.

— Светлорда Садеаса, — поправил его Данни и тотчас же втянул голову в плечи от досады. — Извини. Я не хотел. Просто я все время забывал про его титул, и мой мастер каждый раз меня колотил.

— Мастер? — переспросил Тефт, подбирая упавшее копье и стря­хивая с древка мох.

— Я был подмастерьем. Ну, до того, как... — Юноша замолчал и отвернулся.

Тефт был прав: мостовики не любили говорить о прошлом. В любом случае Данни поступил верно, исправив его. Каладина бы наказали, услышав, как он опускает почтительное обращение к свет­логлазому.

Парень сунул шлем в свой мешок, потом затолкал факел в зазор между двумя поросшими мхом валунами и принялся помогать остальным разбирать тела. Он больше не пытался никого разговорить. Павшим нужно выказывать почтение — если это вообще возможно, когда их грабишь.

Потом мостовики сняли с трупов доспехи. Кожаные жилеты — с лучников, стальные нагрудники — с пехотинцев. Среди мертвых оказался светлоглазый офицер в хорошей одежде под еще более хорошими доспехами. Иногда трупы светлоглазых поднимали из ущелий особые отряды, чтобы мертвые тела превратить в статуи при помощи духозаклинателей. Темноглазых, если те не были богачами, сжигали. А о большинстве солдат, упавших в пропасть, забывали; люди в лагере говорили об ущельях как о священном месте покоя, но на самом деле доставать тела со дна было слишком трудно, и ни­кто не хотел тратиться и рисковать.

Тем не менее, раз они обнаружили здесь светлоглазого, это ­оз­начало, что его семья недостаточно богата или недостаточно о нем тревожится, чтобы послать кого-то за его трупом. Падение ­изуродовало лицо до неузнаваемости, но, судя по знакам отличия, он был седьмого дана. Безземельный член свиты какого-нибудь более влия­тельного офицера.

Сняв доспехи, мостовики вытащили у каждого трупа кинжалы и стянули сапоги — сапог всегда не хватало. Они не стали раздевать мертвецов, хотя сняли ремни и срезали множество пуговиц. Пока все работали, Каладин послал Тефта и Камня осмотреть окрестности, где могли обнаружиться еще тела.

Когда они собрали доспехи, оружие и сапоги, началась самая неприятная часть задания: обыскивать карманы и кошельки в поис­ках сфер и драгоценностей. Эти трофеи были самыми немногочис­ленными, но ценными. Они не нашли ни одного броума — никакой жалкой награды для мостовиков.

Пока отряд занимался этой отвратительной работой, сам Каладин увидел, что из ближайшей глубокой лужи выглядывает кончик копья. Они его не заметили, когда прочесывали местность в первый раз.

Погруженный в глубокую задумчивость, Каладин вытащил копье, стряхнул воду и понес к сваленному грудой оружию. Там поколебался, держа мокрое копье одной рукой. Потер пальцем гладкую древесину. По весу, балансу и шлифовке он мог сказать, что это хорошее оружие. Крепкое, отлично сделанное и ухоженное.

Он закрыл глаза, вспоминая, как мальчишкой держал посох.

Слова, которые говорил Таккс, вернулись к нему — слова, сказан­ные в тот яркий летний день, когда он впервые взял в руки оружие в армии Амарама. «Перво-наперво нельзя быть безразличным. — Таккс как будто шептал. — Кое-кто твердит, что во время битвы следует избавляться от всех чувств. Что ж, я думаю, важно держать голову на плечах. Но я ненавижу, когда убивают спокойно и хладнокровно. Я видел, что те, кому не все равно, сражаются отчаяннее, дольше и лучше других. Такова разница между наемниками и на­стоящими солдатами. Такова разница между битвой за свой родной край и битвой на чужой земле.