Читаем без скачивания Сны в Ведьмином доме - Говард Лавкрафт

Я видел там больше, чем мог потом вспомнить, но даже того, что вспоминалось мне каждое утро, было бы достаточно, чтобы прослыть сумасшедшим или гением, если бы я когда-нибудь осмелился описать это. Казалось, какие-то властные силы постепенно перетаскивали меня из нормального, привычного мира в неведомую чужеродную пучину, и этот процесс отражался на мне самым тяжким образом. Мое здоровье и внешность постоянно ухудшались, так что в конце концов я вынужден был смириться с жизнью инвалида и затворника. Какой-то необычный нервный недуг овладевал мною, и временами я стал замечать, что не способен закрыть глаза. Потому-то и начал я с возрастающей тревогой всматриваться в зеркало. Наблюдать медленное разрушительное действие болезни всегда неприятно, а в моем случае это было отягощено соображениями иного порядка. Отец также, казалось, что-то заметил, ибо стал поглядывать на меня с любопытством и почти испуганно. Что со мной происходило? Неужели я обретал сходство со своей бабушкой и дядей Дугласом?

В одну из ночей мне приснился жуткий сон, в котором я встретился в морских глубинах с моей бабушкой. Жила она в фосфоресцирующем дворце со множеством террас, с садами странных чешуйчатых кораллов и напоминающих ветвистые деревья водорослей, и приветствовала меня с сердечностью, таившей в себе нечто сардоническое. Она изменилась — как меняются все, уйдя в подводный мир, — и сказала мне, что никогда не умирала. Нет, просто она ушла после гибели сына, который, узнав обо всем, изменил царству, чьи чудеса — ожидавшие и его — он презрительно отверг выстрелом пистолета. Это царство предопределено и мне, и я не должен избегать этого пути. Я никогда не умру, но для этого мне придется жить с теми, кто жил в начале времен, еще до того, как человек заселил землю.

Я встретил также ту, что была ее бабушкой. Ибо восемь тысяч лет Рхт'тхиа-л'ий прожила в У'ха-нтхлей, и туда же вернулась она после смерти Оубеда Марша. У'ха-нтхлей не был разрушен, когда люди верхней земли принесли в море смерть. Поврежден — да, но не разрушен. Морских Существ вообще невозможно истребить, хотя древняя магия забытых Прежних Существ способна их остановить и обуздать. До поры они будут жить тихо и скрытно; но в некий день они вновь поднимутся, чтобы воздать должное Великому Ктулху и принести жертвы, ему потребные. На сей раз они выберут своей целью город покрупнее Инсмута. Тогда они уже были готовы распространиться и переместили наверх все то, что должно было помочь им в этом, но теперь им придется ждать следующего раза. Я же, по чьей вине люди верхней земли принесли в море смерть, должен буду покаяться, но наказание не будет слишком тяжелым. В этом сновидении я впервые увидел шоггота — зрелище, заставившее меня проснуться с безумным криком. А зеркало этим утром сказало мне, что я окончательно обрел «инсмутский вид».

Пока что я не застрелился, как сделал мой дядя Дуглас. Пистолет, правда, купил и почти решился на этот шаг, но меня удержали от него некоторые сновидения. Время крайних степеней ужаса миновало, и вместо страха перед неизведанными морскими глубинами я начал испытывать головокружительное влечение к ним. Я совершал во сне удивительные вещи и, пробуждаясь, вспоминал эти сновидения уже не со страхом, а с чем-то вроде восторга. Не думаю, что мне надо ждать полной перемены, как ее ожидало большинство. Если я сделаю так, отец, вероятно, упрячет меня в лечебницу, как это сделали с моим бедным маленьким кузеном. Изумительные и неслыханные роскошества ожидают меня внизу, и очень скоро я их увижу. Йа-Р'лайх! Ктулху фхтагн! Йа! Йа! Нет, я не застрелюсь — и ничто не заставит меня застрелиться!

Я придумаю, как мне вытащить своего кузена из сумасшедшего дома в Кантоне, и мы вместе отправимся в дивно-помраченный Инсмут. Мы поплывем к темнеющему в океане рифу и сквозь черные пучины уйдем вниз, к циклопическому и многоколонному У'ха-нтхлей, в это пристанище Морских Существ, где мы будем жить вечно среди великих красот и чудес.

Заброшенный дом[91]

(перевод О. Мичковского)

1

Даже самым леденящим ужасам нередко сопутствует ирония. Порою она составляет их неотъемлемую часть, порою связана с ними опосредованно, через тех или иных лиц или места. Прекрасным образцом иронии последнего рода может служить случай в старинном городе Провиденсе в конце сороковых, когда там частенько гостил Эдгар Аллан По в пору своего безуспешного сватовства к даровитой поэтессе Хелен Уитмен. Обычно По останавливался в «Мэншн-хаус» на Бенефит-стрит — той самой гостинице, что некогда носила название «Золотой шар» и в разное время привечала таких знаменитостей, как Вашингтон, Джефферсон и Лафайет. Излюбленный маршрут прогулок поэта пролегал вверх по названной улице к дому миссис Уитмен и расположенному на соседнем холме погосту церкви Святого Иоанна с его многочисленными надгробиями восемнадцатого века, скрытыми под сенью древ и имевшими для По особое очарование. Ирония же состоит в следующем. Во время этих прогулок, повторявшихся изо дня в день, величайший мастер ужаса и гротеска всякий раз проходил мимо одного дома на восточной стороне улицы — обветшалого старомодного строения, торчавшего на склоне холма, с большим запущенным двором, существовавшим еще с тех времен, когда окружающая местность фактически находилась за чертой города. Нет указаний на то, что По когда-либо писал или говорил об этом доме, как нет и оснований утверждать, что он вообще обращал на него внимание. Тем не менее, именно этот дом, в глазах двух людей, обладающих некоторой информацией, по ужасам своим не только равен, но даже превосходит самые безумные из вымыслов гения, столь часто проходившего мимо него в неведении, и поныне взирает на мир тусклым взглядом своих оконниц, как пугающий символ всего неописуемо чудовищного и ужасного.

Строение это было и, пожалуй, остается объектом такого рода, которые всегда привлекают внимание любопытных. Изначально имевшее вид обычного фермерского дома, впоследствии оно приобрело ряд черт, типичных для новоанглийской колониальной архитектуры середины восемнадцатого столетия, и превратилось в помпезный двухэтажный особняк с остроконечной крышей и глухой мансардой, георгианским парадным входом и внутренней панельной обшивкой в тогдашнем вкусе. Дом стоял на западном склоне холма и был обращен фасадом на юг; нижние окна с правой его стороны находились почти вровень с землей, зато левая половина дома, граничившая с улицей, была открыта до самого основания. Конструкция дома, чей фундамент был заложен более полутора веков назад, изменялась по мере улучшения и выпрямления дороги, пролегавшей рядом с ним. Речь идет все о той же Бенефит-стрит, которая прежде называлась Бэк-стрит и представляла собой узкую улочку, петлявшую между могилами первых поселенцев. Выпрямить ее удалось лишь после того, как с перезахоронением тел на Северном кладбище отпало единственное моральное препятствие к тому, чтобы проложить путь прямо через старые фамильные делянки.