Читаем без скачивания Добро с кулаками - Денис Грушевский

— Я ещё мало погуляла, мир не повидала, — отвечала Олюшка. — Вот будет у тебя зарплата в десять раз больше, тогда и обращайся. У моего ребёнка должно быть всё: лучший садик, лучшая школа, все мыслимые новейшие гаджеты и лучшая одежда, обучение так непременно в Лондоне, а ты на новую дачу накопить не в состоянии.

— При таком подходе будет у ребёнка всё кроме ума и совести. Воспитывать так необходимо, чтобы что-то хорошее появлялось непросто так, а в награду за какой-то поступок, деяние. Что бы ни с неба падало что-то материальное как в сказке, а умение это материальное заработать, заслужить, прежде всего, развивалось. Ценности они разные бывают, в большинстве своём ложные, а закладываются в основном с детства. При таком подходе вырастет потребитель, на полном серьёзе считающий и выдающий собственный акт потребления за достойное деяние и достижение. И никаким обухом потом это из него не вышибить. Не в гаджетах счастье пойми, — возражал Соломон Израилевич.

— Позиция нищебродов, лузеров и неудачников, — парировала Олюшка. Не сошлись Соломон Израилевич с Олюшкой во мнении как воспитывать и растить ребёнка, и, слава Богу. Понял Соломон Израилевич: не будет счастья ребёнку в этой семье. Однако вляпался Соломон Израилевич в другом. В другом погорел и приобрёл печальный жизненный опыт. До свадьбы была у Соломона Израилевича в наследство полученная однокомнатная квартира на Солянке недалеко от Москворецкой набережной. Там собственно и жили первые полгода. А ещё была у Соломона Израилевича дача в Жуковке, небольшой уютный домик на четырёх сотках. Ведь хотелось, чтобы всё как у всех, по-людски, так сказать. Из лучших побуждений действовал Соломон Израилевич, детишек завести опять же планировал в начале. Вот и продал всё недвижимое имущество с целью увеличения жилплощади. А на дачу мы заработаем, будет у нас ещё дача лучше прежней. Размышлял Соломон Израилевич и купил просторную двух комнатную недалеко от Бабушкинской. Но мало того что купил, так еще с супругой заехал да на равных правах прописались. Вот такой вот добрейшей души человек был Соломон Израилевич в возрасте Христа. Но, к сожалению, не прошли притирку отношения, не выдержали так сказать испытания бытом. Не получилось, попробовав вместе соль и сахар, даже стать друзьями. С разных планет оказались Соломон Израилевич и Олюшка. Из разных измерений даже! Столичная жизнь со временем окончательно испортила и без того неидеальную Олюшку. За прошедшие восемь лет Олюшка изрядно раздобрела и подурнела, ещё больше утратила меру и человечность. Раскидала по столичным клубам и кабакам остатки совести. Вместо житейской мудрости с годами приобрела бестактный эгоизм вместе с хабальством и какой-то чёрной ушлостью. Прониклась ненавистью и неуважением к супругу в такой степени, что однажды предложила тому съехать.

Благородным и воспитанным человеком слыл Соломон Израилевич, однако, благородным и воспитанным не до такой степени. И в свою очередь Соломон Израилевич предложил съехать Олюшке. Тут выяснилось ужасное: что из просторной Московской квартиры по линии метро, Олюшку никаким калачом не выманить. Палкой не выбить, ни за какие коврижки и только вперёд ногами. Начался новый этап совместной семейной жизни. На дверях, ведущих в комнаты, после пропажи месячной получки появились замки, словно в коммунальной квартире. И вот в один прекрасный день, Соломон Израилевич полностью снял благоверную с довольствия. При этом урезан был и рацион. Олюшка естественно заявила, что так этого не оставит. Что Соломон Израилевич за это ответит и ответит по-крупному. Что место ему на помойке и там он очень скоро и пропишется. Что и на без того рогатой голове Соломона Израилевича в скором времени появятся новые ответвления. И не стала Олюшка откладывать угрозы в долгий ящик. Кушать, веселится, гулять с подружками, выпивать ведь на что-то надо. И вот однажды придя домой, уставший с работы увидел Соломон Израилевич в коридоре, чьи-то ботинки сорок седьмого размера. На вешалке висела куртка, а в углу коридора стояла большая сумка. Из Олюшкиной половины раздавались голоса, а на кухне что-то шипело, скворчало и вкусно пахло. Бабах — сюрпризец. Сперва Соломон Израилевич подумал, что это так, гость какой-то или знакомый и, уйдя к себе в комнату, занялся своими делами. Время шло стрелки часов показывали одиннадцать, а гость тот, судя по всему уходить, не торопился. Напротив, Олюшка со своим гостем перекочевала на кухню. И вот уже как час с небольшим с кухни слышались весёлые голоса и хихиканье. Лопнуло терпение у Соломона Израилевича где-то к половине двенадцатого, когда услышал он такую фразу от уже подогретой своей благоверной в свой же адрес.

— Вот видишь! Сидит себе в своей комнате и носа не кажет. Тряпка, я же говорила! — веселилась подпитая Олюшка.

Соломон Израилевич резко встал. Резко же вышел и из комнаты своей. Увидел вот что. Сидела Олюшка за кухонным столиком в обществе молодого человека, определённо моложе её самой. Сидели и дружно выпивали, не менее дружно закусывали да общались. Человек молодой был высок и крепок, с наглой физиономией. Более ничем особо не выделялся, хотя было заметно, что вроде как бы ни местный.

— Что здесь происходит? — сжав зубы, сухо спросил Соломон Израилевич.

— Ты что ослеп? Сам не видишь? Ужинаем! Параллельно роман крутим. Кстати знакомься — это мой парень Эдик. Он будет у меня жить, — отвечала, усмехаясь Олюшка.

— Ага, как же! Знаешь, как называется жилище североамериканских индейцев? Фиг вам! Молодой человек попрошу на выход или я вызываю полицию, — раздражённо отвечал Соломон Израилевич.

— Сиди Эдик! Сиди! Ничего он тебе не сделает. Кого хочу того и пускаю на свою половину. Нет, ну ты только посмотри на него. Я же тебе говорила, теперь сам видишь кто это.

Подвыпивший Эдик до этого растерянно и немного исподлобья смотревший на Соломона Израилевича, но в беседу не вмешивающийся, неожиданно оживился и сделал следующее предложение:

— Почему бы тебе мирно не оставить нас в покое? Что такого-то? Сидим спокойно, никого не трогаем. К тебе не лезем. У нас, между прочим, любовь намечается, а тут ты мешаешься. По-мужски пойми, что третий лишний. Если выпить хочешь, так у нас ещё будет время. Давай только не сегодня. А?

— Ладно, не хотите по-хорошему, будь, по-вашему! — и Соломон Израилевич вернулся к себе, демонстративно хлопнув дверью, с одним лишь намерением вызвать полицию.

На удивление Соломона Израилевича, полиция, узнав, что насилия не было; драки не случилось; шума нет; кражи не свершилось; наотрез отказалась полиция ехать на такой ложный, по мнению полиции вызов. Тогда утром следующего дня под смешки из соседней комнаты засобирался Соломон Израилевич к участковому. Участкового этого, прежде всего, пришлось долго ждать. Затем выяснилось, что участкового более волнует то обстоятельство, не потревожили ли чем соседей. Причём здесь соседи?! Удивлялся Соломон Израилевич. В моей квартире посторонний мужчина засел, и, судя по всему, жить собирается. Вам что угодно чтобы меня выкинули или избили, дабы начать шевелится? На это участковый резонно возразил Соломону Израилевичу то, что не в его квартире, а в вашей, во-первых. Во-вторых, сор из избы выносить не стоит, и это последнее дело. Жалобы не поступали и вообще убьют тогда и приходите. Понял ещё раз Соломон Израилевич, что одинок он в этом мире и с тем одинок в своём горе. Пришлось жить дальше. Пришлось смириться. Тогда Соломон Израилевич решил, что это ненадолго и что или Эдик, узнав получше, кто такая Олюшка сам сбежит или же чего-нибудь натворит необходимого для основания его выкинуть. С этим и стал жить дальше. Надежда на то, что Эдик сбежит сам, треснула в первые же дни, словно весенний хрупкий лёд. Оказался Эдик приезжим на заработки молодым человеком двадцати трёх лет с дальнего востока. Работал шабашником в различных бригадах, но нигде по долгу не задерживался, так как работать не любил и не умел. Оказался Эдик зеркальным отражением Олюшки только в брюках. Как говорится, подобное притягивает подобное. Все те же взгляды на бытие и самоопределение в нём. Все те же нотки хамства и бескультурья. Всё та же завышенная самооценка и явное желание жить паразитом за счёт других. Вот что разглядел неглупый Соломон Израилевич в Эдике уже в первые три дня.