Читаем без скачивания Зерно жизни - Дмитрий Хван

'Ван должен сдаться! Но сдаться так, как нужно мне. Мне не нужен ни мученик для его народа, ни сломленный червяк' - хан Абахай, находясь в бешенстве от неудачи его солдат, разбил пару великолепных минских сосудов, ловко поддев их ногой.

На следующий день - новая атака на намханские ворота, но на сей раз сами осаждённые, выйдя из-за ворот, устроили пальбу из аркебуз, заставив маньчжур смешаться и в беспорядке бежать. Видя бегство своих воинов, Абахай резко вскочил с циновки расстеленной перед его шатром:

'Нет, надо сделать так, чтобы он сам принял мои условия сдачи. Придётся навестить его семейку у Солёной реки!'.

В конце января хан отправил своего военачальника Доргуня с большим отрядом воинов для того, чтобы он высадился на острове, где укрылась семья короля.

Отряд Доргуня сумел переправится на остров Канхвадо, через узкий пролив Ёмха, отделяющий его от материка. На острове скрывались члены королевской семьи и высшие сановники Корейского государства, также с семьями. Доргунь при переправе разбил трёхтысячный отряд корейцев, который пытался помешать высадке маньчжурского десанта. Немногочисленные оставшиеся в живых корейцы бежали к крепости Канхва, при этом офицер Хван Сонсин с небольшим отрядом в сотню воинов сумел задержать маньчжур на некоторое время, дорого отдав свои жизни.

Ну а маньчжурам для достижения своей цели - пленения королевской семьи оставалось лишь взять крепость Канхва, грандиозного оборонительного сооружения, которое при всей своей неприступности имело одну слабость. Да такую, что оборона твердыни, будучи прорванной лишь в одном месте тут же рассыпалась, как карточный домик, попавший под дуновение ветра. Высокий, до шести метров в высоту, земляной вал, облицованный камнем, отлогий пандус, позволявший подтягивать подкрепления, эвакуировать раненых и доставлять боеприпасы, тянущийся с внутренней стороны стен не помог обороняющимся. Крепость Канхва строили как последний оплот, добраться до которого еще никогда и никому не доводилось и уделяли больше внимания удобству размещения королевской семьи, нежели обороне. Рано утром цинские войска, окружив крепость, пошли на штурм. Гражданский сановник, Ким Санъён, безуспешно пытался организовать оборону в отсутствие в крепости военных военачальников. В твердыне царил хаос и неразбериха. Несмотря на это, было отбито несколько штурмов. Маньчжуры упорно шли к цели, прикрываясь деревянными щитами и непрерывно обстреливая защитников крепости из луков, мушкетов и небольших пушек. Чуть позже Доргунь изменил тактику, направив основной удар на ворота. Лишь на закате маньчжуры разбили северные ворота и ворвались в крепость. Освещаемые багровым светом заходящего солнца на окровавленных камнях сражались маньчжуры и корейцы. Ким Санъён в спешке снимал воинов с других участков обороны, пытаясь выбить варваров из крепости. Но он проиграл. Обескровленные силы защитников не смогли удержать натиск северян и те, освещаемые светом многочисленных факелов наводнили пределы королевской цитатели. Маньчжуры пленили королеву и троих сыновей короля Инджо. Были захвачены и семьи высших сановников государства, тех, кто сейчас находился в крепости Намхан, вместе со своим королём. Ким Санъён погиб как герой, находясь в чандэ - пристройке над воротами, окружённый со всех сторон врагами, он поднёс горящий факел к бочонку с порохом, когда маньчжуры врывались в помещение и тягучий свет их факелов отражался на окровавленных лезвиях сабель.

А в это время корейский чиновник Хон Мёнгу, губернатор провинции Пхёнан, попытался силами своего войска деблокировать осаждённую крепость Намхан и спасти короля. Отчаявшись дождаться подхода иных войск Мёнгу маршем достиг уезда Кимхва, где разделил войско на две части. Большая часть стала укреплённым лагерем близ деревни Тхаптон, а отряды стрелков, числом до трёх тысяч расположились на позициях склона горы Пэктонсан. Это и предопределило уничтожение его войска - цинская конница в ожесточённом сражении буквально втоптала в землю отчаянно защищавшихся корейцев, сам Хон Мёнгу погиб с оружием в руках. А отряд его военачальника Ю Лима держался довольно долго, стойко и умело отбивая попытки маньчжур скинуть их с горы. Лим, используя тактику засад, заманивавший врагов в клещи и искусно вызывая камнепады на головы маньчжурских воинов, вынудил тех бежать. Ночью Ю Рим скрытно покинул поле боя, пытаясь прорваться к Сеулу, но через два дня крепость Намхан капитулировала.

Доргунь вернулся в ставку Абахая с радостной вестью и царственными пленниками. План Абахая был прост, теперь Инджо не будет сопротивляться. Ради своей семьи не грех прекратить бессмысленное противостояние, ведь война уже была маньчжурами выиграна. Сановники короля, чьи семьи также были пленены северянами уговаривали короля сдаться. Ведь силы корейцев были на исходе, а моральных дух воинов подорван, кончались боеприпасы и продовольствие. Они убедили короля сдаться, ведь победа варваров предопределена иными силами, поражение страны неизбежно, значит так хотят силы Неба. Сломленный Инджо согласился на все условия маньчжур. Он пешком дошёл до ставки цинского хана, где преклонил перед ним колени и девять раз поклонился ему, сидящему на троне. Ван благодарил хана за то, что тот не стал уничтожать его государство, а тот, в свою очередь, отметил его благоразумие. На это война закончилась, а Корея стала вассалом империи Цин.

Глава 22

Верхний Амур, октябрь 7144 (1636).

На амурские берега постепенно опускалась ночь. Воздух наполнялся прохладой, а с реки задул неприятно холодный, пронизывающий ветер, заставивший шуметь ветвями окружающие поле деревья. На валу селенья амурцев один за одним зажигались факелы, в свете которых маячили фигурки туземцев. Из посёлка то и дело слышались резкие властные крики и следующие за ними общие вопли десятков глоток.

- Одевайте бронь, братцы! - вскричал вдруг Бекетов.

- Рано ещё, Пётр Иванович, - возразил немного погодя Сазонов, указывая на отодвигаемые ворота в проходе вала. Две фигуры, держащие в руках факелы, вышли из-за отодвинутого от прохода заграждения. На валу тут же загорелись десятки факелов - амурцы наблюдали за своими товарищами, готовые ринуться к ним на выручку, случись что с ними. Двое амурцев, тем временем, неспешно приближались к лагерю ангарцев. Обернувшись, Сазонов заметил как напряглись его воины. Алексей жестами всех успокоил:

- Спокойно, парни, они хотят поговорить. Это хорошо, это значит что они не дикари.

Амурцы, меж тем, дойдя до середины поля, встали, видимо ожидая, что и к ним подойдут.

- Пётр Иванович, пойдёмте, поговорим. Эй, Петька! - окликнул майор крещёного тунгуса, - давай с нами!

Троица ангарцев не спеша, шествовала к ожидающим их амурцам. Один из них оказался глубоким стариком, а второй, напротив - молодым юношей. Старик-амурец начал говорить на своём языке, растягивая слова. Сазонов, встретившись взглядами с Бекетовым, недоуменно пожал плечами. Они оба, за годы проведённые на Ангаре, более-менее сносно научились разговаривать на языке ангарских тунгусов, но сейчас он не понимал и слова. Точнее, знакомые слова он уловил, но не более.

- Ты чего-нибудь понимаешь? - Алексей негромко спросил у тунгуса.

- Немного, товарищ майор, - кивнул ангарец, - сейчас попробую.

Пётр, учтиво перебив старика, задал ему вопрос, тот ответил. Сазонову показалось, что амурец даже улыбнулся краешками губ. Лицо же тунгуса просияло.

- Да, я понимаю его. Это дахур хайлар, его зовут Тукарчэ, он староста этой деревни.

Старик опять начал говорить, уже более эмоционально, кивая на Сазонова и Бекетова. Потом он попытался что-то начертить на твёрдой, остывшей земле, но, видя непонимание бросил это занятие. Затем он снова заговорил с Петром. Тунгус обернулся к русским:

- Он спрашивает, откуда вы? Что говорить?

- Ну так и скажи, как есть. С Ангары! - быстро ответил Сазонов.

Пётр заговорил со стариком, а тот после нескольких фраз снова попытался начертить что-то, по-видимому, опять безуспешно. Тукарчэ прошипел ругательство сквозь прореженные ряды крупных жёлтых зубов.

- Алёша, он чертёж землицы своей пытается нам обрисовать? - повернулся к Сазонову атаман.

- Сейчас я ему свой чертёж нарисую, - негромко ответил майор, поглядывая на шипящего амурца.

Сазонов расстегнул планшет и поправив руку юноши, державшего факел, расправил общую карту восточной Сибири. С помощью тунгуса Петра Алексей принялся убеждать Тукарчэ в необходимости смотреть на бумагу, а не пытаться опять что-то начертать на земле. С помощью крепких ругательств и азов актёрского мастерства удалось убедить старика в том, что голубая лента средь зелени тайги и есть его Амар. Сазонов пояснил старику их путь с Ангары. Подслеповато щурясь амурец водил пальцем по карте, покрытой плёнкой. Поглядывая на русских, амурец что-то спросил у тунгуса. Бекетов вопросительно кивнул Петру, тот пояснил: