Читаем без скачивания Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев

Затем генерал Круглов встал, сказав, что ему здесь делать нечего, и предложил поехать посмотреть территорию склада.

У одного склада сошли с машины, Круглов спросил офицера:

— Что у тебя здесь лежит?

Офицер опять весь вытянулся, взял под козырёк и ответил:

— Товарищ генерал, я не могу сказать, это не в моей компетенции!

После этого Круглов и все мы сели в машину и возвратились на станцию

Татыш. Нас провожал начальник склада. Он был вежлив, улыбался и отдавал честь при прощании. Игорь Васильевич, улучив минутку, сказал мне:

— Каков офицер! Как умеет себя с достоинством держать! Учись!».

Есть ещё одно любопытное свидетельство Бориса Броховича —

о том, как Курчатов «выпутывался» из сетей собственной охраны:

«Его, как правило, сопровождали 2–3 „духа“, работавшие посменно. Они, конечно, надоедали Игорю Васильевичу, и он иногда избавлялся от них своеобразно.

Вдруг раздавался его голос с просьбой к хозяйке, обслуживающей гостинцу, пожилой женщине Анне Фёдоровне Соколовой:

— Анна Фёдоровна! Прошу пару стаканов горячего чая! Я сегодня по-московски чаёвничать хочу.

Приносили чай, а Игорь Васильевич через веранду уходил гулять в парк, оставив с носом своих «духов».

О другом случае, в котором принимал участие «секретарь», охранявший Курчатова, рассказывал академик Евгений Иванович Забабахин:

«В свободное время в экспедициях Игорь Васильевич иногда охотился, а в один жаркий день пригласил нас участвовать в заплыве. Мы наивно согласились составить ему компанию, не зная, что пловец он превосходный. Побарахтавшись с километр по реке, мы отстали от него, выбрались на берег и несколько километров сопровождали его пешком. Нам было неуютно, но ещё хуже было секретарю Игоря Васильевича, который плавал не лучше нас(то есть тоже шёл по берегу), но отвечал за жизнь уплывавшего начальника головой».

«Вопросы Горной станции»

11 апреля 1947 года в протоколе № 34 заседания Специального комитета при Совмине СССР впервые появилась фамилия Щёлкин. Перед ней стояли четыре буквы: «д.ф.-м.н…», означавшие «доктор физико-математических наук».

Кирилл Иванович Щёлкин, долгое время работавший в Институте химической физики, которым руководил академик Н.Н. Семёнов, был специалистом по взрывам и горению. Сослуживцы говорили о нём с большим уважением.

Николай Николаевич Семёнов:

«… в исследованиях Кирилла Ивановича разрешён ряд серьёзных методологических трудностей, в результате чего создан безупречный метод объективной регистрации быстро протекающих взрывных процессов».

Яков Борисович Зельдович:

«Я разрабатывал теорию горения, подходя к ней со стороны химической кинетики, осложнённой выделением тепла. Он акцентировал внимание на влиянии газодинамики. И в этом он нашёл правильный ответ…».

Юлий Борисович Харитон:

«… м, еия до сих пор поражают его первые работы. Необычайно прозрачные и классически строгие».

И вот теперь Щёлкину было поручено создать атомную бомбу.

Мы уже говорили о том, что Харитон, назначенный на пост главного конструктора КБ-11, не имел никаких конструкторских навыков. Поэтому в работе КБ стали возникать сложности. И Курчатов решил усилить руководящий состав атомного объекта учёным с инженерной хваткой. В марте 1947 года Кирилл Щёлкин вступил в должность первого заместителя Юлия Харитона.

В тот момент вопросов перед физиками стояло множество. И касались они не только чисто технической стороны дела.

Академик Харитон впоследствии вспоминал:

«Мы с Щёлкиным составили первый список научных работников. Их было 70. Это показалось огромным числом, мол, зачем столько. Никто тогда не представлял масштабов работ».

Кстати, это признание главного конструктора атомной бомбы лишний раз говорит о том, как слабо разбирался он в том, что ему предстояло сделать.

Впрочем, тех, кто разбирался тогда в атомных вопросах, можно было пересчитать по пальцам. А дело всё равно делать было надо! 11 апреля 1947 года Харитон направил своего только назначенного первого заместителя на заседание Спецкомитета. С тем, чтобы он принял участие в обсуждении «Вопросов Горной станции» (то есть полигона для испытания атомных бомб). Щёлкин представлял интересы заказчика — КБ-11 и изложил требования изготовителей бомбы к создававшемуся месту для испытаний.

На то же заседание Спецкомитета был приглашён и Анатолий Александров. Он уже год работал директором Института физических проблем и был введён в состав Научно-технического совета ПГУ. Бывший капицинский институт теперь вплотную занимался вопросами разделения изотопов. 11 апреля на заседании Спецкомитета Александров выступил с заявлением о том, что работа завершена:

«И вот там я, значит, стал докладывать относительно вот этого разделения. На меня набросились очень сильно по поводу того, что, вот, как мы можем гарантировать кампанию и так далее…

Берия сидел за столом, таким перпендикулярным, а от него вдоль шёл длинный стол, за которым все сидят. Махнёв докладывает, вот, значит, товарищ Александров представил проект завода для получения тяжёлой воды. Берия, значит, берёт в руки бумагу:

— А товарищ Александров знает, что взорвалась опытная установка в Дзержинске?

Махнёв говорит:

— Знает.

А я сижу прямо против Махнёва, тоже рядом с Берией. Он не ко мне обращается, к Махнёву:

— Он свою подпись не снимает?

Он говорит:

— Нет, не снимает.

Потом он так посидел:

— А он знает, что, если завод взорвётся, он поедет туда, куда Макар телят гоняет?

Я говорю, что да, это, я говорю, себе представляю.

— Вы подпись свою не снимаете, товарищ Александров?

Я говорю:

— Нет, не снимаю.

— Строить завод! — и Берия написал резолюцию: «За, ЛБ».

Вот Завод стоимостью что-то около сотни миллионов рублей. И как-никак впервые в мире был водородный холод в промышленном масштабе здесь реализован. Американцы это делали изотопным обменом».

С такими эмоциональными подробностями тот давний эпизод представлен в воспоминаниях академика Александрова. А в протоколе, который вёл генерал Махнёв, всё выглядит намного короче и суше:

«Принять постановление Научно-технического совета Первого главного управления при Совете Министров СССР о постройке опытной полузаводской разделительной установки по методу, разрабатываемому Институтом физических проблем».

А время летело всё стремительней…

Тридцать шестое заседание Специального атомного комитета, состоявшееся 31 мая 1947 года, было не совсем обычным, так как на этот раз вызова в зал заседаний дожидалось много высокопоставленных военных. Были приглашены главный маршал артиллерии Воронов, маршал инженерных войск Воробьёв, заместитель командующего ВВС Жигарев, а также гвардии генерал артиллерии Рожанович. Им предстояло принять участие в обсуждении очень важного вопроса: «О месте строительства Горной станции (объект № 905)». Говоря проще, надо было выбрать место для строительства испытательного полигона.

Докладывал генерал Рожанович, уже назначенный начальником этого секретного объекта. Затем высказались маршал Воробьёв, академик Семёнов, генерал Завенягин, а также тройка кураторов: Маленков, Вознесенский, Берия. Кирилл Щёлкин, впервые участвовавший в совещании, на котором присутствовали столь высокопоставленные лица, вновь сформулировал требования заказчика — КБ-11.

Задача, стоявшая перед членами Спецкомитета, была очень непростая — предстояло выбрать месторасположение Горной станции из шести предложенных вариантов:

1) площадка в районе реки Иртыш,

2) площадка в районе западного берега озера Балхаш,

3) площадка в районе реки Ишим у станции Атбасар,

4) площадка южнее города Кустанай в районе Наурзумского заповедни ка,

5) площадка южнее озера Гусиное в Забайкалье,

6) площадка в районе пяти озёр севернее города Чита.

Все варианты сопровождались подробнейшим перечнем достоинств и недостатков. Они включали в себя географические координаты, удалённость от железной дороги, от населённых пунктов и от государственных границ, обеспеченность аэродромами, условия жилья, характер рельефа местности и даже особенности почвенного покрова.

Те, кто представлял вопрос на обсуждение (А. Завенягин, М. Воробьёв, М. Садовский, С. Александров и П. Рожанович), обратились к Берии с предложением: