Читаем без скачивания Журнал Наш Современник 2009 #2 - Журнал современник

"Русская тема" Пьецуха отличается от многих других плохих книг не просто редчайшим непрофессионализмом и наплевательским отношением к читателю, но и тем, что в своем мовизме-плохизме автор близок к совершенству или периодически его достигает. Например, в главе "Колобок" Пьецух утверждает: "…Мы тысячелетия живем бок о бок с норвежцами на задворках Европы, прямо в одних и тех же геополитических условиях".

Мягко выражаясь, гипергипербола о тысячелетиях кажется верхом точности на фоне "одних и тех же геополитических условий" двух стран…

В. Пьецух очень часто и с явным удовольствием пишет в своей книге о русских дураках, но, читая "Русскую тему", поневоле вспомнишь ещё одного русского классика: "Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?"

ТАМАРА КАЛЁНОВА, СЕРГЕЙ ЗАПЛАВНЫЙ

Что такое памятник?

Наиболее ёмкий и исчерпывающий ответ на этот вопрос даёт "Толковый словарь живого великорусского языка" В. И. Даля. "Памятник, - говорится в нём, - сооружение зодчества или ваяния в честь и память события, лица". Практически то же самое определение, но иными словами изложенное, находим в "Словаре русского языка" С. И. Ожегова и целом ряде других словарей и энциклопедических изданий. Вот одно из них: "Памятник - произведение искусства, созданное для увековечения людей или исторических событий; скульптурная группа, статуя, бюст, плита с рельефом, триумфальная арка, колонна, обелиск, гробница, надгробие и т. д.". А "Краткая литературная энциклопедия" добавляет к этому толкованию очень важный уточняющий штрих: прославление.

Однако за время рыночных реформ от этих определений камня на камне не осталось. Сегодня, когда власть предержащие осознанно и последовательно превращают культуру в индустрию развлечений, когда пресловутая свобода выбора оборачивается глумлением, каждый волен толковать веками складывающиеся нормы и понятия на свой аршин. В Санкт-Петербурге, например, уже не один год проходит всероссийский конкурс "Забавный памятник". Спрашивается: а могут ли прославление, честь, память быть забавными? Судя по всему, могут. "А если не понимаешь, - как поётся в незатейливом припеве одной из сегодняшних песен-блатяшек, - утрись!".

И мы утираемся. Ведь ныне у нас "новое мы1 шление", "новая Россия", "новое искусство". А оно, это "новое", нагло творит свои "памятники": в Красноярске "памятник пьянице" или, скажем, "памятник пожилому слесарю, выглядывающему из люка"; в Саратове - "памятник тётке"; в Санкт-Петербурге - "памятник Чижику-Пыжику на Фонтанке"; в Воронеже - "памятник котёнку Васе и Вороне"; в Екатеринбурге - "памятник отпечаткам ступней человека-невидимки" (установлен у входа в областную библиотеку), в Москве "памятник корове с девизом: теперь будем с мясом!" и множество других, не менее эпатажных.

Не отстаёт от "продвинутых" городов и наш старинный теремной студенческий Томск, первый университетский центр Сибири, ещё в XIX веке снискавший славу "Сибирских Афин". Эпидемия "забавных памятников" не минула и его. Здесь, вероятно, в под-

ражание столичным новациям, один за другим стали "воздвигаться" аналогичные изваяния. В их числе "памятник гостиничным тапкам", "памятник электрику", "памятник болельщику", "памятник ребёнку, найденному в капусте" и другие. (В скобках заметим, что как парковая скульптура, без претенциозного отнесения её к памятникам, многие из этих изображений могли бы восприниматься нормально, с юмором.) Но все мыслимые и немыслимые пределы "новаторства" превзошёл "памятник" классику отечественной литературы с "забойной" сопроводительной надписью: "Антон Павлович Чехов глазами пьяного мужика, лежащего в канаве и не читавшего "Каштанку". Автор - Леонтий Усов. На очередном конкурсе "Забавный памятник" (2005 год) он был удостоен третьей премии. А ведь годом раньше во всех документах администрации города Томска он именовался академически строго - "памятник А. П. Чехову в г. Томске", и торжественное установление его было приурочено к двум памятным датам - 100-летию со дня смерти писателя и 400-летию Томска. Забавных памятников к таким датам, согласитесь, не ставят.

Замысел этого "произведения искусства" созрел у скульптора не на пустом месте. Незримыми нитями он связан с тем далёким уже от нас временем, когда в Томске - проездом на каторжный остров Сахалин - побывал А. П. Чехов. Чувствуется, что толчком для "творческой" мысли автора "забавного памятника" стало знакомство с путевыми очерками и письмами писателя, но прочитал он их весьма своеобразно. Для того чтобы понять, как именно, перечитаем их и мы.

"Представьте моё мучение, - писал Чехов родным с дороги в мае 1890 года. - То и дело вылезаю из возка, сажусь на сырую землю и снимаю сапоги, чтобы дать отдохнуть пяткам. Как это удобно в мороз! Пришлось купить в Ишиме валенки"… "…грязь, дождь, злющий ветер, холод… и валенки на ногах. Знаете, что значит мокрые валенки? Это сапоги из студня…" "…Холода были ужасные, на Вознесенье стоял мороз и шёл снег, так что полушубок и валенки пришлось снять только в Томске в гостинице… Реки выступили из берегов и на десятки вёрст заливали луга, а с ними и дороги: то и дело приходилось менять экипаж на лодку…" "Здесь есть [ресторан] "Славянский базар". Обеды хорошие, но добраться до этого "Базара" нелегко - грязь невылазная… " "Томичи говорят, что такая холодная и дождливая весна, как в этом году, была в 1842 г. Половину Томска затопило. Мое счастье! ‹…› В Томске нужно будет дождаться того времени, когда прекратятся дожди…".

Дожди лили шесть дней. Они дали возможность Чехову, у которого в дороге открылось кровохарканье, не только передохнуть, но и немало поработать. Ещё в Москве, готовясь к поездке, он наметил себе: "В Томске осмотрю университет. Так как там только один факультет - медицинский, то при осмотре я не явлю себя профаном…".

В университете Чехова принял попечитель Сибирского учебного округа, автор фундаментального труда "Усовершенствование и вырождение человеческого рода", в котором современные учёные видят истоки медицинской генетики, профессор и организатор высшего сибирского образования

B. М. Флоринский. Надо полагать, общение этих двух неординарных людей, посвятивших свою жизнь врачеванию телесных и духовных недугов, было содержательным. Состоялось немало и других встреч - с архитектором

C. М. Владиславлевым, стихотворцем В. А. Долгоруковым, избравшим себе громкий псевдоним Всеволод Сибирский, и другими известными в городе людьми. Далеко не все из этих встреч оказались интересными и необходимыми. Случались и курьёзы. Как-то раз поздно вечером заявился к Чехову помощник томского полицмейстера некто Аршаулов.

"Что такое? - растерялся поначалу Антон Павлович. - Уж не политика ли? Не заподозрили ли тут во мне вольтерианца?".

Оказалось, нет. Прочитав сообщение в газете, что "утром 16 мая в Томск из Омска приехал известный русский писатель Антон Павлович Чехов, автор драмы "Иванов", Аршаулов явился засвидетельствовать ему своё почтение, а заодно познакомить со своими литературными опытами.

"Он драмы не читал, хотя и привёз её, но угостил рассказом, - не без иронии написал об этом визите Чехов. - Недурно, но только слишком местно. Попросил водки. Не помню ни одного сибирского интеллигента, который, придя ко мне, не попросил бы водки… Затем предложил мне съездить посмотреть томские дома терпимости…".

А вот упоминание ещё об одном томском жителе: "Сегодня обедал с редактором "Сибирского вестника" Картамышевым. Местный Ноздрёв, широкая натура… Пропил 6 рублёв".

Стоит ли удивляться, что после подобных встреч Чехов сделал следующую запись: "Томск - скучнейший город. Если судить по тем пьяницам, с которыми я познакомился, по тем вумным людям, которые приходили ко мне в номер на поклонение, то и люди здесь прескучнейшие…".

Однако все эти шесть дней, уединившись, насколько это было возможно, Чехов писал, писал и писал. И не только письма родным, но и путевые очерки для петербургской газеты "Новое время". Те самые очерки, которые впоследствии составили его знаменитый цикл "Из Сибири". Семь из них на основе путевых набросков, сделанных ранее, были созданы в Томске. Семь из девяти! В них есть лёд и пламень, вера и боль, красота и грязь.

"Боже мой, как богата Россия хорошими людьми! - читаем в одном из них. - Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землёй".

"Местная интеллигенция, - читаем в другом, - мыслящая и немыслящая, от утра до ночи пьёт водку, пьёт неизящно, грубо и глупо, не зная меры и не пьянея… Женщина здесь так же скучна, как сибирская природа: она не колоритна, холодна, не умеет одеваться, не поёт, не смеётся, не миловидна и, как выразился один старожил в разговоре со мною: "жестка на ощупь".