Читаем без скачивания Рожденные на улице Мопра - Евгений Васильевич Шишкин

— Судьбу полка определяю не я, — сказал Павел командиру первого дивизиона майору Шадрину, самому нетерпеливому и вскидчивому из офицеров. — Самое страшное, считаю, позади. Зиму перезимовали. Солдат не заморозили. Впереди — лето. Будем обустраиваться, как сможем.

— Позади, говоришь? — уцепился Шадрин за слово (они были с Павлом по-товарищески на «ты»). — Себе мозги пудришь? Страшное-то впереди! Что же вы все, командиры полков, командиры дивизий, как в штаны наклали? — взвинченный Шадрин щипал совесть товарища. Павел его не пресекал, наказал себе выслушать подчиненного и давнего приятеля — пускай выговорится. — Из Германии нас как псов выгнали. Ладно, там чужая земля. Америкашки нас сделали… Но здесь-то мы у себя, дома! Почему молчите? Офицеры с семьями — в халупах. Воды нет, потолки обваливаются… В солдатской бане мыла не хватает. У солдат вши появились. Я вшей сроду не видел. А здесь увидел… Я офицерский паек полгода не получал. Натовскую списанную тушенку жрём! Из Германии — гуманитарная помощь. Вот тебе, русский солдат, просроченные пайки солдат бундесвера! С машин резину гражданским толкаем. Все думают только об одном: чего бы украсть да продать…

Павел хотел было процедить сквозь зубы: «Не все…» — но смолчал, даже подстегнул гневную речь Шадрина, который, нарочито нарывался на ссору.

— Дальше говори!

— Чего говорить? Сам не видишь? Шахтеры и те: сядут на рельсы, и баста! У нас вооружение, сила, а мы… У меня за Афган два ордена «Красной Звезды», а я в глаза сыну стыжусь глядеть. В военное училище запретил ему поступать! А партия твоя где? Не ты ли нам про честь и совесть пропаганду вел? Теперь что, все коммунисты к другим богам убежали?

— Что ты предлагаешь? — терпеливо спросил Павел.

— Подогнать реактивный дивизион к Москве и залпом по Кремлю, чтоб все гниды…

— Это эмоции! — оборвал Павел. — Не ты один кулаки сжимаешь.

Разговор происходил в кабинете командира полка. Павел догадывался, что майор Шадрин неспроста повел обвинительные речи в официальном месте: мог бы и в домашней обстановке — как-никак дружили семьями, сыновья были одногодки, вместе собирались поступать в военное училище. Шадрин как-то резко обмяк, обличительным речам — край.

— Рапорт написал, — сказал Шадрин успокоенным тоном. — Руки, ноги, голова есть — проживу и без Советской Армии… Брат у меня кооператив создал, зовет к себе.

— Правильно! — поддержал Павел. — Военным, Шадрин, тебе уже не быть.

— Это почему? — оскорбленно вскинулся майор.

Павел Ворончихин не успел, да, возможно, и не захотел бы толковать свое мнение. В этот момент без стука в кабинет ворвался старший лейтенант Самохин, закричал с порога:

— Товарищ полковник! Там, на плацу, капитан Найденов себя соляркой облил! Поджечь хочет! Вас требует. Всех офицеров зовет…

— Шадрин! Вызови медслужбу! — приказал Павел. — Приготовь плащ-палатку! Огнетушители приготовь! Самохин, за мной!.. Докладывай!

Бледный старший лейтенант Самохин семенил рядом с Павлом по коридору штаба, рассказывал впопыхах:

— У Найденова жена беременная. Была. Умерла ночью. Роды начались раньше срока. Найденов в деревне Подвойке избу старую снимает. За «скорой» послать некого. Там четверо старух живет. Связи нету. Ну он старуху одну отрядил в поселок. А там… А там у «скорой» бензина нету. Они к нам в часть… Дежурную машину послали. Она застряла. Весна — дороги-то развезло. Только на утре врач пешком пришел. А она, жена его уж… Поздно. Жену и ребенка — не спасли… Найденов на плац вышел с канистрой солярки…

Плац был не велик — площадь перед старой пожаркой. Посреди плаца, который со всех сторон окружали военнослужащие, стоял без шапки капитан в расстегнутой мокрой шинели. С шинели стекали капли в маслянистую лужу у его ног. Рядом валялась канистра. Запах солярки сладковато и ядовито исходил во все стороны.

— Все! Все собирайтесь! Все! И солдаты, и офицеры! Чтоб все видели! — Капитан Найденов захлебывался в своих бунтарских чувствах. Он, казалось, хотел многое сказать, но не знал слов… В вытянутой руке он держал зажигалку. — Все смотрите! Я капитан Советской Армии! Солдаты и офицеры, смотрите! Вот так… С нами. Со всеми нами!

Идя к плацу, Павел вспомнил послужной список капитана Найденова, начальника штаба реактивного дивизиона. Андрей Найденов окончил военное училище в Ленинграде, служил в Архангельске, в афганском Кандагаре; должно быть, за примерную службу угодил на «богатые хлеба» в Западную группу войск в Германию; долго не женился, но и разгульно не жил; говорили, что в Германии берегли с женой каждый пфенниг, чтобы потом на Родине жить честь по чести… Справный офицер, не шальной, как Шадрин. Не пререкался, на рожон не лез. Не шутник. Даст слово — исполнит. Это сейчас опаснее всего, предупредил себя Павел. На секунду, на невообразимую секунду Павел Ворончихин стал в положение Найденова: у Найденова на глазах умерла жена и ребенок, еще не родившийся ребенок, будто бы заранее приговоренный.

— Командир! — оскалившись, выкрикнул Найденов, увидев Павла на крыльце штаба. — Смотрите! Все смотрите!

— Ведро бензина сюда. В моей машине — канистра. Быстро! — сквозь зубы, без огласки, приказал Павел старшему лейтенанту Самохину. Самохин вмиг скрылся среди военных, кинулся к командирскому «уазику».

— Погоди, капитан! — выкрикнул Павел, вышел на плац. Толпа военнослужащих перед ним расступилась. — Погоди, Найденов!

— Чего мне годить? Мне нечего годить! Мне все ясно! Все ясно!

— Всё-таки выслушай меня, Найденов! — выкрикнул Павел.

— Чего мне слушать? Я уж всё наслушал! Вы им, им всем говорите! Мне уже не надо говорить! Нас всех предали! Пускай остальные видят… Им, им говорите!

Капитан Найденов дрожал, нервно трепыхался. Он, наверное, не поджигал себя лишь по одной причине: он хотел что-то главное, последнее, самое обидное и больное, прилюдно высказать, выразить, выплеснуть в лицо командиру полка. Но слова где-то терялись, мысли, видимо, прыгали, самосжигались в боли от утраты, и он только дрожал, напрягался, стоя в луже солярки, облитый соляркой. Губы у него негодующе тряслись.

Солдаты и офицеры в плотное кольцо обхватили плац, но к Найденову поджимались осторожно. Если кто-то пытался заговорить с ним или делал шаг к нему, Найденов взбешенно вскрикивал:

— Не подходи! Назад! — На зажигалке в вытянутой руке вспыхивало пламя, и толпа военных испуганно и сострадательно шарахалась назад. Смельчак-доброхот отступал от капитана, чтобы не навредить…

Краем глаза Павел Ворончихин заметил, что расторопный Самохин, тащит ему красное пожарное ведро, расталкивает людей.

— По-олк! — с командирской свирепостью прокричал Павел. — Слушай мою команду!

Все оцепенели.

— Кру-гом! — приказал Павел.

Все обступившие капитана Найденова нечетко, но неукоснительно исполнили команду.

— Пять шагов — шагом марш! — прогремел над головами голос Павла.

Все повиновались приказу, отшагнули от