Читаем без скачивания Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую - Тамара Лихоталь

— А чей холоп? — спросил толмач.

— Говорят, боярина Ставра, — отвечал тот же голос, который сообщил о побеге холопа. — Управитель уже снёс в суд бересту, чтобы немцы уплатили стоимость холопа.

— Ну вот суд пусть и разбирается, а у нас свои дела есть! — прервал разговор Садко и велел толмачу привести немцев завтра с утра. Были ли виновны немцы в укрывании беглого холопа или нет, Торгового Дома Садко это не касалось. В Новгород прибыли представители Ганзейского союза — самой большой немецкой торговой фирмы, и заключить с ними договор было выгодно Дому.

После толмача был черед кормчего. Он вчера ездил на, верфи, где по заказу господина Садко строят суда. Кормчий докладывал — насады плохо проконопачены, могут дать течь. Говорит он медленно, будто волочит слова посуху через волок. Садко не торопит его. Но не успел кормчий закончить, как писец уже вручил ему бересту, на которой было начертано грозное предупреждение владельцам судостроительной верфи. Если не уладят они обиды, причиненной Дому Садко, миром, то предстанут перед судом. И тогда не только выплатят неустойку, но и вовсе лишатся права строить корабли. Расторопный отрок уже поднёс разогретый воск. Хозяин придавил его перстнем с резным камнем, и грозное письмо украсила печать Торгового Дома «Садко и сын», придав ему власть и силу.

Вне очереди вошел к хозяину гонец из Киева, присланный доверенным человеком Садко. Он привёз бересту, в которой было написано, что, хотя хлеб нынче на юге уродило, киевские торговцы зерном, сговорившись, держат цену. Уступать не согласны. Надеются продать хлеб в Византию. Подав господину Садко бересту, гонец добавил на словах, что скакал без устали, меняя в условленных местах коней. А еще добавил, не забыв потешить господина, что кони Садко добрей, чем на княжеских заставах. Потому и доскакал быстрей ветра.

В конце письма киевский агент спрашивал, какие будут распоряжения хозяина. Прочитав письмо, Садко велел гонцу идти отдыхать. Пусть подкрепится сытным обедом, поспит до полудня, а потом зайдет за ответом. Возьмет письмо и тронется в обратный путь. Гонец уже собирался выйти вон, как господин Садко окликнул его и вернул назад. Знал Садко, что не утерпит гонец, чтобы не похвалиться в харчевне перед народом своей быстрой ездой. Знал Садко и то, что непременно в той харчевне сыщутся людишки, которым приказано от хозяев своих проведать, зачем, с какой вестью прискакал его гонец в Новгород из Киева. Киевский хлеб интересует и других новгородских купцов. Даже вощанники Иваньковской сотни, испокон веков промышлявшие медом и воском, теперь тоже норовят прихватить и хлеба, на который так велик спрос в скудной земле. Новгородской волости. И сам Садко, хотя в основном ведёт торговлю мехом, не забывает и про хлеб. Поэтому, прежде чем окончательно отпустить гонца, строго-настрого приказал ему господин Садко ни в трезвом виде, ни спьяну не проболтать ничего, о чём сказано в привезенной бересте. Напротив, если кто будет расспрашивать, зачем прискакал в Новгород, отвечать, что хлеб в Киеве в это лето на диво дешёв и он, мол, прислан к господину с просьбой готовить новые ладьи, потому что тем, которые грузятся в Киеве, не увезти всего, что куплено. Гонец с удивлением поднял голову. Раскрыл было рот, но так и не спросил ничего, решив делать, что велят, не дознаваясь, зачем и почему.

А Садко, вызвав писца, стал диктовать письмо в Киев. Приказывал киевскому своему агенту торг продолжать, но хлеб по дорогой цене не брать. Ладьи же, чтобы не плыли пустыми, потихоньку загружать. Одни — скотом, который пригоняют на киевский торг половцы, другие — шиферными пряслицами работы овручеких мастеров. Вроде бы незавидный товар, а берут его нарасхват. И не только на Руси. В прошлый раз всё, что закупили в Киеве, потом отвезли к полякам и немцам, получив немалую прибыль.

Пока Садко диктовал писцу, что писать на бересте, остальные ждали у дверей горницы. Только счётчик со своей толстенной книгой стоял тут же наготове. Слушая хозяйский наказ, согласно кивал головой, будто долбил своим длинным носом невидимый древесный ствол. Ему одному было известно никому более не ведомое: пока доверенный человек Торгового Дома рядился с продавцами зерна на юге, в Киеве, другой посланец господина Садко уже скупал хлеб на севере, в Суздале. Брал задёшево. Суздальцы в этом году опять собрали большой урожай, но вывозить хлеб на чужие рынки ещё не приспособились. А чтобы не перехватили дешевый хлеб свои же новгородцы, надо было пустить их по ложному следу. Пусть гонят свои суда в Киев, уповая на даровой хлеб южных земель.

Садко не успел ещё закончить письмо, как в горницу без спросу вошел, нет, вбежал отрок и закричал во весь голос:

— Ладья! Ладья из Греков. Пришла! Стоит у причала!

Может, это была та самая ладья, на которой мы с вами плыли в Новгород; застигнутая непогодой и все же избежавшая гибели, а может, какая-нибудь другая. Много их плавает по рекам и морям с товарами Торгового Дома Садко. Садко воспринял радостное известие как доброе предзнаменование. Довольно кивнул головой, степенно перекрестился.

Что ж, поздравим Садко с очередной удачей и попрощаемся с Новгородом.

17

Усобицы. Помните, что рассказал Илье его старый полчанин начальник стражи? После смерти Владимира передрались, перерезались княжеские сыновья. И пошло — спорят сыновья и внуки, дядья и племянники. Никак не поделят Великокняжеский стол — кому на нем сидеть — и другие княжества тоже. Каждый тянет себе города и земли побогаче. Спорят князья, и ни за что ни про что проливают свою кровь люди по всей Русской земле. И не в боях с врагами — в драке меж собой. Впрочем, теперь уже трудно сказать, где они — враги. Бывает, и свои налетят, разорят не хуже степняков. Угонят скот, сожгут дома, уведут в полон людей и потом будут продавать их — своих русских — задешёво. Рабыня — по ногате, как худой поросенок, а раб и вовсе по резане, как говорится, дешевле пареной репы. Враждуют меж собой киевляне, черниговцы, переяславцы… Не поймёшь иной раз, кто за кого стоит, кто на кого идет, кто кому изменяет.

Гуляет по Руси это страшное слово — усобицы, вражда.

В стене окошко величиной с ладошку.

Солнечный луч золотой спицей пронзил стену. Повис невесомо и косо, воткнулся острием в дубовую столешницу, высветлил лежащий на ней жёлтый лист пергамента.

Над первым — другое окошко, второе окошко с ладошку.

Поднимется солнце повыше, и в стену вонзится новая спица. И снова падет под углом соразмерно и точно.