Читаем без скачивания Билет куда угодно - Деймон Найт

Дыхательный аппарат напоминал Мазурину о том, что он автономен и чужд времени, в которое его десантировали. Он воскресил в памяти унизительную процедуру тестирования по чтению с губ и английскому двадцатого столетия, — и еще пуще покраснел, вспомнив, как бесцеремонно его впихнули в машину времени.

Впрочем, обычное дело для лысенкорожденных. Кто с ними, в самом деле, станет церемониться. Но теперь он находился в ином мире.

Теперь Мазурин, казалось, не сидел ни на чем конкретном — просто висел в ясно-голубом небе с белыми облачками — в то время как явно ирреальный пейзаж (ровный, с древними кубическими домиками и множеством пальм) потихоньку приближался к нему. Наконец картинка выросла до натурального масштаба, и Мазурин мягко плюхнулся на тротуар, напоминавший на ощупь губчатую резину.

Затем он встал и, воспарив футов на двадцать над землей, огляделся. Голова его постепенно прояснилась, и то, что несколько мгновений назад казалось пустым вздором, теперь обрело вид невероятной реальности. Окружавшие его строения, массивные и угловатые, имели невероятное количество предельно уродливых украшений в виде стеклянных кирпичей, хромовых статуй, сплошных стен необъятных окон. Люди проходили мимо этих жутких хижин или проезжали в древних четырехколесных аппаратах, — одетые в цилиндрические наряды, также излишне угловатые в формах.

Мазурин вспомнил: эпоха «функционального» дизайна. Никакой криволинейности.

Довольно унылая эпоха в культурном отношении — и все же Мазурин испытывал священный трепет. Ведь в этот самый момент был жив сам Бладжетт!

Улица перед Мазуриным расширялась, образуя нечто вроде площади для сельского схода. В центре высилась деревянная трибуна. Ее занял мужчина в черном, судя по всему, выступавший с речью. Мазурин стал наблюдать за губами говорившего и разобрал несколько фраз: «…принципы преданности и послушания, которым все мы приверженны… один мир, один народ, один вождь, один идеал…»

Мазурин заинтересованно подлетел поближе.

— И вот теперь, в этот ранний, но благословенный день мы должны всем сердцем посвятить себя тем вечным принципам, за которые отдали свои жизни наши отважные сограждане. Ибо этим мы подтвердим, что наши сограждане не погибли десять лет назад, а триумфально живут в вечном дыхании нашей истины. И, стало быть, жизнь не прекратилась для них в тот страшный день, на заре нового тысячелетия. Жизнь никогда не прекратится — для них и для нас самих!

Стоявший справа от трибуны мужчина в пятнистой зеленой униформе, поднес к губам какой-то латунный инструмент. Мазурин проворно подпрыгнул, когда граждане, над которыми он стоял, сняли головные уборы и склонили головы. Музыкант покончил наконец с мелодией, и шеренга мужчин в одинаковой одежде приставила к плечам приклады древних скорострельных ружей, целясь вверх и вперед.

Оказавшийся на линии огня Мазурин машинально попытался броситься вниз, но так как он еще не успел привыкнуть к своим новым условиям, его рывок оказался смазан и замедлен.

Ружья выпалили разом. Примерно у половины из них на концах появились выплески огня; у остальных появилось нечто совершенно иное. На конце ружейных стволов вспухли темно-синие пузыри. Пузыри эти стремительно раздувались и вылетали из стволов, пока они не приобретали формы овальных тел размером с древний огурец, снабженных короткими щупальцами. Вскоре овальные пузыри выпали из поля зрения Мазурина, но об их активности он мог судить по тому, как быстро рассеивалась толпа.

Мазурин подпрыгнул и стал сверху наблюдать, как пустеет площадь. Мужчины в форме нарушили строй и кинулись врассыпную, некоторые — побросав ружья. Толпа разбегалась настолько стремительно, насколько находившимся в середине удавалось растолкать остальных. На очистившемся пятачке темно-синие и фиолетовые пузыри прыгали точно лягушки, разевая беззубые пасти, из которых в редкие периоды затишья, казалось Мазурину, доносилось знакомое «Урк!».

У трибуны остался лишь оратор. Он неправильно рассчитал прыжок через ограждение и запутался в большом красно-черном полотнище, обмотанном вокруг трибуны. На глазах у Мазурина один из синих овоидов оседлал спину оратора, устроился там поудобнее и принялся со вкусом пережевывать его куртку.

Опустившись вниз, Мазурин достал из кармана блокнот и записал: «Шалтайболтаи: скорее всего, ананасовые; весьма недозрелые и активные; появились без демпферного контроля и разогнали большое религиозное собрание, напугав приблиз. 500 человек».

Мазурин в одиночестве сидел на омытой солнцем пустой площади и медленно проникался только что увиденным кошмаром. Вытащив блокнот, он попытался подсчитать вероятное число потомков тех пятисот людей, которые только что познакомились с шалтайболтаями. Добравшись до пятого поколения и получив совершенно обескураживающую цифру, он сдался и бросил это занятие.

Его трясло. По натуре Мазурин не был слишком набожным человеком, но в детстве он прошел обычную подготовку, и одна мысль о возможности неуважения к предкам заставила его испытать отвращение, будто он коснулся чего-то нечистого.

А ведь предстояло отчитаться и за многое другое: за роззеры, свертывающийся пол, пасту арго и…

Нет. Об этом лучше не думать.

Он хмуро наблюдал, как на площадь ворвалась колонна архаичных наземных аппаратов. Из аппаратов выбрались мужчины в зеленом и стали разбегаться во все стороны. Вскоре одна группа возвратилась к машинам, утаскивая с собой шалтайболтай, который отчаянно пытался вырваться. Некоторое время спустя им удалось сцапать еще один.

«Хорошо бы они переловили их всех», — подумал Мазурин; впрочем, подобный исход вызывал у него сомнения. Живой шалтайболтай был самым энергичным и неуловимым из всех когда-либо изобретенных искусственных продуктов питания. Шалтайболтай составлял одно из любимейших мазуринских блюд — но теперь, сглатывая слюну, Мазурин подозревал, что, возможно, ему больше никогда не удастся вкусить шалтайболтая.

Между тем на площади, похоже, что-то происходило. Мазурин добросовестно последовал туда для наблюдения. У дверей в одно из прямоугольных зданий собралась большая толпа людей в зеленом. Для лучшего обзора Мазурин прыгнул им на головы и, подобравшись к середине толпы, обнаружил, что жертвами на сей раз оказались не шалтайболтаи, а люди. Точнее — молодой человек и девушка. Пошатываясь, они шли вперед с опущенными головами, а множество рук подталкивали и тянули их. На глазах у Мазурина кто-то ударил девушку по лицу.

Сначала Мазурина пробил озноб ужаса; затем им овладело замешательство. Вот она — «интересная эпоха»! А ведь все эти люди могли оказаться предками!