Читаем без скачивания Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Паганель затронул в беседе со своими спутниками этот существенный вопрос о туземных племенах. Все пришли к единодушному заключению, что британская политика направлена к уничтожению туземных племен, к изгнанию их из тех местностей, где жили их предки. По словам географа, такая пагубная политика проводилась англичанами во всех их колониях, а в Австралии — более чем где-либо. В первые времена колонизации ссыльные, да и сами колонисты смотрели на туземцев, как на диких зверей. Они с ружьями охотились на них и, убивая их, доказывали, ссылаясь на авторитет юристов, что раз австралиец вне закона, то и убийство его не является преступлением. Сиднейские газеты предложили даже радикальное средство избавиться от туземных племен озера Хантер, а именно — массовое отравление.

Как видим, англичане, овладев страной, призвали на помощь колонизации убийство. Жестокости их были неописуемы. Они вели себя в Астралии так же, как в Индии, где исчезло пять миллионов индусов, так же, как в Капской области, где из миллиона готтентотов уцелело всего сто тысяч. Понятно, что австралийское туземное население в результате таких жестоких мер, а также вследствие пьянства, которое насаждается колонизаторами, постепенно вырождается и вскоре под давлением смертоносной цивилизации совершенно исчезнет. Правда, бывали губернаторы, издававшие против кровожадных лесопромышленников постановления, в силу которых белый, отрезавший нос или уши чернокожему либо отрубивший у него мизинец, чтобы «прочищать им трубку», подвергался нескольким ударам кнута. Тщетные угрозы! Убийства совершались в огромных размерах, и целые племена исчезали с лица земли. Для примера можно указать на остров Ван-Дименова Земля. Здесь в начале XIX века было пять тысяч туземцев, а в 1863 году их осталось всего семь человек. А недавно «Меркурий» сообщил о том, что в город Гобарт явился последний из тасманцев.

Ни Гленарван, ни майор, ни Джон Манглс не пытались возражать Паганелю. И будь они даже не шотландцами, а англичанами, то и тогда они не смогли бы что-либо сказать в защиту своих соотечественников: факты были очевидны, неопровержимы.

— Лет пятьдесят назад, — добавил Паганель, — мы, поверьте, уже встретили бы на нашем пути не одно австралийское племя, а вот теперь нам до сих пор не попался ни один туземец. Пройдет столетие, и на этом материке совершенно исчезнет черная раса.

В самом деле, округ, предоставленный чернокожим, производил впечатление совершенно заброшенного. Не видно было ни малейших следов кочевий или поселений. Равнины чередовались с лесами, и мало-помалу местность приняла дикий вид. Казалось даже, что в этот отдаленный край не заглядывает ни одно живое существо ни человек, ни зверь. Вдруг Роберт, остановившись у группы эвкалиптов, крикнул, указывая на большое существо:

— Обезьяна! Смотрите, обезьяна!

Скользя с ветки на ветку, черное существо перебиралось с одной вершины на другую с такой изумительной ловкостью, что можно было подумать, будто его поддерживают в воздухе какие-то перепончатые крылья. Неужели в этом странном краю обезьяны летают, подобно тем лисицам, которых природа снабдила крыльями летучей мыши?

Между тем колымага остановилась, и все, не спуская глаз, стали следить за черным животным. Оно постепенно скрылось в листве огромного эвкалипта. Однако вскоре оно стало спускаться с молниеносной быстротой вниз по стволу, соскочило на землю и, пробежав несколько саженей со всевозможными ужимками и прыжками, ухватилось своими длинными руками за гладкий ствол громадного камедного дерева. Наши путешественники недоумевали, как сможет это животное вскарабкаться по прямому и скользкому стволу, обхватить который оно не могло. Но тут в руках у обезьяны появилось нечто вроде топора, и она, вырубая в стволе небольшие зарубки, добралась по ним до верхушки дерева. Еще несколько секунд — и обезьяна скрылась в густой листве.

— Что это за обезьяна? — спросил майор.

— Эта обезьяна — чистокровный австралиец, — ответил Паганель.

Не успели спутники географа пожать плечами, как вблизи послышались крики, что-то вроде: «Коо-э! Коо-э!» Айртон погнал своих быков, и через каких-нибудь сто шагов наши путешественники неожиданно очутились перед становищем туземцев.

Как печально было это зрелище! На голой земле раскинулось с десяток шалашей. Эти гуниос, сделанные из кусков коры, заходящих друг на друга наподобие черепицы, защищали своих жалких обитателей лишь с одной стороны. А эти обитатели, злосчастные существа, опустившиеся вследствие нищеты, имели отталкивающий вид. Их было человек тридцать — мужчин, женщин и детей. Одеты они были в шкуры кенгуру, висевшие на них лохмотьями. Завидев колымагу, они бросились было бежать от нее, но несколько слов Айртона, произнесенных на непонятном для наших путешественников местном наречии, видимо несколько успокоили их: они вернулись назад.

Эти туземцы, ростом до пяти футов и семи дюймов, с лохматыми головами, длинными руками и выпяченными животами, не были черны: цвет их кожи напоминал потускневшую от времени сажу. Волосатые тела дикарей были татуированы, а также испещрены шрамами от надрезов, делаемых ими в знак траура при погребальных обрядах. Трудно было себе представить что-либо менее отвечающее европейскому идеалу красоты: огромный рот, нос не только приплюснутый, а словно раздавленный, выдающаяся нижняя челюсть с белыми, торчащими вперед зубами.

Элен и Мэри вышли из колымаги, ласково протянули руки изголодавшимся туземцам и предложили им еду. Те с жадностью набросились на нее.

Особенное сострадание возбудили в наших путешественницах женщины-дикари. Ничто не может сравниться с положением австралийки. Природа-мачеха отказала ей в малейшей привлекательности; это раба, насильно утащенная грубым мужчиной, не знавшая других свадебных подарков, кроме ударов вади — палки — своего владыки. Выйдя замуж, австралийская женщина преждевременно и поразительно быстро стареет: ведь на нее падает вся тяжесть трудов кочевой жизни. Во время переходов ей не только приходится тащить своих детей в люльке из плетеного тростника, но и нести охотничьи и рыболовные принадлежности мужа, а также запас растения phormium tenax, из которого она выделывает сети. Кроме того, ей надо еще добывать пищу для семьи. Она охотится за ящерицами, двуутробками и змеями, подчас взбираясь за ними до самых верхушек деревьев. Она же рубит дрова для очага и сдирает кору для постройки своих шалашей. Она не знает, что такое покой, и питается отвратительными объедками своего владыки-мужа. Некоторые из этих несчастных женщин, быть может давно не видевших пищи, старались подманить к себе птиц семенами. Они лежали на раскаленной земле неподвижно, точно мертвые, готовые ждать часами, пока какая-нибудь неискушенная птичка не подлетит настолько близко, что ее можно будет схватить. Видимо уменье дикарок ловить птиц не шло дальше этого, и поистине надо было быть австралийским пернатым, чтобы попасться им в руки.