Читаем без скачивания Воронье живучее - Джалол Икрами

Сердце старушки болело за Нуруллобека. Она поняла, что Нуруллобек, этот милый доверчивый юноша, любит, зная, как бессердечна, бесстыжа эта девчонка. Это не доведет его до добра. Он будет переживать и страдать, если Мулло Хокирох женит на Марджоне своего брата. Но даже если он добьется своего и сумеет взять Марджону, все равно не увидит счастья, потому что эта девка и ее братья-разбойники изведут его.

— Подумай, сынок, крепко подумай и постарайся выбросить из головы эту Марджону, — сказала старушка. Она поднялась. — Мне пора домой, я пойду. Посмотрим, что еще надумает мой старик, когда появится его братец. Если что не по мне, отравлю их, подсыплю им яду…

— Что-что? Отравите?! — Нуруллобек вытаращил глаза.

— Нет, не настоящим ядом, — улыбнулась старуха. — Я не убийца. Я отравлю их тем, что облегчу свое сердце — скажу им все, что о них думаю.

— Не надо вам связываться с ними, — сказал Нуруллобек, проводив тетушку до ворот. — Спасибо, что пришли, захаживайте почаще. До свидания.

— Счастливо оставаться, сынок, будь здоров! Поклонись от меня отцу с матерью. До свидания!..

_____

Мулло Хокирох отдавал богу душу. Но душа не хотела покидать тело, судорожно цеплялась за него. Смерть раздирала когтями мозги, чтобы выковырять оттуда душу, однако там ее не находила и тогда впивалась в сердце, а душа, перехитрив смерть, удирала в печень, смерть впивалась в печень — душа снова оказывалась в мозгах, и смерть снова бросалась туда. Мулло Хокирох стонал и скрежетал зубами, кусал подушку, кричал и метался. Это были адские муки, которые он познавал, еще не испустив дух.

Он хотел воды, хоть глоток воды, но не было человека, который дал бы ему напиться. Жену послал к председательше, Ахмаду велел прибрать хлев и почистить скотину, больше в доме никого нет, сам подняться не в силах. Все болит и горит, горит, полыхает… воды… пить… глоток воды!.. Почему он один? Почему некому присмотреть за ним? Почему?! Ведь мог бы Ахмад, пока не вернется старуха, посидеть у него в ногах, мог бы! Но нет, привычка — вторая натура. Даже корчась в смертельных муках, он не забыл распорядиться по хозяйству, не мог допустить, чтобы Ахмад сидел у его постели и бездельничал. Пусть работает, даром, что ли, он обязан кормить его, и поить, и одевать?..

Мулло Хокирох не предполагал, что день начнется такими адскими муками. Он хотел полежать в тишине, пораскинуть спокойно мозгами, еще раз обдумать план действий, тех, что связаны с Дадоджоном, и тех, что, используя поворот небес — крах Бурихона и предстоящий конец Абдусаттора и Хайдара, — направит он против секретаря райкома Аминджона. Он решил ускорить гибель этих глупцов. Но не вышло, помешала боль. От нее раскалывается голова, разрывается сердце, сжимается глотка, внутри все горит, и тяжелая черная завеса опускается на глаза, затмевает свет…

Сколько он был без сознания, несколько минут или несколько часов? Свет был мутным, дрожащим и зыбким, но все-таки свет, и, значит, душа еще не покинула тело, значит, еще жив, и опять один, опять, опять нет никого у постели. Куда запропастилась старуха? Проклятая, забыла, что он лежит один! Он ждет ее с нетерпением: что ответит ей Нодира? Хорошо, что боль немного отпустила, теперь можно подумать. Ему бы только дождаться Дадоджона, втолковать этому сопляку и болвану, что он, его ака Мулло, собирается покинуть белый свет, а кому же он оставит добро, как не ему, Дадоджону?!

Дверь отворилась, в комнату вошла Гульмох. Мулло Хокироху показалось, что старуха мрачнее обычного, почернела лицом, и только глаза горят лихорадочным огнем. С чего бы это? Неужели горюет? Видит, что он умирает, и жалеет? Или председательша ее огорчила, сказала что-то не то?

— Где задержалась? — разжал Мулло Хокирох губы. Слова вырывались из глотки с хрипом. — Наплевать, что я один?

— Ахмада же оставляла с вами! — ответила старуха и, брезгливо поморщившись, села поодаль от его постели.

— Все сделала, как сказал?

— Сделала.

— Ну и что?

— Что «что»? Пришла и сказала, председательша пообещала.

— Машину послали или нет?

— Откуда я знаю? — вдруг тоже повысила голос старуха. — Сказала, что пошлет. Я что, должна была караулить, когда она поедет? Может быть, еще сделать из своих волос веник и подметать перед вашим братцем дорогу?

Мулло Хокирох разинул рот от изумления. Он не поверил своим ушам. Да его ли это старуха, та ли кроткая Гульмох говорит или кто-то другой? Что за тон? Откуда столько злости и гнева? Чем она недовольна? Ей не нравится возвращение моего брата?.. Ну да, конечно! Если Дадоджон вернется до того, как я преставлюсь, эта стерва не сумеет ничего припрятать. Вот почему она горюет. Вот откуда ее злость. Пусть хоть лопнет от гнева, ничего не получит! Все деньги лежат в разных сберкассах на имя Дадоджона, ему быть наследником! Твой Мулло Хокирох, старуха, не такой простак, чтобы держать деньги и ценности дома. Он обо всем позаботился, так что можешь кусать свои локти…

— Я видела своего племянника Нуруллобека, — сказала женщина, облив мужа презрительным взглядом. — Он передал вам привет. Желает, чтобы вы быстрее поправились. Он собирается вскоре жениться. Пусть, говорит, верховодит на свадьбе ака Мулло.

«Ах, вот оно что, — подумал старик, — она виделась с Нуруллобеком, и тот поплакался ей, наговорил на меня, потому она и кипит, потому и язвит. Ну, погоди, проклятая! Пусть твой Нуруллобек еще поучится хитростям у меня!»

— Странно, — сказал он, изобразив на лице улыбку. — Нуруллобек собирается играть свадьбу? Не знает, что я лежу на смертном одре?

— Ну и что? Из-за этого должен остановиться мир? Люди должны отложить свадьбы и праздники? — Гульмох желчно рассмеялась. — С какой стати Нуруллобек должен откладывать женитьбу из-за вас? Вы же ему враг проклятый!

— Что ты говоришь? — Старик не сгонял с лица улыбки. — Я заклятый враг Нуруллобека? С чего это ты решила? Кто наболтал тебе? Как же я мог плохо относиться к нему, если считал его вместо сына, которого ты не родила мне?

Но Гульмох пропустила последние слова, всегда вызывавшие в ней чувство вины, мимо ушей и сказала:

— Зачем же тогда упрятали его в тюрьму?

Старик понял, что Нуруллобек выболтал ей все, и, убрав с лица улыбку, придал ему грустное, страдальческое выражение.

— Нуруллобек ввел тебя в заблуждение, — произнес он тихим, дрожащим голосом. — Я лежу на смертном одре, поднимусь ли, не знаю. Уходя на тот свет, не совру! Я не виноват, что Нуруллобека посадили в тюрьму, он сам виноват, зачем нарушал законы? Зачем держал в интернате