Читаем без скачивания Капитан первого ранга - Патрик О`Брайан

— Что он любит? Разумеется, пудинг и, пожалуй, соленья. А чего бы вам хотелось, Стивен? Я знаю, что-нибудь с грибной начинкой.

— Увы, я буду за сотни миль от вас. Я должен выполнить одно поручение капитана Обри, а затем сяду на вечерний дилижанс. Думаю, я уеду не надолго. Вот мой адрес в Лондоне, я написал его на карточке для вас. Пожалуйста, отпишите мне потом, как вам понравилось путешествие.

— Так вы с нами не едете, Стивен? — воскликнула Софи, схватив его за руки. — Что же со мной будет?

— Нет, не еду. Бросаю вас на волю волн. Все в ваших руках, Софи. Все — или ничего. Где моя шляпа? Ну дайте я вас поцелую. Мне нужно идти.

— Джек, чем это вы занимаетесь? — спросил доктор, входя в каюту.

— Пытаюсь заставить это окаянное растение стоять и не падать. Как я ни стараюсь, они у меня вянут. Поливаю их утром и во время последней «собачьей вахты», и все равно они вянут. Вот беда-то, ей-богу.

— Чем же вы их поливаете?

— Самой чистой водой из бачка для питья.

— Если вы будете поливать их той дрянью, которую мы пьем и используем для мытья, они непременно завянут. Вы должны послать кого-нибудь на берег за дождевой водой, но так часто нельзя поливать даже водоросли.

— Какая блестящая мысль, Стивен. Так и сделаю — сию же минуту. Спасибо. Но, помимо этой чертовой плесени, что вы скажете об остальном? Стало уютно? По-домашнему? Жена старшего канонира просто потеряла дар речи. Правда, потом она посоветовала, где устроить гардероб, и подарила подушечку для булавок.

Преображенная каюта являла собой нечто среднее между борделем и салоном гробовщика. Однако Стивен разделил одобрение миссис Армстронг, тонко заметив, что интерьер не будет так пугать, если расставить бадьи с цветами более живописно.

— Вот ваши тарелки, — произнес он, протягивая капитану пакет из зеленого сукна.

— Спасибо, спасибо, Стивен. Какой вы молодец. Какие красивые, будь я неладен. Как блестят! Ох, ох! — Лицо у него вытянулось. — Стивен, не хочу показаться неблагодарным, но ведь я просил, чтобы по краю шла каемка из троса. Из якорного троса, а не веревки висельника!

— А разве я не говорил в лавке: «По краю должен быть канат»? И разве продавец, чума на его голову, не ответил: «Вот вам, сэр, орнамент в виде троса. От такого троса не отказался бы и лорд Нельсон»?

— Так оно и есть. Трос хорош, я погорячился. Но ведь вы, дорогой мой Стивен, проведя столько времени в море, могли бы отличить простой трос от якорного. Ведь только якорный трос может выразить то, что я…

— Откуда мне было знать такое? Я отказываюсь продолжать этот разговор. Вынь вам да положь именно якорный трос — что за чушь! Я морочил голову чеканщику с утра до вечера, а вы теперь заявляете, что это трос, да не тот. Нет, нет. Снявши голову, по волосам не плачут. У лягушки нет ни перьев, ни шерсти, а она поет. Берите с нее пример. Вам придется есть свой горький хлеб с этих тарелок, украшенных простым тросом, поливая его горючими слезами. Могу добавить, сэр, что есть его вы будете без меня. Меня зовет важное дело. Когда я приеду в Лондон, то остановлюсь в гостинице «Грейпс». Надеюсь добраться туда до Михайлова дня. Черкните мне пару строк, прошу вас. А пока прощайте. Благослови вас Господь.

В Каталонии выдался богатый урожай винограда. Расставшись с аббатом Монсерра, на своем быстроногом муле Стивен отправился на запад. По всей стране он видел поврежденные тяжестью гроздьев, убранные, истоптанные виноградники. Все улицы деревень были красными от виноградных выжимок; горячий воздух был насыщен запахами брожения. Урожай был ранним, год выдался благоприятный. Дыни продавались на каждом шагу, десять штук на реал; вокруг Лериды сушились фиги, на деревьях бронзовели апельсины. В Арагоне осень вступила в свои права; в зеленой Стране Басков изо дня в день шли проливные дожди, которые не давали ему покоя даже на темном заброшенном пляже, где он стоял в ожидании шлюпки. Струи дождя стекали по плащу на галечник под ногами.

Шуршание и поскрипывание отступающих волн; наконец, послышался негромкий плеск весел и с трудом различимые сквозь шум дождя слова пароля:

— Авраам и семя его вовеки.

— Уилкс и свобода, — отозвался Стивен.

— Гребем к кораблю, Том. — Плеск, глухой удар. Затем, совсем рядом, послышался голос: — Вы здесь? Садитесь ко мне на спину, сэр. Да вы насквозь промокли.

— Льет как из ведра!

Дождь стекал с палубы люггера, приглаживал волны по всему Ла-Маншу, заливал улицы Лондона, переполнял сточную канаву у Адмиралтейства.

— Натуральный потоп, — произнес молодой джентльмен в цветастом халате и ночном колпаке, встретивший его. — Вы позволите, сэр, я посушу ваш плащ у камина?

— Вы очень любезны, сэр, но, поскольку сэра Джозефа нет на месте, я, пожалуй, отправлюсь прямо в гостиницу. Я долго был в пути.

— Сожалею, сэр, что Первый лорд и сэр Джозеф находятся в Виндзоре, но я сейчас же отправлю посыльного, если вы вполне уверены, что адмирал Ноулс вас не устроит.

— Видите ли, это сугубо политический вопрос. Лучше подождать до завтра, хотя, клянусь, вопрос неотложный.

— Я знаю, что они должны будут отправиться назад сегодня вечером, и, согласно указаниям, которые сэр Джозеф оставил мне, уверен, что не ошибусь, если приглашу вас позавтракать с ним — вы можете явиться в его резиденцию так рано, как сочтете нужным.

В гостинице «Грейпс» все крепко спали. Окна были закрыты ставнями, света не было. Никто не хотел отвечать на стук, словно все вымерли. Стивен пришел в отчаяние, решив, что его никогда больше не накормят и он проведет ночь в наемном экипаже или в публичном доме.

— Может, поедем в какую-нибудь другую гостиницу? — усталым голосом произнес доктор.

— Еще раз постучу этим гребаным засоням, — сказал кучер. Он с законным возмущением загрохотал кнутовищем по ставням, и наконец шум дождя нарушил чей-то голос: «Кто там?»

— Одному господину надоело мокнуть под дождем, — отвечал кучер. — Он говорит, он вам не какая-нибудь поганая русалка.

— Это вы, доктор Мэтьюрин! — вскричала миссис Броуд, с охами и ахами открывшая дверь. — Входите. В вашей комнате со вторника топится камин. Господи, да как же вы промокли, сэр! Дайте ваш плащ, его впору выжимать.

— Миссис Броуд, — отвечал Стивен, со вздохом протягивая ей плащ, — будьте добры, дайте мне яйцо и стакан вина. Я умираю от голода.

Облачившись во фланелевый халат, принадлежавший покойному мистеру Броуду, он осмотрел свою кожу. Она была все еще влажной, шершавой, бледной и безжизненной. Там, где на нем была сорочка или панталоны, а также на животе она имела серовато-синий оттенок. Ноги были цвета индиго — от чулок, остальное тело было такого же табачного цвета, как сюртук. Было так трудно счищать перочинным ножом краску, проникшую глубоко в кожу, что он порезался.

— Вот ваше яйцо, сэр, — проговорила миссис Броуд, — и добрый ломоть ветчины. Здесь письма, полученные на ваше имя.

Сев возле камина, Стивен стал жадно есть, положив письма на колено. Он узнал твердый, на редкость четкий почерк Джека. У Софи буквы были округлые и не соединявшиеся между собой. Однако вертикальные элементы букв говорили о решительности характера.

«Письмо будет залито слезами, — писала Софи. — Хотя я стараюсь, чтобы они падали в стороне от моего письменного стола, некоторые, боюсь, упадут на бумагу. — Так оно и оказалось, лист пестрел расплывшимися чернильными кружками. — Большей частью это слезы истинного счастья. Мы с капитаном Обри пришли к соглашению: мы не вступим в брак ни с кем другим, никогда! Это вовсе не тайная помолвка, что было бы недостойным шагом. Но соглашение так на нее похоже, что моя совесть, боюсь, стала чересчур гибкой. Уверена, вы эту разницу видите, если не видят остальные. До чего же я счастлива! И до чего же вы были добры ко мне…»

— Да, дорогая моя, — произнес Стивен, пропуская витиеватые выражения благодарности, обязательные замечания и чрезвычайно подробный рассказ о судьбоносном событии, когда фрегат заштилел возле острова Уайт субботним вечером, «таким теплым и благодатным, наши милые матросы на полубаке пели и танцевали под аккомпанемент расстроенной скрипки, в то время как мистер Дредж, офицер морской пехоты, показывал Сесилии звезды» и они с Джеком в каюте пришли к соглашению. — Понятно. Переходите к делу, умоляю. Нет, тут еще одно слезное излияние.

К делу она перешла на обороте третьей страницы. Когда они вернулись, то миссис Уильямс устроила скандал. О чем, интересно, думал адмирал Хеддок! Она была удивлена тем, что ее дочь оказалась в обществе человека, как известно оставшегося без средств, — без сомнения, охотника за приданым. Неужели Софи попрала свой священный долг по отношению к матери, которая бесконечно приносит ради нее такие жертвы? Неужели она забыла о религии? Миссис Уильямс настаивала на немедленном прекращении всяческого общения с этим человеком. Если же у него хватит наглости и он появится у них в доме, ему следует указать на дверь. Правда, миссис Уильямс полагает, что он вряд ли посмеет показаться на берегу. Хорошо, пусть он захватил где-то там какой-то французский кораблик, пусть его имя было напечатано в газетах, но первый долг человека — блюсти свой банковский счет и иметь безупречную репутацию в глазах кредиторов. Слава — дым, а дым не интересует миссис Уильямс. Ни про кого из членов ее семьи, слава богу, в газетах не писали, за исключением объявления об их свадьбе, напечатанном в «Таймc». Что это за муж, который всегда будет разбойничать в иностранных портах? И нечего тут кивать на пресловутого лорда Нельсона, неужели Софи хочет повторить судьбу бедной леди Нельсон? Неужели она не знает, что адмирал предпочел законной супруге любовницу? Да и вообще, что им известно о капитане Обри? Вполне возможно, что у него связи в каждом порту и куча незаконнорожденных детей. К тому же миссис Уильямс далеко не здорова.