Читаем без скачивания Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2] - Роман Добрый

«Тут ли еще?» — можжит его мысль.

— Слава Богу, вот оно, вот оно! — шепчет он с радостно облегченным вздохом.

Шорох раздался у дверей.

Испуганно обернулся Ловков-Рогатин.

В дверях стоит и смотрит старый предатель-сообщник, камердинер Прокл Онуфриевич.

Так же быстро и решительно подошел он к конторке, отпер ее, вынул красный сафьяновый портфель, а из него — последнее завещание, и туда положил то, которое держал в руках.

На минуту руки его дрогнули, но он сейчас же овладел собой.

«Мое, мое все будет!» — словно молотом бьет ему в голову.

— Написал? — с трудом шевеля языком, спросил Кромов.

— Написал, дорогой крестный. Погодите, я опять по­правлю вам подушки. Удобнее вам будет.

И снова, поправляя подушки, положил ключи на то же место, где они лежали.

Под утро с Иваном Федотовичем сделался сильнейший и, увы! последний припадок грудной жабы.

— Воздуху... воздуху! — хрипел он. —Умираю... Жена... Тонечка. Ни кислород, ничто уже не могло предотвратить печального исхода.

На руках плачущей Антонины Александровны благо­родный старик испустил дух.

Пока доктора возились над молодой вдовой, с которой от всего пережитого сделался глубокий обморок, Василий Алексеевич с бледным, взволнованным лицом отдавал распоряжения.

И вскоре в богатейших палатах умершего миллионера происходило то, что происходит всегда в таких случаях.

Явились власти для исполнения печальной церемонии наложения печатей на имущество почившего.

Оправившая от обморока, Антонина Александровна еле держалась на ногах.

— Вы бы не тревожились, Антонина Александровна, отдохнули бы. Я всем распоряжусь, — вкрадчиво, с чрез­вычайной сердечностью в голосе говорил Ловков-Рогатин.

Молодая вдова с благодарностью поглядела на него.

— Спасибо вам... Ничего, я осилю себя.

Все, в том числе и власти, приносили вдове миллионера свои соболезнования. «Такая потеря... Такой замечательный человек»... Некоторые, не удерживались от любопытства, бестактно задавали ей тут же, у еще не остывшего тела вопросы: «Конечно, наследуете все вы?»

Антонина Александровна нервно передергивала плечами.

—    Да, да... Но, ради Бога, оставьте об этом разговор.

Пышно, чисто по-королевски похоронили Ивана Федотовича Кромова.

Потянулись недели... Одна, другая, третья... И настал, конец, на шестой неделе, день, когда должны были вскрыть духовное завещание покойного миллионера.

Опять, как и в день смерти Кромова, собрались в доме его разные должностные лица.

С печальным, бледным лицом, вся в глубоком трауре, присутствовала при новой церемонии Антонина Александровна.

Едва ли не таким же бледным был и Ловков-Рогатин.

Старик-камердинер все вытирал глаза красным фуляровым платком, изредка всхлипывая.

Когда все были в сборе, обратились к вдове:

— Скажите, пожалуйста, госпожа Кромова, вам известно, где находится духовное завещание вашего покойного супруга?

— Да.

— Я совершал его, — вмешался толстый, плешивый нотариус.

«Когда же?» — пронеслось в голове Антонины Але­ксандровны. — Ведь Иван Федотович только собирался на­писать новое...  

— Так где же оно? — повторился вопрос.

— В этой, вот, конторке, — указала рукой вдова. — В красном портфеле.

Конторку из палисандрового дерева торжественно вскрыли.

Вот и он, этот сафьяновый портфель.

— Приступим к чтению!

Водворилась удивительная тишина.

Лица у всех, даже не заинтересованных в содержании завещания, как-то вытянулись, стали важно сосредо­точенными.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — началось чтение завещания.

Антонина Александровна, которой содержание завещания было отлично известно, как-то невнимательно, совсем безразлично прислушивалась к чтению.

«Ах, эти мучительные, душу выматывающие проце­дуры! — с тоской думала она. — И к чему вся эта глупая формалистика?»

Вдруг она вздрогнула, выпрямилась, насторожилась.

Что это? Что они читают?..

«…И завещаю я ему, крестнику моему Василию Алек­сеевичу Ловкову-Рогатину, лесные мои угодья, лесные биржи, пароходство...»

— Что это? — вслух уже вырвалось у Антонины Але­ксандровны. Но голос ее, перехваченный спазмой волнения, был так тих, что его не расслышали.

«...И наличными деньгами пять миллионов…»

Невообразимый ужас охватил молодую красавицу-вдову.

«Я с ума схожу? Мне это слышится? Ведь ничего подобного не было... Господи! Да что же это такое?! Что они читают?!»

Столик, на который она опиралась, зашатался и упал на пол.

— Погодите... постойте! — крикнула она, вставая.

«...Жене же моей завещаю дом и сто тысяч...»

— Да погодите же! — уже исступленно прокричала Анто­нина Александровна. Этот крик, полный отчаяния, резко прокатился по ка­бинету умершего Кромова.

Чтение завещания прекратилось.

Теперь взоры всех были устремлены на «обойденную» вдову. В одних взорах читалось сострадание, в других — насмешки, сарказм, в-третьих — просто холодное любопытство.

— В чем дело?

— Что с вами, госпожа Кромова?

— Успокойтесь. Дайте воды. — Такие восклицания посыпались со всех сторон. Ей подали воды.

Резким движением отстранила стакан Антонина Але­ксандровна.

— Дело в том, что я не понимаю, какое духовное завещание вы читаете, — твердо произнесла она.

— Как какое? — недоумевающе спросили ее «лица».

— Так. Такого завещания не было.

— Позвольте, где находилось духовное завещание?

— В этом ящике конторки. В красном сафьяновом портфеле.

— Так вот же оно. Мы взяли его именно оттуда. По­смотрите, вот портфель.

Антонина Александровна провела рукой по лбу, словно стараясь очнуться от страшного сна-кошмара.

— Я... я не понимаю, что это такое, но я утверждаю, что это не то духовное завещание, которое я по просьбе моего покойного мужа вынимала отсюда, читала вслух и опять положила в портфель. В том завещании главной наслед­ницей являлась я, а не господин Ловков-Рогатин. Мне муж сказал, что это его последнее завещание.

Взоры обратились на нотариуса.

— Я знаю, господа, только то, что это завещание подлин­ное, неподдельное. Составлял его я, оно оформлено.

— Но вот госпожа Кромова заявляет, что существовало иное, позднейшее завещание покойного?

— Не знаю. Я никакого иного завещания не составлял, не скреплял.

Ловков-Рогатин стоял хотя и бледный, но невозму­тимо спокойный.