Читаем без скачивания Мачты и трюмы Российского флота - Пётр Фурса

– на корабле матросы, получая хлеб, прижимают его к потным телам по пути в кубрик, а затем... о, ужас! едят;

– на корабле существуют неуставные взаимоотношения;

– на корабле имеют место быть случаи пьянства;

– на корабле имеются недостатки в организации БП, ПП, питания, водоснабжения, быта, мед.обеспечения...

– и т.д.

Ужас! Застрелиться и не жить! Флагарт, как ветеран эскадры, отдыхал в каюте командира ракетно-артиллерийской БЧ. Вернее, тоже беседовал.

Турбины мерно гудели, взвалив свою мощь на лопасти винтов. Возле каюты НМС надрывался в диком грохоте бытовой кондиционер фирмы “Дагдизель”. Или какой-либо другой фирмы с Урала. Но слуховой аппарат доктора водопад децибел уже не воспринимал. Адаптация.

Милю за милей поглощая пространство, крейсер следовал на юг. День за днем жизнь уходила из измученных вахтами, зноем и одиночеством тел военморов. Да! Моряки считают себя одинокими даже в тысячных коллективах – рядом нет близких, любимых, родных Но каждое утро, с неизбежностью менструаций одинокой морячки, ЗНПО “Гильза” на утреннем докладе докладывал:

– На корабле полно тараканов!

Адмирал, взглянув на старшего лейтенанта медслужбы, изрекал указание НМСу и отмечал работу ЗНПО.

Назавтра ЗНПО докладывал, что на корабле полно крыс... Адмирал, взглянув на старшего лейтенанта медслужбы, изрекал указание НМСу и отмечал работу ЗНПО. Назавтра ЗНПО докладывал.... Адмирал, взглянув на..., изрекал... Сплошная проституция!

Ежедневно получать указания адмирала старшему лейтенанту не очень приятно, тем более, что указания отдавались зачастую в исключительно вежливой форме. На все возмущения эскулапа, которые тот выплескивал в каюте командира, последний советовал молчать или говорить: “есть!” В любой ситуации начальник всегда прав. Обстановка взвинчивала нервы, и без того натянутые до предела. Однако, дни шли за днями, а изменений в серой череде походных будней не предвиделось. И не могло быть. Система.

Еще при стоянке на острове Сокотра хирург крейсера Ситкин В.В. был изъят из дружного коллектива МС, посажен на МТ “Якорь” и отправлен в Персидский залив. Попытки мои воспрепятствовать сему распоряжению флагмана закончились отрицательным результатом. Это значит, что кроме обязанностей НМС, я вынужден был взвалить на себя обязанности врача-хирурга. Естественно, не получив прибавки к зарплате. Сложная эпидемическая обстановка в районе плавания и порту захода (Мапуту), куда направлялся крейсер, требовали от медицинской службы напряжения всех сил и четкой слаженности действий, чтобы не допустить “никакой холеры”, как любил выражаться СПК капитан третьего ранга Халевин.

Огромный объем работы, огромная ответственность и ежедневные вводные, подкидываемые мне заместителем НПО, способствовало накоплению в мозгу доктора отрицательных эмоций, которые – в свою очередь – нарушали баланс и механизм регулирования процессов торможения и возбуждения в коре головного мозга. А подобное не способствует созданию теплого психологического микроклимата в коллективе. (Надо учесть, что и все остальные члены коллектива точно в таком же положении и состоянии). В данной ситуации возможны разного рода конфликты, возникающие по совершенно незначительным поводам, на которые в условиях берега никто и внимания не обратит.

Однажды, только что вымотанный проведенной операцией, мокрый от пота и злой на весь мир и самое себя, я зашел в кают-компанию. Офицеры обедали. Одновременно выясняли нелепый вопрос: кто лучше – доктора или политработники? Четырнадцать инженеров человеческих душ уверяли, что лучше политработники, а остальная часть коллектива утверждала обратное. К согласию прийти было совершенно невозможно, однако, зам, увидев вошедшего доктора, обратился к нему с вопросом:

– Мы знаем, что вы, доктор, коммунист принципиальный. Вот и скажите нам, кто лучше: доктора или политработники?

Не вникнув, как следует, в суть происходящего, я все же рискнул дать рискованный ответ:

– По существу вопрос поставлен неверно. Лучше его сформулировать так: кто нужнее? Отвечаю. Нужнее флоту врачи. Но если вопрос поставлен именно так, то... лучше опять-таки врачи.

Тень, пробежавшая по лицу зама, и шум недовольства за столом политработников не насторожили меня.

– Поясните свою мысль, – требовательно изрек зам.

– На наличие любовницы у военмора врачи смотрят, как на любовь, а не как на партийную распущенность.

Кают-компания разразилась хохотом и аплодисментами. Все, за исключением..., признали, что врачи лучше. Я же за столь откровенную формулировку мыслей автоматически попал в немилость к заму большому и обеспечил недоброжелательное отношение к себе всех замов маленьких. Нужно было ждать неприятностей. Мелких, закулисных, исподтишка. Об этом и сказали своему товарищу командиры боевых частей, собравшиеся вечером в каюте механика за чашкой чая.

С этого дня любые мои высказывания по вопросам нравственности, политики, этики, педагогики, организации службы или жизни земноводных в дельте Амазонки, непонятным образом вдруг начали принимать только политическую окраску. В оценках политаппарата, конечно. К тому же из этих оценок всегда следовал логический вывод:

– Вы, Иванов, неправильно понимаете... даете неверную оценку... незрелый коммунист...

Самым великим криминалом в служебной деятельности эскулапа и символом его политической неблагонадежности считалось, что он никогда в своих выступлениях не ссылался на гениальные мысли лично Леонида Ильича, никогда не заявлял, что хотя бы раз в жизни был “воодушевлен решениями очередного съезда КПСС”. К тому же, однажды в ККОС в какой-то дискуссии высказал крамольную мысль:

– Товарищи! Вот мне ежедневно внушают, что в трудах Л.И.Брежнева “получил дальнейшее развитие марксизм-ленинизм”. Но разве в современном мире есть хотя бы один человек, могущий сравниться по гениальности с Лениным? Разве кто-либо способен “развить” ленинизм?

Не вопрос, а сплошное политическое невежество!

Тучи на “безоблачном” небосклоне служебно-политической сущности доктора приобретали багрово-красные тона. Гроза должна была разразиться. И это случилось. “Слободка” не могла не сгореть.

Командир вызвал меня к себе и, не предлагая сесть, грустно, как показалось, сказал:

– Мне жаль, док, что твоя прямота и искренность привели к тому, что завтра тебя будут слушать на партийном бюро. Твое персональное дело. И влепят выговор.

– За что?!!

– За твой язык и нетерпимость к существующему сегодня положению вещей. Сила и власть не на твоей стороне. А правда... Не нужна никому твоя правда. Я на партбюро не пойду, хотя и вхожу в его состав. И сделать для тебя, кроме того, что делаю сейчас, ничего не могу. Защищайся сам, если это вообще возможно. Иди.