Читаем без скачивания Котёл - Ласло Варгаши

— Мы будем создавать заградительные отряды, они уже такие есть и уже действуют. Наши русские заклятые враги гибнут, аки мухи от свежего навоза, их даже не успевают хоронить. Сепаратисты изничтожают свой народ, маленьких детей, а русские теллористы насильно угоняют женщин и детей в Россию и они тама становятся рабами и работают на Путина: копают ему картошку и сеют лук. А Путин объедается и стреляет на всю Россию.

— Есть ли вопросы к Наливай Разливай- Пока все думают: я вижу все достали блокноты и корректируют свои мысли, я все же задам главный вопрос:

— Почему Путин сразу же позвонил Бардаку Омаме- Ведь Бардак уже знал, кто стрельнул в самолет-

— Я удивляюсь, Славик…

— Прошу прощения, Савик.

— Прошу пердону Словик Шастер.

— Ладно согласен, пущай так…, - почесал за ухом Шустер.

— Я удивляюсь, Савик…

— О, так, так, благодарю, — подпрыгнул Савик от радости. — Это мое истинное прозвание. Я получил это фамилие в Израиле.

— Я удивляюсь, как вы можете задавать такие вопросы- Ведь ребенку ясно: Путин испужался, он весь дрожал, он трубку не мог удержать у уха, а держал у рта, стоя на коленях. Прости, Бардак, говорил Путин, я тебя умоляю, не говори Джону Макейну, что это я сбил Малазийский самолет. Я больше не буду, даю честное слово. Я не верю твоему честному слову, ты лжец и предатель американских интересов. И положил трубку…президент Америки, нашего любимого друга. Вот как это было.

— Ура!!! — заревел Шустер.

— Ура! — поддержали галичане, что сидели в креслах в качестве тушек.

— Ну, я с вами прощаюсь, — сказал Наливай Разливай и зал замер в ужасе. — Безопасность государства выше этой передачи, Савик, не так ли-

— Выше, выше, она всех нас выше. Если бы вы здесь задержались, безопасность государства тут же бы нарушилась. Теллористы тут же захватили бы важные государственные объекты, это уж точно. Можете уходить, ласкаво просимо.

Савик побежал открывать дверь и так низко нагибался, что трижды поцеловал пятую точку Наливай Разливайченко.

— Слово имеет великий сын всех галичан, родом из Львова, его несправедливо называют дебилом, Паруубий.

Паруубий выступал дольше всех. Он буквально не садился на место. Даже другие великие ораторы выступали, а он не отходил от микрофона, перебивал, делал замечания, как главный оратор, стоя у микрофона.

— С Путиным мы разберемся. Наша доблестная армия разделывается с теллолистами, как с тушками мясник. Мы все ближе подбираемся к Луганску и Донецку защищать детей и матерей, которых убивают теллористы. Они разрушают дома. Путин им подтянул Бук и с Бука они пальнули по самолету. Жаль, что только один самолет был, хотя третья мировая война на пороге. Эту войну затеял Путин, его ждет международный суд. Но мы попросим, чтобы разрешили нам его судить. А мы бум судить по частям, сначала правую руку — отрежем, потом левую руку — отрежем, потом ногу, потом голову, все соберем в мешок и на Красную площадь, лейте слезы пьяницы кацапы.

— Маршал Паруубий, не уходите. Я хочу представить слово президенту Грузии Сукаашвили, он как только узнал, приехал, красавчик и вот сидит перед вами, дарит каждому улыбку. Это уже не грузинская, а американская улыбка. Пожалуйста, великая Сука…

— Моя…Киев — мой второй родина. Моя теперь работает на Америка, я держала путь на Америка, Савик мне позвонил, когда я уже был над океаном. Тут я дал команда развернуть самолет на Европа, а потом на Киеф, потом была Киеф, а потом передача на Савикашвили Шустерошвили. Моя хочет сказать: самолет прострелил Путин, она коварная президента. Когда была война Украина нам помог. Много русских самолетов был сбит украинский оружия. Моя был так рад. Пять самолет был сбит украинский ПВО. Моя целоват Ющенко в пятка. Ющенко мой друг навеки. И теперь мой друг Пердуска — Хальцеман. Так держат. Моя съездит на Америка, моя встретится с Бардак и моя выработает стратегия, как убрать Путин с дорога. Моя знает много президент, моя лубит президент, толко русский президент моя не лубит. Гут бай, моя дорогая Шустерошвили. Моя — грузин, ты есть еврей, моя грузин, Пердуске- Хальцман есть еврей, но ми лубит друг друга.

12

Клара Хальцман праздновала день рождения. Несмотря на то, что она любила домашние застолья, сын на этот раз настоял на том, чтобы мать отпраздновала свое шестидесятипятилетние матери в самом лучшем ресторане города Киева.

— Ладно, сыночек, мое дорогое дитя. Никада не думала, что ты достигнешь таких высот в своем отечестве. Президент это почти Иисус Христос, и я этим одним счастлива. Если бы ты предложил встретить мой скромный день рождения в палатке, я и на такой вариант была бы согласна.

— Ну что ты, мама. Мой народ не простил бы мне такого поступка. Знаешь, как меня люди любят, они следят за каждым моим шагом. И не только в Украине, во всем мире. Особенно америкосы проявляют ко мне интерес и возлагают надежды. Им во что бы то ни стало хочется как можно больнее укусить русских. И на это есть много причин. Все мои предшественники, особенно кум Ющенко, целовали следы американских президентов, а я гордо прохожу мимо, едва наклонив голову, а с президентом России вообще не здороваюсь. Ну да ладно, мой подарок на улице ждет тебя. Это новенький Мерседес, 600 тысяч долларов, с шофером, он твой и машина твоя, и шофер.

— Так у меня уже два в гараже стоят, ржавеют. Я не очень люблю разъезжать на машинах, — сказал мать Пердуске. — Я хотела бы другой подарок от тебя…

— Какой, мама-

— Вот ты носишь фамилию Пердушенко, а на самом деле ты Хальцман и отец у тебя Хальцман. Отец, када мы женились, взял мою фамилию — Пердушенко, хотя я коренная еврейка, мой отец был Пердусенке, а звали его Пердуске. Но коль ты так любишь еврейские фамилии, возьми фамилию отца — Хальцман, я не обижусь. В молодости я работала посудомойкой в кафе твоего отца, а теперь посудомойка — мать президента Украины, каково, а- Ну сделай мне такой подарок, сынок. Вернись к отцу, возьми его настоящую фамилию — Хальцман. Пусть все знают: Хальцман — президент великой страны.

— Хорошо, мама. Только мы не живем в Израиле. Я должен слыть за Пердушенко, пусть даже за Пердуске, как некоторые меня называют.

— А поцему не сейцас-

— Сейчас это невозможно: я зарегистрирован как Пердушенко и делать какие-то изменения не имею права.

— Ну хорошо, тогда поедем, а то там уже ждут…певицы, актеры, политические деятели. А Сукаашвили будет-

— Обязательно будет, поехали, мама.

На Кларе все висело: бриллианты, бижутерия, пузо, подбородок, руки, веки и даже то место, на которое она садилась. Гости были так рады, когда фамилия Хальцмана Пердуске появилась в зале, что все ухватились за ложки, вилки и набросились на мацу, мясные блюда и всевозможные деликатесы. Тостам не было конца, а Сукаашвили, кум Петра, так нализался, что не мог говорить, а только мычал и целовал Клару в затылок.

— Один установка Град дарит Грузия Украина и пуст эта Град стреляет по Кремлю и на резиденций Путин, — едва выговорил он фразу, удостоившуюся аплодисментов.

— Путин недостоин такой чести, — произнес Пердуске и стукнул кулаком по столу.

— Недостоин, моя согласна, — подтвердил Сукаашвили и тоже стукнул кулаком по столу. — Сук буду, не достоин.

Гости имели честь гулять до трех ночи. Пока Пердуске всем по очереди пожимал руки и подставлял щеку для поцелуев, прошел еще час, только после этого стали возвращаться домой. Клару внесли на носилках и положили в кровать, пока она не захрапела на весь дом, прошел еще один час. Пердуске глянул на часы и ужаснулся: стрелки показывали пять утра. Еще в дороге его мозг переключился на юго-восток, на сепаратистов, на то, что они, эти сепаратисты, тысячами пересекают границу, как они останавливаются в России и живут в комфортных условиях. А кто сланцевый газ будет добывать, а кто будет спускаться в шахты грузить уголь- Это взрослое население вскоре умрет. Часть погибнет в боях, часть от болезней, часть попадет в плен и больше не выйдет, ибо нельзя пленных оставлять в живых, это потенциальные враги, часть помрет в силу возраста. А дети вырастут. Это рабочий материал. Он достанется России, Путину достанется. А мне что. Нет, детей надо убивать как мух. Он даже обрадовался этой мысли. Только, как на это посмотрят Баден, Бардак- Надо бы с ними поделиться выдающейся мыслью. Там, глядишь, Нобелевскую премию получить можно.

Мысль о Нобелевской премии не давала Пердуске заснуть и после пяти часов. Она его мучила, возвеличивала в собственных глазах, сулила новые перспективы. Он брился, умывался, стриг ногти сначала на правой, а потом левой ноге и думал о Нобелевской премии. Потом была маца, потом жертвоприношение, потом завтрак, потом повторная чистка зубов, потом примерка нового костюма, так как он менял костюм каждый понедельник, потом он душился, потом его душили и только потом…