Читаем без скачивания Европейская мечта. Переизобретение нации - Алейда Ассман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
не о краткосрочных экономических программах, а о том, как вписать нашу жизненную практику в другие контексты, чтобы сосредоточиться на чем-то более устойчивом, менее разрушительном, на целительном; иными словами, на самом неотложном – на том, как наше общество обращается с планетой и людьми. Для этого мы и должны создать новые структуры, которые будут следовать не логике конкуренции, а логике сохранения существования (Dasein)[619].
Вопрос о новом общественном договоре затрагивает и тех, кто в нем пока еще не нашел места, как, например, беженцы, или тех, кто до сих пор не имеет равных прав. Коронавирус упорно обращал наше внимание на непривилегированные социальные группы, такие как эксплуатируемые низкооплачиваемые рабочие, мигрирующие внутри ЕС, а также на глобальные цепочки поставщиков, которые ведут демпинговую политику. К ним добавляются мигранты, ютящиеся в тесных лагерях для беженцев, где нет надлежащих санитарно-гигиенических условий и медицинского обслуживания, и афроамериканцы США, среди которых пострадавших от пандемии в два раза больше, чем среди белого населения. Всюду, где к людям относятся пренебрежительно, где у них нет шансов (или они очень незначительны) на работу, образование и будущее, как, например, в бразильских фавелах, возникают новые очаги пандемии. Коронавирусный кризис ясно указал нам на эти вытесненные проблемы и вернул их в сознание мировой общественности. Карл-Йозеф Лауман, министр здравоохранения земли Северный Рейн – Вестфалия, выразил это в одной фразе: «Пандемия, как увеличительное стекло, показывает проблемы такими, каковы они есть – и их нужно решать!»[620]
В США благодаря коронавирусу произошло то, чего не могло добиться американское правозащитное движение: общенациональная солидарность с Джорджем Флойдом, жертвой полицейского насилия, в мгновение ока охватившая всю страну. Цифровые изображения распространяются с той же скоростью, что и вирус. Они породили жесты, символы и знаки сочувствия, которые образовали глобальный код и синхронно мобилизовали мировую общественность, вызвав самокритичную рефлексию о расизме и в других странах. Здесь также можно сказать, что Covid-19 и связанный с ним мораторий привели, на первый взгляд, к «замедлению». Однако по той же причине происходит головокружительное ускорение мышления и осознания перемен в тех структурах, которые до сих пор успешно сопротивлялись любым изменениям.
Коронавирусный мораторий – это пауза. Но в этой паузе мышление становится более актуальным и смелым, растет готовность к переменам. Не удивительно, что чувство общности стоит первым в повестке дня, а призыв к сплоченности стал важнейшей формулой политической риторики. К сплоченности призывают для борьбы как с внешней, так и с внутренней опасностью: сплотимся против угроз и расколов. Тот, кто призывает к сплоченности, думает о мы-группе и прочных скрепах, которые ее защищают. Чувство общности здесь важное дополнение. Хотя движение и исходит от индивидуума, но одновременно личные и групповые интересы отодвигаются в сторону, а внимание направляется на нечто всеобъемлющее, что связывает людей поверх их происхождения и принадлежности. Чувство общности, таким образом, означает в первую очередь не ранжирование и не подчинение себе, а вовлечение Другого. Оно противостоит не индивидуализму, а эгоизму и требует, чтобы мы мыслили в более широких контекстах и отношениях, которые не основываются на логике исключения. Термины суть инструменты мышления, и как таковые они должны постоянно подвергаться критическому анализу и перенастраиваться. Понятие «чувство общности» тоже можно определить иначе, чем это сделал Альберт О. Хиршман. Не мы для понятий, а понятия для нас. Мы влияем на их содержание и можем при необходимости переформулировать. Именно это подчеркивает итальянский философ Донателла ди Чезаре: общность «характеризуется конститутивной открытостью; она не может существовать как самотождественная, закрытая, охраняемая и защищаемая крепость»[621].
Заключение. History matters[622] – чувство общности, национальные нарративы и историческое просвещение
Нация и солидарность
Многие теоретики модернизации убеждены, что понятие нации устарело. Так, социолог Ульрих Бек исходил из представления об историческом процессе, согласно которому в 1970-е годы первая модель линеарного модерна сменилась второй моделью рефлексивного модерна. Этот эпохальный переход от «первого» ко «второму модерну» характеризовался преодолением границ, глобализацией и космополитизмом. В мире второго модерна «контейнер нации» считается пережитком. Правда, реальность не поспевает за этой теорией. Люди продолжают жить в нациях, а сами эти нации имеют весьма различные формы правления: империи, как в России или Китае; левые и правые диктатуры, как в нелиберальных и авторитарных государствах; либеральные демократии, как в Канаде, США и большинстве стран ЕС. Главный вопрос этой книги: представляет ли национальная идея угрозу для либеральной демократии или же, наоборот, она может консолидировать и поддержать демократию?
Херфрид и Марина Мюнклер приводят две причины, почему нельзя отказываться от понятия нации: «Во-первых, сильную эмоциональную концепцию нации присвоят и используют другие в своих политических целях; во-вторых, мы лишимся политической категории, которая лучше, чем любая другая, способна мобилизовать солидарность и взаимную помощь»[623]. Однако, подчеркивают они, для этого необходима концепция нации, «которая достаточно модернизирована, чтобы ответить на вызовы настоящего и будущего». Это требует, в свою очередь, понимания того, что сама теория модернизации должна быть расширена культурологией, чтобы выработать другое отношения к нации. В главе «Грамматика идентичности» я показала, что новым ключевым понятиям, таким как идентичность, культура и память, не находится места в концептуальных рамках теории модернизации, где они немедленно разоблачаются как «конструкции». Разумеется, так и есть. Корнелия Коппеч лаконично объясняет: «Семья, поколения, фондовые рынки и профессии – это, как известно, тоже социальные конструкции. Поэтому упразднить их невозможно, ибо как „социальные факты“ (Дюркгейм) они находятся вне индивидуальной доступности. Космополиты недооценивают могущество социального»[624].
С диагнозом «конструкция» национальная тема отнюдь не снята с повестки дня, наоборот, она только-только стала публичной. Вот важные сопутствующие вопросы: на чем основаны эти конструкции? Как они воздействуют? Кто ими пользуется? С какими ценностями они связаны? Исключают ли они или поддерживают демократические общие структуры? Отказ от понятия нации, а равно и других ключевых понятий (идентичность, культура, память), в концептуальных рамках теории модернизации не в последнюю очередь связан с редуцированным западным представлением о человеке как рационально расчетливом индивидууме, которому присущи эгоизм, стремление к конкуренции и максимальной выгоде. В этом представлении о человеке явно проигнорированы такие характеристики, как культурная принадлежность, социальные связи, сопереживание и чувство общности.
