Читаем без скачивания Летняя королева - Элизабет Чедвик (США)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В зале она увидела сына Жоффруа и слуг. Сам Жоффруа сидел в кресле у окна. Он тоже был одет торжественно, в парадную тунику из темно-красной шерсти. Когда Алиенора вошла, он положил руки на подлокотники кресла и поднялся на ноги.
Она постаралась скрыть свое потрясение при виде этого скелета, обтянутого пергаментной тонкой оболочкой из желтой плоти. Он дрожал, пытаясь устоять на ногах.
– Госпожа, – слабо произнес он. – Простите, что я не могу преклонить перед вами колени.
Алиенора протянула ему руку.
– Ни слова о прощении, – сказала она. – Мы слишком давно знаем друг друга, чтобы в этом была необходимость. Пожалуйста, садитесь.
Ухватившись за стол сбоку от кресла для поддержки, Жоффруа опустился на него и охнул. Его сын поставил мягкое кресло для Алиеноры, лицом к отцу.
– Почему вы не сказали мне, что так больны? – спросила Алиенора.
Жоффруа вяло махнул рукой.
– Надеялся, что поправлюсь. И все еще надеюсь на это с Божьего благословения, потому что наступает момент, когда уже нет ничего, кроме надежды, будь то на выздоровление или спасение. Если она исчезнет, что останется, не считая пустоты? Я знал, что вы приедете, и молился, чтобы мне была дарована благодать увидеть вас снова.
Горло Алиеноры сжалось. Это было невыносимо. Она хотела обнять его, но не могла этого сделать при всех.
– Я здесь. – Она накрыла его руку своей, этот жест показался очевидцам свидетельством беспокойства и сострадания, но означал гораздо больше.
– Мой сын будет хорошо служить вам. Я воспитываю его с тех пор, как вернулся из Антиохии, и он искусен и прилежен.
Алиенора взглянула на молодого человека, и он поклонился ей, залившись румянцем.
– Я уверена, что вы сделаете честь и вашему отцу, и Аквитании, – сказала она, а затем, обернувшись к Жоффруа, понизила голос: – Мне нужно поговорить с вами наедине.
Жоффруа жестом подозвал сына.
– Оставь нас, – сказал он. – Я призову тебя, если это будет необходимо.
Поскольку в дневное время покои господина были публичными, «оставить» не значило – уйти из комнаты. Юноша лишь отошел на достаточное для приватной беседы расстояние.
– Я не знаю, что сказать. – Она продолжала говорить тихо, с ужасом осознавая, что их могут подслушать. – Мне так грустно. Я надеялась, что ты проживешь со мной еще много лет.
Он слабо улыбнулся.
– Я всегда буду с тобой, – ответил он. – Ничего не изменилось. Мы всегда проводили больше времени врозь, чем вместе, не так ли?
– Не по своей воле.
– Но таков наш путь в этом мире.
Она заметила, какие холодные у него руки и с каким трудом дается ему каждый вздох.
– От этого не легче. – Она опустила голову и прикусила губу. – Я получила предложение о втором браке, когда этот будет аннулирован. – Она сделала паузу, чтобы успокоиться, затем подняла голову и сказала: – Генрих, герцог Нормандии, попросил меня принять его предложение.
Жоффруа смотрел на нее золотисто-карими глазами, и выражение его лица не изменилось.
– И что ты ответила?
– Я не дала ответа. Я хотела обсудить это с тобой, но вижу, что тебе нужно отдохнуть.
Жоффруа взял себя в руки.
– У меня достаточно сил, чтобы говорить с тобой, даже если мне осталось недолго, – с достоинством сказал он и откинулся в кресле. – Он намного моложе тебя.
– Да, – ответила она. – Он не так давно стал мужчиной, но уже был в гуще событий. Он приезжал в Париж со своим отцом. – Осознание того, что отец Генриха так недавно лег в могилу, еще сильнее напомнило о смерти. – Я не знаю, что с ним делать. Большую часть времени он был осмотрителен и молчалив, но я думаю, что это было притворство. Это не согласуется с тем, что я слышала о нем от других, которые говорят, что он бодр и уверен во всем. Я пока не уверена в нем, и это заставляет меня колебаться. – «И я думала, что ты будешь рядом, чтобы поддержать советом, но этого не произойдет». – Его отец с нетерпением ждал согласия на брак, но он всегда хотел объединить Анжу и Аквитанию – и осторожничал. Если бы Людовик уловил хоть малейший намек на их план, он бы содрал с них кожу живьем.
Жоффруа тяжело вздохнул.
– Если ты выйдешь замуж за этого молодого человека, Людовик не простит ни одного из вас до тех пор, пока жив.
Алиенора подняла подбородок.
– Меня не интересует мнение Людовика. Будучи женой, я часто боялась его настроения и испытывала отвращение от того, как он со мной обращался, но как политический противник он меня не пугает. Он мне неровня.
– Верно, неровня. – Жоффруа криво улыбнулся. – У тебя есть время все обдумать и понаблюдать за успехами герцога.
Она кивнула. Слово «время» наполнило ее скорбью.
– Тебе придется выйти замуж, – сказал он. – А достойных мало.
Она сглотнула.
– Ты знаешь, на что я надеялась.
– Конечно, знаю, но мы оба понимаем, что это не будет правильным путем для Аквитании, и сейчас мы не можем сделать этот шаг. – Его голова поникла, как будто она была слишком тяжела для его шеи, а в бледном цвете его кожи появился серый оттенок.
– Я позабочусь о том, чтобы твоему сыну уделяли внимание и оказывали поддержку, в которой он нуждается, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. – Я сделаю для него все возможное, так как знаю, что он сделает все возможное для меня и для своего отца. – Она осторожно убрала руку с его руки. – Я думаю, тебе нужно немного отдохнуть.
Жоффруа заставил себя поднять голову.
– Ты навестишь меня еще раз перед отъездом?
– Конечно, к чему спрашивать? – Она встала и слегка коснулась его лица жестом, который для других был лаской герцогини по отношению к верному вассалу в трудных обстоятельствах, но глубоко ранил ее сердце. Это было не лучшее место для прощания.
Он взял ее руку и долго не выпускал.
– Если бы я мог выкупить весеннее утро из моей юности и увезти тебя навсегда, я бы сделал это, – сказал он хриплым шепотом.
– Не надо… – Ее голос дрогнул.
– Я хочу, чтобы ты сохранила эту мечту и превратила ее в воспоминание. Этого никогда не было, но это будет всегда.
Ее сердце
