Читаем без скачивания Волшебный корабль - Робин Хобб

Старший из охотников с некоторой досадой цыкнул на Альтию:

— Сбегай-ка погляди, что они там копаются с солью!

Прозвучало это так, словно она позабыла о своей первейшей обязанности. Альтия во все лопатки кинулась исполнять, рада-радешенька хоть немного отвлечься от крови и мертвых туш на песке. Свежевщики уже приступили к работе. Сдирали шкуры, вырезали языки, сердца и печенки. Вываливали внутренности — и оставляли мясные остовы лежать на собственных шкурах. Многоопытные чайки уже слетались для пиршества.

Альтия едва успела взбежать на подъем, когда ей навстречу попался моряк, кативший перед собой кадушку с солью. За ним цепочкой следовали еще люди. Это была поистине титаническая работа. Бочонок за бочонком вкатывался на дюну, а к берегу с корабля уже подвозили пустые бочки — вельбот тащил их на буксире, связанные в подобие плота. И так по всему острову! «Жнец» оставался на якоре при минимуме команды. Все остальные были заняты разгрузкой и переправкой бочек — то пустых, то наполненных солью. «А ведь все это придется потом обратно грузить! — сообразила она. — Набитое мясом, жиром и шкурами!.. И здесь мы будем стоять, пока не иссякнут либо котики, либо бочки для затаривания…»

— Там соль нужна, — сказала она матросу, катившему первую кадушку. Он не потрудился ответить. Повернувшись, Альтия припустила обратно к «своей» группе охотников. Те уже сеяли смерть в новом уголке гигантского стада, а свежевщики успели ободрать чуть ли не половину ранее убитых зверей.

…И это было лишь самое начало бесконечной (как ей скоро стало казаться) череды кровавых дней. Альтии неизменно выпадали дела, до которых ни у кого не доходили руки. Она стаскивала языки и сердца в одну громадную бочку, не забывая солить каждый кусок. Ее одежда стала липкой и заскорузлой от крови и приобрела соответствующий цвет… впрочем, так же выглядели и все остальные. Новоиспеченные матросы, прежние обитатели джамелийских долговых ям, срочно переучивались на забойщиков. Куски желтоватого жира, полностью освобожденные от мяса, укладывались в чистые кадушки и переправлялись на «Жнец». Плоть выпотрошенных остовов срезали с костей, чтобы те попусту не занимали в бочках драгоценного места. Темно-красное мясо укладывали в бочки, пересыпая солью. Поверх всего засыпался последний слой чистой сухой соли — и бочку закупоривали. Шкуры старательно отскребали от последних остатков жира и мяса, в спешке оставленных по недосмотру свежевщиков, и раскладывали плашмя, густо обсаливая мездру. Через сутки соль стряхивали, а шкуры скатывали, увязывали и большими связками отвозили на «Жнец». Там, где прошли люди, оставались только костяки с небогатыми обрывками мяса — да груды кишок. Морские птицы пировали вовсю. Их голоса сливались с выкриками охотников и ревом гибнущих котиков…

Альтия сперва полагала, что сможет с течением времени притерпеться к этому кровавому промыслу, но с каждыми новыми сутками он только больше потрясал ее своей обыденной чудовищностью. Она пыталась вообразить размах убийства животных, происходившего здесь год за годом, но разум отказывался его вмещать. Повсюду в песке попадались выбеленные кости, но даже и это не могло заставить ее вправду поверить, что и год назад на острове происходила столь же кошмарная бойня. Потом Альтия перестала о чем-либо размышлять. Просто делала свое дело…

Они устроили нечто вроде лагеря на берегу, на том же самом месте, что и в прошлом году: с подветренной стороны скального гребня, называемого попросту Драконом. Никакой палатки не было — просто парусиновый тент от ветра. Под его защитой разводили костры для обогрева и приготовления пищи. Какое-никакое, а все же убежище.

Ветер нес густой сладковатый запах крови, но жизнь на острове всяко была приятным разнообразием после корабельной тесноты. Топливом для костров служили смолистые ветви островного кустарника да плавник, изредка выбрасываемый волнами. Пламя нещадно коптило, они жарили над ним печенку добытых котиков, и Альтия неизменно участвовала в пиршестве, радуясь, как и все, перемене осточертевшего рациона и возможности угоститься свежатиной.

В глубине души она даже радовалась, что ее приставили к охотникам. Все дальше от команды. И она отнюдь не рвалась катать тяжелые полные бочки вверх на горку, потом по неровному каменистому берегу, а потом еще поднимать их талями на корабль и устраивать в трюме. От такой работы с ума недолго сойти, не говоря уж про то, чтобы хребет себе надломить. Таскание бочек не имело ничего общего с мореплаванием — и все равно ни один матрос из команды «Жнеца» ее не избегнул. Ну а на «юнгу Этта» градом сыпались все новые поручения. Альтия точила ножи. Собирала стрелы. Солила и раскладывала по кадушкам языки и сердца. Растягивала, солила, отряхивала, скатывала, увязывала шкуры. Обсыпала солью куски мяса и отправляла в бочки слоями. Что сделалось бы с ее руками, попадавшими попеременно то в кровь, то в соль, можно только догадываться — но временами на них попадал еще и жир, и это спасало.

Погода, по счастью, стояла благоприятная. Ветреная и кусаче-холодная, но по крайней мере обходилось без проливных дождей, способных безвозвратно испортить и шкуры, и мясо. Потом однажды под вечер у горизонта возникли клубящиеся тучи и начали быстро затягивать синеву. Усилился и режущий ветер. Однако охотники все продолжали стрелять, лишь изредка оглядываясь на жуткие черные горы, громоздившиеся вдали в небесах. Они опустили луки только тогда, когда над землей понесся перемешанный с дождем снег. И сразу принялись орать на свежевщиков и подсобных трудяг — шевелитесь, мол, пока добро не пропало. Альтия плохо себе представляла, что можно сделать в такой буран, но раздумывать было некогда. Шкуры сматывались прямо со слоями соли внутри. Люди дружно схватились за ножи и все как один превратились в свежевщиков, мясников и обвальщиков[61]. Альтия склонилась над только что убитым котиком и быстро вспорола на нем шкуру от горла до заднего прохода.

Она столько раз видела со стороны, как это делается, что успела почти утратить первоначальную брезгливость. Почти. Ее все-таки слегка замутило, когда она стала отдирать мягкую шкурку, обнажая толстый слой подкожного жира. Туша была податливая на ощупь и отчетливо теплая. Из вскрытого брюха веяло смертью и требухой… Альтия твердо взяла себя в руки. Широкое острое лезвие без усилия заскользило между жиром и кожей, тогда как свободная рука знай натягивала шкуру. Сперва Альтия слишком спешила и дважды ее прорезала. Потом она перестала напрягаться и думать о тошнотворном смысле своего занятия. Что бы ни пришлось делать — делай это хорошо! Следующая шкура отстала от туши так легко и просто, как если бы Альтия чистила джамелийский апельсин. «Надо просто учитывать, как устроено тело животного, — сказала она себе. — Знать, где шкура толще, где тоньше, где есть жир, а где его нет…»

Обдирая четвертого зверя, она поняла, что не просто управляется с легкостью — у нее действительно здорово получается. Она быстро двигалась от одной туши к другой, внезапно растеряв всю чувствительность к виду и запаху крови. Длинный надрез — шкурку быстро долой — и кишки наружу. Два быстрых взмаха ножом — и вот сердечко с печенкой. Остальное в сторонку. Самым кляузным делом оказалось вырезание языка. Приходилось лезть животному в рот, захватывать пальцами мокрый, скользкий, теплый язык и обрубать ножом его корень. Сколько возни! Не были бы языки столь ценным деликатесом, Альтия, пожалуй, и связываться бы не стала.

В какой-то момент она оторвалась от работы и подняла голову, пытаясь осмотреться в сплошной пелене мокрого снега. Снег колошматил по спине и затекал в глаза холодными талыми каплями. Странное дело — пока работала, она его почти не замечала. А теперь еще и оказалось, что за ней, едва поспевая, двигались сразу три команды обвальщиков: за ней осталась широкая полоса ободранных туш. Поодаль один из охотников что-то говорил помощнику капитана. Вот он махнул рукой в ее сторону… и Альтия поняла, что речь шла о ней. Поспешно она вновь принялась за работу: руки с ножом так и мелькали, талая влага капала с носа и попадала в глаза, она ее смаргивала. Глубоко внутри начал разгораться тихий огонек гордости. Конечно, они здесь делали грязное и мерзкое дело. Причем в масштабах, далеко превосходивших обычную жадность… Но, как бы то ни было, она, Альтия, работала здорово. Как же давно у нее не было возможности сказать о себе нечто подобное! И как, оказывается, ей этого хотелось!..

А потом настал момент, когда она огляделась вновь — и увидела, что свежевать было больше нечего. Альтия с натугой выпрямилась, размяла ноющие плечи. Вытерла нож о перемазанные кровью штаны… И подставила руки снегу и дождю, чтобы ледяные струи смыли с них кровь и ошметки мяса и жира. Провела ладонями по рубашке и убрала с глаз мокрые волосы. Обвальщики, следовавшие за ней, все еще трудились над ободранными ею тушами. Кто-то катил в ее сторону кадку с солью, другой следовал за ним с пустой бочкой. Когда тот, что притащил соль, ставил на попа кадку, они с Альтией встретились глазами. Это был Брэшен. Она усмехнулась: