Читаем без скачивания Высоцкий - Владимир Новиков

Отмотаем мысленно назад все наши киноленты, разрешенные и запрещенные, целые и порезанные. Везде на экране – очень молодой человек, никакие гримы, усы, бороды и костюмы не в состоянии замаскировать юношеское, порою детское начало в облике Высоцкого. Пожалуй, в Жеглове ему впервые удалось сыграть взрослого мужика – может быть, потому что сюжет дал возможность все диалоги вести с позиции старшего – командующего, допрашивающего, сажающего. И нет там у персонажа жены или подруги – только эпизодическая спутница на празднике в клубе. А то ведь рядом с женщиной на экране он – при всей лихости и бесшабашности – непростительно молод. Короче, очень даже может быть, что для своего подлинного киноамплуа он еще только-только созрел. Не старость приходит, а именно зрелость. По голливудским стандартам у него ресурс еще лет на двадцать имеется. Достаточно спортивен, к полноте не склонен, в инфарктах (тьфу-тьфу) пока не замечен. А всеми имеющимися у него недугами можно при хорошей медицине страдать хоть еще сорок лет.

И кто сказал, что он с зеленой гадюкой навеки повенчан? Многие деятели искусства разводились с «проклятой» как раз на пятом десятке, да и от наркоты в Соединенных Штатах лечат вполне успешно. Это у нас принято рассуждать по принципу: горбатого могила исправит, а здесь любая болезнь считается не пороком, а бедой – помогать надо человеку, выручать его.

К тому же только после сорока вдруг начинаешь понимать простейшие законы человеческих отношений. Сколько эмоций, сколько нервных клеток мы тратим на совершенно нелепые обиды! В песнях, стихах ты – царь, живешь один, дорогою свободной идешь куда влечет тебя свободный ум. Потому здесь у нас план выполнен и перевыполнен. А зрелищное искусство – дело коллективное, где кто-то кого-то всегда должен обижать. Но ведь на то нам и дан разум, чтобы отделываться малой кровью, а не проливать ее сразу всю. Какие-то компромиссы возможны и даже необходимы, если работаем не для себя, а для зрителя. И не надо путать человека с государственно-цензурной машиной. Когда Швейцеры его позвали в «Мак-Кинли», а потом так всё скверно обернулось, Высоцкому очень хотелось обидеться и проклясть навеки эту режиссерскую чету. Но – сдержался, а теперь вот на Дон Гуане прекрасно помирились, именно потому что ссоры не было. В Америке вроде цензуры нет, но есть свои стандарты и барьеры, прежде всего коммерческие. За идею. тут люди не гибнут, но за металл – постоянно. И враждуют, и хитрят, и предают друг друга. Хотя нашего абсурда и идиотизма, наверное, нет.

Между приступами отчаяния приходит порой новое чувство уверенности и всепонимания. Можно ведь и не бросаться без толку эмоциями, а вкладывать их полностью в работу, где они ой как необходимы. И в театре в принципе со всеми можно ладить – нет там заведомых злодеев. Расстанешься с ними, отъедешь за семь тысяч верст – и вспоминаешь только хорошее, всем хочется привезти побольше подарков и добрых слов.

Двадцать седьмого января Высоцкий уже в Москве играет в «Поисках жанра». Девятого февраля завершаются съемки «Места встречи», а двенадцатого – премьера «Преступления и наказания». Спектакль имеет успех – не сенсационный, не вызывающий, а стабильно-спокойный. Свидригайлов в халате и с гитарой, поющий «Она была чиста, как снег зимой…», выглядит совсем не эпатажно, как будто так и должно быть. Любимов использует сложившийся в зрительском сознании образ Высоцкого – как хорошо знакомую цитату, при помощи которой устанавливается человеческий контакт. Кто такой Свидригайлов – это долго объяснять, а кто такой Высоцкий – известно сразу. И страшный мир Достоевского становится понятным, ручным. Раскольниковское начало не в каждом человеке есть (и слава Богу!), а вот свидригайловская неприкаянность свойственна многим, и во все времена.

Объективно получилось как бы продолжение «Гамлета». Если молодой Гамлет Высоцкого на вопрос вопросов отвечал решительно: «Быть!» – то постаревший русский Гамлет – Свидригайлов, промотавший жизнь, разбазаривший свои необъятные силы, уже окончательно собрался «в Америку» и на прощанье проверяет: а вдруг все-таки еще можно остаться на этом свете? Много нас таких в этом возрасте, и сам Высоцкий бывает таков – но только вне творческого пространства, где большая часть его души пребывает.

Весной выходят две большие пластинки: болгарский диск «Баллады и песни», записанный здесь на «Мелодии» (пока только на экспорт) и «Нью-Йоркский концерт Высоцкого» в США. Немного терпения – будет в каждой советской семье диск-гигант «Владимир Высоцкий», вовсе необязательно для этого умирать.

До брошенного романа никак руки не доходят, а надо бы вернуться. Всё, что написано в песнях, можно еще раз прокрутить в прозе, это как перевод на другой язык. Многие песни могут стать зернами романов, повестей или хотя бы киносценариев, что тоже неплохо. А то другие приходят и пользуются. «Песенку про мангустов» он, например, долгое время не исполнял, а потом заметил, что болгары ее с особенным вниманием слушают и нахваливают. И вот по прошествии небольшого времени появляется мультфильм болгарского производства, где сюжет абсолютно соответствует песне: сначала люди призывают мангустов на борьбу со змеями, потом отлавливают и ликвидируют самих мангустов, потом снова наступает засилье змей… Или уж совсем древняя песенка из раннего периода:

Передо мной любой факир – ну просто карлик,Я их держу за самых мелких фраеров, –Возьмите мне один билет до Монте-Карло –Я потревожу ихних шулеров!Я привезу с собою массу впечатлений:Попью коктейли, послушаю джаз-банд, –Я привезу с собою кучу ихних денег –И всю валюту сдам в советский банк.

Незатейливый такой монолог. Так что бы вы думали? Венгерские кинематографисты отсняли фильм «Воробей тоже птица», где этот сюжет представлен ну прямо один к одному! Так вот и расклюют воробышки по всему свету наши оригинальные идеи… Запатентует шустрый Маркони твое изобретение, назовет его «радио», и доказывай потом, что это ты – Попов, что первый беспроволочный телеграф – дело твоих рук и ума!

Тот же Шекспир – он что делал? Возьмет новеллку итальянскую, распишет по ролям – и вот тебе «Отелло» или «Ромео и Джульетта». И кто сейчас назовет имена первых сочинителей историй про задушение африканцем оклеветанной жены и про совместное самоубийство двух веронских влюбленных?

Напомнят тебе твоего же персонажа – и он вдруг продолжает свою жизнь. Тот, который в Монте-Карло намыливался, китайские события комментировал, требовал отобрать орден у Насера, – он ведь жив, курилка, продолжает следить за мировой политикой и расширять свой и без того необъятный кругозор: