Читаем без скачивания Надсада - Николай Зарубин

— А знаешь, Люда, не махнуть ли нам ко мне в зимовье? — предложил неожиданно для себя. — Дело к вечеру, а до зимовья отсюда километра два. Дорога позволяет, да и «крузер» пройдет по любому целику. Истопим баньку — веником пихтовым тебя попарю. Еды у меня там на месяц…

— Хорошо бы на месяц… Вдвоем, — отозвалась мечтательно Людмила.

— На месяц мы с тобой при всем своем желании не можем, а вот всего на одну ночь — это в наших силах. Завтра поутру — к брату на выселки, а уже к ночи будем в Иркутске. Поехали, — сказал уже решительно.

Дорогу к зимовью Белов не выбирал, а скорее угадывал, объезжая глубокие места, заполненные серым снегом. Некоторое время поднимались по некрутому затяжному склону горы и уперлись в островок густого леса, через который сбоку, как бы спрятавшись от постороннего глаза, узкая дорога привела их к постройкам.

— Это и есть мое хозяйство, — сказал Владимир, заглушив мотор машины. — Пойдем, я тебе все покажу и расскажу, и будешь ты в этом хозяйстве — хозяйкой.

— Хорошо-то как здесь, — произнесла Людмила, осмотревшись.

Охотничье-промысловая база Белова и впрямь представляла из себя идеальный комплекс всевозможных построек и приспособлений как для проживания, так и для охоты, заготовки кедрового ореха, каких-то других дел.

Дом был сложен не абы как, а в соответствии с требованиями плотницкого искусства — из оструганных сосновых бревен и рублен в лапу. К дому пристроена обширная застекленная веранда с примыкающим высоким крыльцом. Напротив стояла, рубленная из кедра, банька, рядом — вместительный, крытый драньем, навес, где стояли телега, сани, на крючьях висели хомуты и полный набор лошадиной упряжи. Навес был поделен на три части, где одна из них была отведена для лошади и всего, что могло иметь к ней отношение, вторая забита сеном, в третьей ровными поленницами сложены дрова. Чуть поодаль от навеса стоял небольших размеров амбар, где Белов хранил заготовленный орех, мешки с овсом, здесь же стояли весы, бочки, ящики.

Были здесь и другие постройки, назначение которых Людмила не понимала, а Владимир в детали не вдавался, полагая, что если женщина к чему-то не проявляет должного интереса, то ничего и навязывать не надо.

Прямо за баней и сараем протекал уже вскрывшийся ручей.

— Ручей этот прозывается Айсой, — рассказывал Белов. — Вскрывается он вблизи моей базы рано по причине наполняющих его на протяжении всего пути горячих источников. Но вода в нем круглый год ледяная, какой она и должна быть.

— Ай-са… — повторила она за ним и замолчала, наклонив голову.

Радостно и волнительно было Белову наблюдать за ней со стороны.

«О чем же ты сейчас думаешь?» — гадал он, понимая, что для Людмилы Вальц — жилицы совсем иной цивилизации — поездка сюда нечто вроде экскурсии в некий совершенно неведомый запредельный мир, о котором, конечно же, она была наслышана, но представить подобное никогда не бывавшему здесь человеку невозможно. Надо приехать или прийти сюда, вдохнуть полной грудью чистейшего кедрового воздуха, испить, сколько это возможно, ледяной родниковой водицы, провести ночь у благодатного огня таежного костра с дымящимся прокопченным чайником на тагане, заснуть на устроенной из лапника пихты лежанке и продрогнуть к утру, чтобы сполна ощутить всю удивительную благость идущего от костра тепла и от разогревающего изнутри пахучего таежного чая, который продрогший человек сглатывает маленькими порциями, обхватив обеими руками горячую эмалированную кружку. Обязательно эмалированную, потому что она снаружи не так горяча, как алюминиевая. Обычные же для всякого домашнего жителя фарфоровые и стеклянные сюда никто с собой не берет.

— Ай-са… Это ж как музыка, — между тем говорила Людмила.

— Я ведь далек от всего, чем ты живешь в своем Петербурге.

— Это ничего, это наживное, — поспешила она его успокоить. — Человек и не обязан всего знать. Зато ты знаешь такое, о чем я и не подозревала и чему теперь просто изумляюсь.

— Женщине надо просто оставаться женщиной, — привлек он ее к себе. — А ты — роскошная женщина. Я о такой и не мечтал.

— О какой же ты мечтал?

— Ни о какой. Я жил, работал — и все.

Немного помедлив, добавил:

— А жил ли?.. Теперь вот сомневаюсь.

— Ну а жена? Любил же ты ее? — спросила о давно интересовавшем ее.

— Не знаю. Думаю, что нет. Просто как-то все закрутилось, запуталось и заморочилось, что привело к свадьбе. А цели я себе уже тогда ставил большие.

— И… женитьба приближала к цели?

— Я хотел основательности, определенности, а неженатый мужчина вызывает у окружающих людей недоверие. В общем, не знаю, как сказать. Но это не было главным.

— Что же?

— Я хотел денег, власти, неограниченной возможности управлять людьми. В общем, хотел быть настоящим хозяином своего края.

— И стал им?

— В какой-то мере. Правда, теперь понимаю, что это далеко не все. Не того следовало искать в жизни. Не так жить, как жил. Пришло неудовлетворение, стал во всем сомневаться, хотя о своих внутренних неладах с самим собой я никогда никому не рассказывал, тебе — первой.

— И я сомневаюсь. Вроде жила, занималась музыкой, ездила по миру, писала диссертацию. Вращалась в своем кругу меломанов. А надо ли было так жить? Замуж не вышла, детей не родила…

— Что ж помешало выйти замуж? — с непривычными для себя ревнивыми нотками в голосе спросил Белов.

Людмила быстро глянула на него, легкая улыбка пробежала по ее лицу, ответила тихо:

— Тебя ждала. Мое сердце до встречи с тобой по-настоящему ни разу и не ворохнулось.

Они шли от одной постройки к другой, Белов между делом что-то пояснял, она касалась рукой бревен, пробовала присесть на козлы для распиловки дров, задавала вопросы, но главная линия разговора оставалась неизменной. Они словно испытывали друг друга, пытались достучаться до заветного, и оба были открыты этому заветному, для каждого из них дорогому.

— А там что, за этим вот лесом? — показала рукой в противоположную сторону от той, откуда приехали.

— Там высокая отвесная скала, спуститься с которой по силам только опытному альпинисту. Таким образом база моя с южной стороны абсолютно защищена.

— А с северной, ну с той, что мы приехали? — продолжала допытываться.

— С северной у меня на чердаке дома стоит пулемет «максим».

— Настоящий пулемет? — изумилась Людмила.

— Настоящий, — утвердительно кивнул Белов, наслаждаясь произведенным его словами впечатлением.

— И где ж ты его взял?

— Тут, в одной деревеньке, у знакомого старика: остался еще с Гражданской войны. И несколько лент с патронами к нему. Старику он достался от его отца, а мужики в Сибири всегда были прижимистые, бережливые, упаковали пулемет в промасленную тряпицу, так что действует безотказно.