Читаем без скачивания Королева Виктория - Джин Плейди

Мое беспокойство возросло, когда силы Махди осадили Гордона в Хартуме. Я вновь и вновь предупреждала правительство, что следует послать войска на помощь Гордону; но правительство боялось войны. Мне кажется, помогло то, что общественное мнение было на моей стороне; и наконец, на помощь Гордону послали лорда Уолсли. Но было слишком поздно. Хартум был взят и Гордон убит, прежде чем подоспел Уолсли.

Я была в ужасе, и мне было стыдно за правительство. Я сказала им, что это пятно позора на достоинстве страны. Я заказала бюст Гордона и установила его в одном из коридоров замка.

Все это предприятие завершилось неудачей, и Судан, который никогда не следовало отделять от Египта, вернулся в эпоху варварства.

Беатриса была единственной из моих детей, кто по-прежнему оставался со мной. Она очень изменилась и не была уже той занятной девчушкой, которая очаровывала нас своими причудливыми высказываниями. Она превратилась в застенчивую и склонную к уединению девушку.

В каком-то смысле я была этому рада. Боюсь, что это было эгоистично с моей стороны, но я не могла вынести мысли, что Беатриса покинет меня.

Я поехала в Дармштадт на свадьбу моей внучки Виктории Гессенской с ее кузеном Луи Баттенбергом. Я все еще переживала потерю Леопольда и предприняла эту поездку в надежде, что в семейном кругу я смогу хоть на время забыться. С собой я взяла Беатрису.

Там на свадьбе она встретила брата жениха, Генри Баттенберга, и они полюбили друг друга. Когда спустя какое-то время Беатриса сказала мне, что хочет выйти замуж, меня охватил ужас.

— Невозможно! — сказала я. — Это просто увлечение.

И потребовала от нее, чтобы она об этом даже не смела думать. Я достаточно вынесла. Лорд Биконсфилд умер, Джон Браун умер, и вот теперь Леопольд. Как я могла потерять ее — единственную из моих детей, оставшуюся со мной!

Бедная Беатриса была безутешна; но в своем обычном духе она склонила голову и смирилась.

Я была очень несчастна, не могла ни есть, ни спать, все время размышляла. Потерять Беатрису! Нет, я не могла и подумать об этом. Это была бы последняя капля. Она забудет это увлечение. Замужество не для нее. В конце концов, ей уже двадцать семь — пора забыть подобные глупости. Она прожила так долго, не помышляя о замужестве. Почему это теперь пришло ей в голову? Глупость! Нелепость! Но видеть бедняжку Бэби такой печальной было невыносимо. Мы вернулись в Англию. Беатриса выглядела бледной и грустной.

Я не могу этого допустить, подумала я. Я не могу повторить ошибку моего бедного безумного деда. Я вспомнила своих теток, таких странных, полусумасшедших, с печально пустой жизнью. Я не могла этого больше выносить.

— Беатриса, ты очень изменилась, — сказала я. Она этого не отрицала. Я послала за Генри Баттенбергом, желая с ним переговорить о дочери.

— Вы знаете, что значит для меня Беатриса, — сказала я. — Я не могу без нее обойтись. Иногда мне бывает так одиноко. Я потеряла многих близких мне людей. Что, если бы вы обосновались в Англии? Возможно ли это? Если да, то вы могли бы жениться на Беатрисе и она осталась бы со мной. Выражение радости на его лице осчастливило меня. Я послала за Беатрисой.

— Генри будет жить в Англии, — сказала я. — И я не потеряю тебя, мое любимое дитя…

Мы обнялись, смеясь. Было чудесно видеть мою любимую девочку такой счастливой. Я давно уже не чувствовала такого удовлетворения.

Церемония была очень простой. Я назвала ее «деревенская свадьба», но все были очень счастливы. Во время свадьбы Беатрисы бушевали политические бури.

Правительство Гладстона испытывало затруднения, что меня совсем не удивляло. Палата отвергла предложенный бюджет, и это означало отставку Гладстона. Я предложила ему графский титул, надеясь, что навсегда с ним распрощаюсь; но он его отклонил.

Я была очень рада пригласить лорда Солсбери[78], лидера консервативной партии, и предложить ему сформировать правительство, но он не выразил особого желания, он хотел стать министром иностранных дел. Но в конце концов он согласился при условии, что будет совмещать обязанности премьер-министра и министра иностранных дел и пользоваться в какой-то мере поддержкой Гладстона в оставшиеся несколько месяцев до роспуска парламента.

Я была восторге. Мне он очень нравился. Я полагаю, что после Гладстона мне бы кто угодно понравился. Лорд Солсбери быв первым премьер-министром, который был моложе меня. Это напомнило мне, как я постарела.

Но эта временная передышка длилась недолго. На выборах победили либералы, и я снова оказалась лицом к лицу с Гладстоном.

Что за мучение был этот человек! Теперь он хотел самоуправления для Ирландии и объявил свои намерения мне и всей стране, не дав никому времени подумать. Я была очень довольна, когда многие либералы решили голосовать против этого билля и палата его отвергла.

Я испытала большое облегчение, когда правительство снова пало, и я призвала лорда Солсбери.

ЮБИЛЕЙ

Приближалось пятидесятилетие моего царствования. Лорд Солсбери сказал, что подобные юбилеи чрезвычайно редки и его следует праздновать торжественно.

Одна мысль о празднествах казалась мне утомительной, но, разумеется, он был прав. Такие годовщины не должны проходить незамеченными для народа.

Я получила очень тревожные известия от Викки. Ее муж Фритц страдал тяжелой болезнью горла — подозревали, что у него рак. Викки очень волновалась, так как при прусском дворе ей жилось нелегко. Ее свекор и свекровь не питали к ней добрых чувств, а Бисмарк был ее настоящим врагом; сын обращался с ней чудовищно, и любое ее действие неизменно подвергалось осуждению — и все это из-за ее английского происхождения. Можно было понять ее страхи — что станет с ней, если вдруг Фритц покинет этот мир.

Когда же пришла шифрованная телеграмма, я догадалась, что положение опасное. В телеграмме говорилось, что немецкие врачи хотели сделать Фритцу операцию, но Викки желала прежде посоветоваться с одним из наших врачей, считавшимся известным специалистом в таких заболеваниях. Это был доктор Морелл Макензи. Викки умоляла меня прислать его немедленно. Она была против операции и думала, что доктор Макензи сможет убедить немецких врачей отказаться от нее.

Я тут же послала за своими врачами узнать их мнение о докторе Макензи. Они сказали, что он действительно очень способный врач, но жаден до денег и поэтому с ним следовало быть крайне осторожным.

Я сообщила об этом Викки. Ситуация осложнялась еще и тем, что сам император был нездоров, так что недолго оставалось ждать конца; если бы он умер, Фритц стал бы императором, а если бы умер и он, корона досталась бы моему внуку Вильгельму, враждебно относившемуся к матери.

Таково было положение дел, когда наступил день праздника. Накануне, проснувшись ранним солнечным утром, я позавтракала и отправилась из Фрогмора, где провела несколько дней, в Букингемский дворец. И по всему пути следования до станции меня бурно приветствовали, что было очень приятно. Прибыв на Пэддингтонский вокзал, я поехала оттуда через парк в Букингемский дворец, и по дороге меня снова приветствовали.

На празднование юбилея прибыли мои дети. Я была так счастлива в это поистине исключительное событие — пятьдесят лет я пробыла на троне и вынесла столько испытаний и огорчений — встретиться с любимыми детьми!

В этот день было прислано огромное количество великолепных букетов, роскошных корзин с цветами. Оказывается, садовники состязались друг с другом за право поздравить меня подобным образом. Среди них был искусно составленный букет в четыре фута высотой, и на нем алые буквы V.R.I.

На следующий день начались праздничные торжества. Я отказалась надеть корону и коронационные одежды, потому что, хотя это и было знаменательное событие, мне хотелось, чтобы все выглядело возможно проще. Мои дети были разочарованы. Они считали, что все должно быть торжественно. Александру подговорили убедить меня надеть корону, но я сказала, что это не ее дело и никому не удастся меня переубедить. Я решила надеть чепчик — из белых кружев с бриллиантами — но все же чепчик.

Лорд Розбери сказал, что империей управляют не в чепчиках, а в короне и со скипетром в руке. Но я настояла на своем и распорядилась, чтобы все дамы были в чепчиках и длинных закрытых платьях и накидках.

Как всегда в таких случаях, я думала, если бы Альберт был жив, как бы он был горд! Я выехала из дворца в ландо, запряженном шестеркой белых лошадей, в сопровождении эскорта индийской кавалерии. За моим экипажем следовали верхом все мои родственники-мужчины: три сына, пять зятьев и девять внуков.

Бедный Фритц, несмотря на страдания из-за тяжелейшей болезни, имел очень бравый вид. Он говорил с величайшим трудом, так как почти уже лишился голоса, и то, что он приехал, было проявлением мужества. Его приветствовали громче всех, потому что он выглядел великолепно в белой с серебром форме и с прусским орлом на каске. Эти пруссаки всегда умеют привлечь к себе внимание, подумала я.