Читаем без скачивания Сесилия Вальдес, или Холм Ангела - Сирило Вильяверде

— Но зато, мамочка, я люблю ее. Она вскормила меня, она столько плакала оттого, что меня с ней разлучили, и она просит, чтобы я заступилась за нее перед тобою. У меня от ее слез и просьб сердце разрывается.

— Хорошо, Адела, — ответила донья Роса после недолгого раздумья. — Ради тебя и ради Исабелиты, раз она так плачет, я прощаю Марию-де-Регла и разрешаю ей вернуться в Гавану. Но услуги ее мне не нужны и в дом к себе я ее не возьму. Пусть живет где знает. Бумагу я ей выправлю. А деньги, что она будет каждый месяц зарабатывать, пойдут вам с Кармен на булавки.

Часть четвертая

Глава 1

Враг сражен, и обагрилась

Грудь его потоком крови.

Случаю было угодно, чтобы Дионисио Харуко, или иначе — Дионисио Гамбоа, остался в живых. Удар ножом, полученный им в стычке с музыкантом Хосе Долорес Пимьентой, оказался не смертельным, рана была не колотая, а резаная: нож, полоснул наискось по левой стороне груди, широко рассек мышцы на уровне соска, однако лезвие проникло неглубоко и серьезных повреждений не причинило. Правда, повар сеньора Гамбоа упал навзничь и остался лежать на мостовой, однако причиной тому послужил не столько самый удар, отнюдь не такой уж сокрушительный, сколько то, что Дионисио, пытаясь в последнюю минуту увернуться от своего противника, споткнулся о камень, а испуг и большая потеря крови совсем его обессилили.

Жалобно стеная, лежал он, беспомощный, посреди Широкой улицы, зажимая обеими руками кровавую рану, когда вдруг из темноты возникла рядом с ним фигура какого-то прохожего. То был босоногий, могучего телосложения негр, по всей вероятности — водонос, или, как их называют в Гаване, карретильеро, о чем с несомненностью свидетельствовал сыромятный кожаный ремень, надетый у него наподобие портупеи через правое плечо и с помощью колец соединявшийся обоими своими концами на левом боку. Заслышав стоны, карретильеро подошел поближе, чтобы взглянуть в чем дело, но, увидев раненого, поспешил прочь, пробормотав себе под нос:

— Убили… Упаси бог, еще попадешься с ним тут!

Вскоре вновь послышались шаги, и на улице появился еще один темнокожий, судя по одежде — несколько более цивилизованный, чем первый. Он нес под мышкой какой-то предмет во фланелевом чехле, напоминавший по форме музыкальный инструмент. Привлеченный жалобными стонами раненого, прохожий остановился на почтительном от него расстоянии и, смекнув, что здесь произошло, соболезнующе воскликнул:

— Здорово его пырнули, беднягу! Гм, а еще жив… Ну, мне в это дело встревать не к чему. Знаем мы эти суды да законы!.. У них ведь кто свидетель, тот и в ответе. — И с этими словами второй прохожий удалился не менее поспешно, чем первый. Уходя, он то и дело оглядывался назад, боясь, как бы кто-нибудь не заметил и не выследил его, чтобы на следующий день донести на него в полицию и обвинить в смертоубийстве.

Третьим прохожим снова оказался негр — фигура в своем роде весьма примечательная и отличная от всех прочих людей не только внешностью и платьем, но также и своими поступками. Действительно, костюм этого человека состоял из так называемых панталон колоколом, плотно облегавших бедра, сильно расширявшихся ниже колен и вновь сужавшихся у лодыжек; из белой рубашки с широким воротником, неподрубленные края которого были вырезаны зубчиками; из бумажного треугольного платка, завязанного узлом на груди и спускавшегося тупым концом между лопатками; из открытых туфель, таких мелких, что они едва прикрывали пальцы и пятки и при каждом шаге хлопали по земле как шлепанцы; наконец, из широкополого соломенного сомбреро, сидевшего торчком на голове своего хозяина — голове необыкновенно большой и круглой, чем она обязана была густейшей поросли курчавых волос, которые выбивались из-под шляпы, образуя по обе стороны лба некое подобно туго закрученных бараньих рогов. В ушах нашего нового знакомого болтались серьги, имевшие форму серповидных лун; они блестели совсем как золотые, однако мы готовы поручиться, что любой ювелир, будь он даже новичок в своем деле, взяв их в руки, тотчас определил бы, что изготовлены они из самого обыкновенного томпака.

Мы пытаемся набросать для нашего читателя верный портрет одного из тех красавчиков, курро, которыми в достопамятную пору описываемых нами событий славился Манглар, предместье просвещенного города Гаваны. Красавчик — это вовсе не махо, то есть не щеголь из простонародья, разгуливающий в андалузском костюме, а всего-навсего молодой мулат или негр, уроженец Манглара или какого-нибудь из двух-трех предместий Гаваны, человек без звания и состояния, выросший на улице и промышляющий себе на жизнь ловкостью рук; забияка и драчун по природной склонности и привычке, вор и мошенник по ремеслу — словом, головорез и плут, которому чуть ли не от рождения уготованы плети, каторга и насильственная смерть.

Если бы прирожденный красавчик по самому свойству своей натуры не испытывал отвращения ко всякому доброму и полезному делу, то можно не сомневаться, что наш герой обучился бы хотя начальной грамоте, ибо в пору его детства — и факт этот засвидетельствован историей — в Гаване начальные школы принадлежали по большей части темнокожим учителям, а отец нашего курро, добропорядочный африканец, прилагал все усилия к тому, чтобы его непутевый сын приобщился хотя бы к начаткам образования.

Неподалеку от улицы Лос-Корралес, где родился и вырос красавчик, находилась школа Лоренсо Мелендеса, лейтенанта гренадерской роты цветного ополчения; школу эту посещали дети различных цветов кожи: мулаты, негры, а также белые, и все они обучались здесь почти даром, так как учителю платили за его труды чаще всего натурой — овощами, птицею, яйцами, восковыми свечами. Сколько раз отец самолично отводил сына в школу, сколько раз просил учителя не жалеть розог на малого, коли он такой шалопай, сколько раз и сам нещадно порол его! Увы, все это ни к чему не привело, и те немногие случайные визиты, что будущий красавчик нанес школе достопочтенного учителя Мелендеса, прошли для него совершенно бесследно — за это время он не одолел даже азбуки.

Куда больше нравилось нашему курро отправляться в Тальяпьедру на ловлю сардин, добывать креветок в Королевском канале, запускать бумажных змеев на косе Пеньяльвер, бросать биту на уютной площади Сан-Николас или играть в пристенок у церкви Хесус-Мария. Подобное времяпрепровождение, как известно, обозначается на жаргоне школяров словами «праздновать святого лентяя». Сорванцы, справляющие этот праздник, проводят целые дни на солнце, у моря и на улицах, вызывая своими дерзкими выходками негодование мирных прохожих и мозоля глаза всем добрым людям. Впрочем, иногда они ищут себе пристанища в каком-либо закрытом месте, например под навесами свинобойни или в одном из кабачков, где им представляется немало удобных случаев стащить что-нибудь из съестного и утолить голод. Вот почему будущий красавчик нередко возвращался домой в синяках и шишках — то после драки с кем-либо из товарищей своих буйных игр, также будущим красавчиком, то после знакомства с кулаками владельца какой-нибудь таверны, ибо хозяева такого рода заведений не имели обыкновения прибегать к помощи правосудия, когда дело шло о защите и охране принадлежавшей им собственности.

Так с самого детства укоренялись в нашем герое дурные наклонности, и из мальчишки-сорванца мало-помалу вырабатывался вор и головорез. А поскольку в описываемую эпоху племя юных красавчиков было весьма и весьма многочисленным и наш курро отнюдь не был его единственным представителем, то нередко случалось, что он с гурьбой своих сверстников, таких же, как и он сам, озорников, отправлялся куролесить по городу, причем похождения эти далеко не были мирными и безобидными. Собравшись ватагой со всего предместья, наши сорвиголовы затевали настоящие сражении с мальчишками соседних предместий, своими смертельными врагами, — и враждебные рати забрасывали одна другую градом камней. Иногда подрастающие красавчики устраивали между собой жестокие потасовки из-за медяков, бросаемых после крестин в толпу восприемниками новоокрещенного младенца; иногда развлекались тем, что, поймав двух-трех собак и привязав им к хвосту по куску жести, выпускали несчастных животных на волю, выбирая для этой цели такие места, где уличное движение бывало особенно оживленным; или же бомбардировали камнями черепичные крыши и патио тех домов, чьи хозяева имели неосторожность прийтись не по вкусу юным курро; либо же, собравшись у ограды скотобоен, они принимались колоть острыми палками свиней и дразнить быков, пригнанных сюда на убой; наконец, дрались на деревянных ножах, умудряясь до крови ранить ими друг друга и приобретая в то же время необходимую ловкость и умение владеть этим предательским оружием.