Читаем без скачивания В доме Шиллинга (дореволюционная орфография) - Евгения Марлитт

Маіорша сдержала свое слово, не оставаясь въ монастырскомъ помѣстьѣ ни одной минуты болѣе того, чего требовалъ долгъ. Она была единственной наслѣдницей всего состоянія Вольфрамовъ, такъ какъ послѣ ея брата не нашлось никакого завѣщанія… Нѣсколько мѣсяцевъ спустя послѣ печальныхъ событій она продала монастырское помѣстье. Съ крѣпко сжатыми губами, не глядя по сторонамъ и не оборачиваясь назадъ, прошла она послѣдній разъ по переднему двору и захлопнула калитку, выходившую на улицу, гдѣ донна Мерседесъ и дѣти ждали ее въ экипажѣ, чтобы увезти навсегда на „виллу Вальмазеда“.

Послѣдній разъ раздался скрипъ калитки, сопровождавшій каждый важный шагъ и каждое событіе ея жизни: ея выходъ къ конфирмаціи, къ вѣнцу, ея возвращеніе въ родительскій домъ, бѣгство отверженнаго сына, послѣдній выходъ ея „несчастнаго брата“. Невыразимо тяжело жилось ей въ монастырскомъ помѣстьѣ, гдѣ она пережила жестокое возмездіе за свои ошибки и проступки, и всетаки слезы дрожали у ней на глазахъ, когда она покидала его, такъ какъ она знала, что настало и его время, что новый владѣлецъ намѣревался уничтожить монашеское зданіе, не оставивъ камня на камнѣ.

Ей самой казалось невозможнымъ, что она можетъ жить при совершенно измѣнившихся обстоятельствахъ; но черезъ нѣсколько мѣсяцевъ донна Мерседесъ съ радостью замѣтила, что взоръ ея прояснился, рѣзкій суровый голосъ сталъ мягче, и въ глазахъ ея сверкало удовольствіе, когда прекрасные внучата, играя съ Пиратомъ, бѣгали вокругъ нея и смотрѣли на бабушку, какъ на высшую инстанцію во всѣхъ дѣлахъ, и ея объятія считали спасительной гаванью отъ всѣхъ опасностей и мнимыхъ несправедливостей. Она снова взялась за работу, которая всегда ей такъ помогала въ горѣ, и, несмотря на протесты и просьбы донны Мерседесъ отдохнуть послѣ тяжелой и трудовой жизни, она взяла въ свои руки хозяйство, управленіе всѣмъ домомъ и прислугой молодой женщины. Все охотно и почтительно склонились подъ скипетромъ сильной матроны, дѣйствовавшей строго, но для общаго успѣха и благополучія. И то, что она прежде отвергала въ своемъ высокомѣріи и самомнѣніи, – любовь другихъ, она принимала теперь съ наслажденіемъ, и ея такъ долго угнетаемое сердце оживилось.

Донна Мерседесъ относилась къ ней съ нѣжностью дочери, а тотъ, который теперь скитался по свѣту, который еще ребенкомъ игралъ на ея глазахъ въ цвѣтникѣ шиллингова дома вмѣстѣ съ ея мальчикомъ и былъ ему вѣрнымъ другомъ даже послѣ его смерти, онъ сдѣлался близокъ ея сердцу, какъ братъ того, кто лежалъ въ землѣ по ту сторону океана.

Баронъ Шиллингъ почти два года прожилъ въ Скандинавіи. Онъ, казалось, не хотѣлъ дышать нѣмецкимъ воздухомъ, пока не освободится совершенно отъ цѣпи, сковавшей двухъ молодыхъ людей въ несчастномъ супружествѣ. Сколько злобы и жажды мести скопились въ душѣ баронессы, обнаружилось при непріятныхъ переговорахъ. Лишивъ его всѣхъ средствъ, она главнымъ образомъ старалась отнять у него и домъ Шиллинга, причемъ ей сильно помогали съ разныхъ сторонъ, такъ какъ желательно было возвратить церкви бывшую монастырскую собственность, „похищенную“ Шиллингами. Но это не удалось. Засвидѣтельствованные уплаты, вносимыя барономъ Шиллингъ въ теченiе нѣсколькихъ лѣтъ для погашенія штейнбрюковскаго долга на родительскомъ домѣ, не могли быть оспариваемы и служили камнемъ преткновенія, о который разбивались всѣ монашескія стремленія.

И, наконецъ, послѣ долгой и ожесточенной борьбы наступилъ часъ, когда онъ могъ сказать себѣ, что онъ свободенъ. „Душа, нѣкогда увлеченная искусными увѣщаніями и корыстолюбіемъ и уклонившаяся отъ святаго призванія, съ раскаяніемъ покинула грѣховный свѣтъ и вернулась въ мирную обитель“, гласило послѣднее письмо. Вмѣстѣ съ баронессой постриглась и фрейлейнъ фонъ Ридтъ, исполнивъ свою великую задачу: вернуть въ лоно церкви заблудшуюся и похищенную „овцу“ со всѣми ея мірскими благами… Ей, строгой, неумолимой, фанатически преданной религіи, въ недалекомъ будущемъ, какъ увѣряли всѣ единогласно, предстояло мѣсто игуменьи.

Баронъ Шиллингь тотчасъ-же послѣ отъѣзда вступилъ въ переписку съ маіоршей, чтобы въ своихъ далекихъ странствованіяхъ имѣть руководящую нить въ своихъ дѣйствіяхъ, какъ онъ писалъ ей. Сначала старая женщина аккуратно извѣщала его обо всемъ, но мало по малу то неотложные хозяйственныя дѣла, то болѣзни дѣтей, прерывали на нѣсколько дней переписку, и тогда донна Мерседесъ оказывалась вынужденной давать страстно ожидаемыя извѣстія… Странно, что маіорша, казалось, не замѣчала происходившей мало по малу перемѣны. Сначала каждое письмо изъ Швеціи или Норвегіи аккуратно давалось ей для прочтенія, потомъ донна Мерседесъ взяла привычку загибая цѣлыя страницы давать „бабушкѣ“ для прочтенія только тѣ мѣста, которыя касались семейныхъ дѣлъ, и, наконецъ, ей совсѣмъ не показывались письма, a донна Мерседесъ безпрестанно мѣняясь въ лицѣ, нетвердымъ голосомъ и заикаясь, разсказывала то, что бабушкѣ слѣдовало знать.

Между тѣмъ баронъ Шиллингъ пожалъ новые лавры, какъ художникъ. Картина едва не погибшая жертвой женской мести, надѣлала много шуму и была куплена, какъ говорятъ, нью-йоркскимъ набобомъ за баснословную цѣну… Послѣ усердныхъ занятій, писалъ баронъ, онъ рѣшился, наконецъ, вернуться на родину. Но какъ разъ въ это время вспыхнула франко-прусская война [43]. Нѣсколько недѣль не было извѣстій изъ Скандинавіи, и наконецъ письмо изъ Франціи извѣстило, что „германскій духъ“ заставилъ возвращавшагося домой отправиться на непріятельскую почву, и онъ не допустилъ бы его наслаждаться счастьемъ на родинѣ, пока продолжается война.

Послѣ этого извѣстія какъ будто черныя тучи повисли надъ виллой Вальмазеда и мрачно заглядывали въ окна. Донну Мерседесъ видали улыбающейся только тогда, когда получалось или измятое письмо или исписанная карандашемъ карточка.

Когда же телеграфъ приносилъ извѣстіе о происшедшей битвѣ, она бросалась на лошадь и скакала одна, не смотря ни на какую погоду, и часто возвращалась въ промокшемъ платьѣ на взмыленной лошади. Тогда она, видимо, страдала отъ неизвѣстности, но уста ея оставались замкнутыми, – никто не могъ похвалиться, что какое-нибудь предательски вырвавшееся слово, дало ему возможность заглянуть въ эту гордую женскую душу.

Но и это тяжелое время прошло. Нѣмецкая національная война была окончена со славой. Освободившіяся отъ тревоги сердца радостно бились, – извѣстіе о заключенномъ мирѣ и наступающая весна рука объ руку проходили по нѣмецкой землѣ и возбуждали повсюду радость и ликованіе.

И надъ виллой Вальмазеда небо тоже прочистилось. Наступало прекраснѣйшее время года. Въ паркѣ пѣли дрозды, кричали иволги; подъ сводами деревьевъ разливался уже майскій свѣтъ и вьющіяся розы расцвѣтали тысячами. Домъ съ своими террасами былъ залитъ свѣтомъ и блескомъ, лица у всѣхъ были веселыя и въ воздухѣ какъ будто носилось радостное ожиданіе, хотя сюда и закралась тѣнь, представлявшая печальный контрастъ съ пробуждавшейся жизнью въ природѣ.