Читаем без скачивания Литерный эшелон - Андрей Марченко

От станции к элеватору отходила железнодорожная ветка, к высокой насыпи которой сейчас прижали казаков. Бойцы укрылись в ковылях, вжались в землю и беспорядочно отстреливались. Кто-то пытался бежать вверх по скату – но превращался сперва в отличную мишень, а после – в мертвеца.

Андрей осмотрелся, кивнул:

– Хорошо, сейчас я велю сгружаться…

Андрей осмотрелся: выгрузить стапятидесятипудовое трехдюймовое орудие было затруднительно.

– Отставить разгружаться, – распорядился генерал. – Времени нет совсем. Ударьте прямо с платформы.

Перевели стрелку, паровоз стал толкать перед собою платформу. Казаки залегли за невысоким бортом, ударили из пулеметов. Тремя залпами на картечь остановили наступающих. Теперь роли поменялись – с высоты насыпи большевики были словно на ладони, но подняться не могли, потому отползали.

Зацокали копыта – железнодорожное полотно переходила кавалерия. Красная пехота вовсе обратилась в бегство. Вот один бросил винтовку, поднял руки – сдавался. Но свистнула шашка… Андрей закрыл глаза, перекрестился. Дал знак на паровоз – возвращаться.

…На станции их ждал все тот же генерал:

– Вас послал нам господь! Мы, кажется, не знакомы…

– Полковник Данилин…

– Тот самый? Ах, ну надо же! У меня сын – ваш поклонник, тоже желает стать авиатором. В иное время познакомил бы вас. Моя фамилия Марков – генерального штаба генерал-лейтенант, Сергей Леонидович. Будем знакомы. Заходите ко мне запросто!

– А где генерал Корнилов?.. Алексеев?.. Я по их распоряжению отбывал… К ним направляюсь.

– Типун вам на язык – «к ним». Вас, верно, давно не было. Лавр Георгиевич погиб под Екатеринославом… Алексеев расхворался… Каледина знали? Алексея Михайловича?

– Воевал с ним против германцев.

– Застрелился.

– Как жаль!

– Что поделать. Этот год стал значительным по количеству печальных дат. Но не скорбите, ибо они уже в царстве господнем. Нам же место рядом с ним еще надлежит заслужить.

Генералу Маркову осталось жить что-то около двух недель…

– А кто вместо них?.. – спросил Андрей.

– В некотором роде – я…

– В какую часть нас определите?..

– В часть? – генерал задумался. – А зачем вам в часть?.. Это ваш паровоз?..

– Да вот подобрали…

– Вы ведь смыслите в этих всех технических штучках, как я погляжу?.. Я предписываю вам сформировать из подручных материалов бронепоезд… Первый опыт вы сегодня, так понимаю, получили. Выполняйте…

На станции принялись сооружать бронепоезд. Собирали его из того что было: на запасных путях нашли угольный «пульман», еще одну – открытую платформу. За станцией лежала пачка пропитанных креазотом шпал. На заводике, куда шла ветка, где отряд получил боевое крещение, нашли пачку стальных листов в одну шестнадцатую дюйма и мешки просроченного цемента.

Казалось бы – как из такого построить бронепоезд. Но Илья взялся за дело споро.

В бортах «пульмана» прорезал двери и бойницы, обшили его найденными стальными листами, но не впритык, а через дистанционные шайбы. В образовавшийся зазор залили цементный раствор. Из теса сделали крышу, нашли обрезок трубы, собрали простенькую печурку. Касательно же открытой платформы, на ней поставили башенку, сложенную из шпал, в которой разместили трехдюймовку, снятую с колес. Вокруг выложили дополнительный барбет с бойницами.

Сложнее вышло с паровозом – весил тот и без того изрядно, поэтому металлом его обшили скорее просто для вида. Сзади тендера снова поставили открытую платформу с маленькой пулеметной башенкой. Бронепоезд вышел даже не легкий, а какой-то полулегкий.

Поспешили бы еще немного – и был бы это первый бронепоезд в Белой армии. Но Андрей хоть и торопил казаков, в шею не гнал.

А через станцию уже проходили другие бронепоезда.

Вот, на соседнем пути остановился морской бронепоезд. Означало это то, что его команда его была набрана из офицеров-моряков. Когда-то их по какой-то причине, неясной часто им самим чуть не расстреляли на Малаховом кургане.

Из этого они сделали несколько выводов. Во-первых, второй раз так могло не повезти. Поэтому и, во-вторых, сдаваться нет никакой возможности.

И в-третьих: пощады красным не давать, ибо имеется за что мстить.

На бронепоезде царили морские традиции.

Пол они именовали палубой, вагоны – батареями, отбивали склянки.

Утром проводили подъем Андреевского флага с непременным сигналом горна. Затем следовала уборка со множеством вылитой воды.

Свой бронепоезд они выкрасили черной краской, для пущей острастки, нарисовав на некоторых вагонах «адамову голову».

В пику морякам Андрей велел нарисовать трехцветный круг Императорского Военно-воздушного флота. Красить не стал вовсе – столько краски не имелось.

Морским бронепоездом командовал полный тезка Данилина: Андрей и даже Михайлович Черномак, капитан второго ранга.

– Как вы свой броненосец именуете?..

Над названием заспорили: Данилин хотел его назвать в честь Всеслава Брячеславовича, именующегося также как Волхв.

– Что за название? – возмущался моряк. – Вот, скажем, куда лучше «Иван Калита» – Великий Князь Московский, собирателя земель Русских? А у вас кто? Князь удельный, стыдно сказать – белорус, и по прозвищу – колдун, ворожбит, наверное даже и чернокнижник!

– Так и он был Великим князем, только Киевским.

– Был. Но престол захватил мятежом, поправ право престолонаследования.

– Все не так! Когда мятеж был, сиречь первая русская революция, он в тюрьме прозябал. И после нее был избран миром. Он первый демократически избранный князь! Князь-революционер!

Но в личности Всеслава Андрея привлекало и другое: Всеслав Брячеславович прожил жизнь беспокойную, но по тем временам непозволительно долгую, оставил после себя многочисленное потомство. И еще: когда мир допекал его, мог исчезнуть, закутавшись словно в плащ, в туман ночной…

Разговор прервался: внезапно послышался звук знакомый, но будто бы лишний. Андрей огляделся, пытаясь вспомнить, откуда он ему знаком. И вдруг вспомнил: это же авиационные двигателя.

Когда над лесом появился бомбардировщик, Андрей крикнул:

– Берегись! Воздух! Прячься!

И сам первый нырнул под платформу остановившегося товарняка.

Перекатился по шпалам, достал «Браунинг» и успел сделать три выстрела, но промазал.

Тяжелый четырехмоторный бомбардировщик шел прямо на станцию, на бронепоезд.

Вот сейчас, сейчас рухнут бомбы и все наполнится взрывами, скрежетом рвущегося металла, криками… И все, что остается тем, кто на земле – молиться. И непонятно, дойдут ли сейчас молитвы, потому что между молящимися и Господом завис аэроплан.

И действительно: что-то ударило, зашелестел словно металлический снегопад.

Бомбардировщик уходил – шум двигателей становился все тише. Походило, что второго захода не будет. Немного опасаясь подвоха, Андрей выбрался из-под платформы. Из убежищ выходили и другие.

На земле и броне поездов лежали заточенные пруты – размером с пядь, с одной стороны, утяжеленные приваренной гайкой, с другой – имеющие полоски металла вместо стабилизатора.

– Что это было? – спросил Черномак. – Что это значит?..

Данилин подал ему стрелку: сброшенная с высоты саженей ста, она бы пробила человека от макушки до подметок.

– А значит это то, что не у нас одних проблемы с боеприпасами…

В тот же день пришел приказ бронепоездам выдвигаться: их направляли к Тихорецкой…

На большевиков

– Грузитесь, ребята, грузитесь! – поторапливал рядовых казаков урядник. – На вагон – сорок человек или восемь лошадей!

Стоя на подножке бронепоезда Андрей печально улыбнулся: сорок человек или восемь лошадей. Конечно, была такая вот норма.

Впрочем, людей в «столыпинский» вагон набивалось и поболее, а лошади против уплотнения протестовали единственным для них возможным способом – дохли.

На севере, помнил Андрей, лошади тоже не выносили не то долгой зимы, не то тоски и снова дохли. Но там их заменяли олени и собаки-лайки: умные, преданные, и, говорят, вкусные. Этого Данилин никак не понимал: как можно было есть тех, кому ты дал имя? Ведь совсем иное дело поглощать безымянных поросят, цыплят, чья единственная цель рождения – убой.

Но что касательно собак, то они бы из-за своей мохнатости, верно, скажем, не выжили в том же Аккуме или вообще в пустыне. К слову, лошади среди песков тоже нехорошо себя чувствуют, зато флегматично бредут верблюды.

А ведь, говорят, бывают места еще хуже: скажем, французский Кайен…

Вот после всего выходило, что самое живучее, выносливое существо – это человек.