Читаем без скачивания Дневник на итальянском - Элиза Харрис

— Эрика, — прошептал я, разворачивая её в танце, и все ещё крепко, как в последний раз, прижимая к себе.

Кто ж знал, что он будет последним?

— Нет, — оборвала она меня слишком резко, прошептав. — Ничего не говори. Это больше не имеет смысла. Уже ничего не изменить, а говорить об этом бессмысленно.

— Выслушай меня! Ты сама учила меня, что всегда надо разговаривать. Остыть, дать себе время, но поговорить.

— Почему ты не вспомнил об этом, когда я просила выслушать? — на глаза наворачивались слезы от того, что она была права. И мне нечего было сказать.

Моя незрелость и импульсивность разрушила всё. Я должен был научиться во время останавливаться. Жать на тормоза, а не вдавливать педаль газа, как слепой котенок.

— Завтра меня здесь не будет. — и её слова, как ваза, разбились об асфальт, разлетаясь на тысячу мелких кусочков и заглушая ритм музыки. Все звуки вокруг притихли.

— В каком смысле? — не узнавал я собственного голоса.

— Я забрала документы из школы и перевелась в старую. Больше не могу оставаться здесь. Так будет правильнее. Для всех.

— Ты опять решила все за обоих? — вырвалось у меня. Я не верил, что она это всерьез.

— Ты решил за обоих, когда пошёл к ней!

— У нас ничего не было! — я крикнул, и мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. — Вернее, я…я не знаю, как вообще оказался в том чертовом доме и…

— Это неважно, — и на её глазах показались слезы. Первые. Больные. Предательские слезы. — Я не могу оставаться здесь. Нам обоим необходимо расстояние.

— Я не смогу без тебя.

— И я не смогу. — первая слеза скатилась по её щеке. Медленно, не спеша опускаясь к шее. Я прошёл её долгим взглядом и коснулся щеки большим пальцем, чтобы смахнуть.

Эрика вздрогнула от прикосновения, но позволила. И в тот момент, я почувствовал на руке ещё сотню её слезинок. — Но и простить предательства я не смогу. Не получится забыть.

Я бы отдал всё, чтобы забыть.

— Прошу, отпусти меня. Не делай ещё больнее, чем в то утро. Я не хочу больше страдать. Не хочу думать о тебе! Слышишь?

Стоп. Снято.

Все произошло слишком быстро. Во мне оборвалась жизнь, и без неё она уже не имела смысла, но другого выхода не было.

Я облажался.

Я должен был отпустить её.

Не имел парава держать.

Мои губы резко коснулись её. Этот поцелуй, прощальный, отдающий горечью и воспоминаниями, казался самым долгим в моей жизни. И она поддалась. Позволила. Мы целовались, прощаясь, забыв, что должны танцевать. И я пытался запомнить каждую секунду поцелуя, каждый её вздох и соленый вкус слез на губах. Потому что больше не имел права касаться её.

Оборвав поцелуй так же резко, как и начав, я долго всматривался в неё, в её дрожащие плечи и искучанные пухлые губы, на которых не осталось помады, а затем, просто ушёл, кинув на прощание то, что рвалось наружу:

— Я люблю тебя. И это ничего не изменит. Прости, что облажался.

Большими шагами я пересек зал, оставив её одну. Оставив позади себя весь мир, всё, что было мне важным. И это всё приравнивалось лишь к ней одной.

Оставил её. Сохранил лишь в сердце и воспоминаниях.

И если, однажды, нам придется вновь стоять лицом друг к другу, это будет отдавать приятными воспоминаниями, а не болью.

Глава 53

Sarah Connor — Just One Last Dance

Эрика

Никогда не понимала девушек, которые после измены и предательства бегут. Сбегают в другой город, в новую жизнь, подальше от боли и воспоминаний.

Теперь понимала.

Это казалось единственным спасением.

Мне было слишком больно оставаться. Видеть его каждый день, находиться под одной крышей, таить в себе миллион воспоминаний, и делать вид, будто ничего не было. Нас не было. Как будто мне это приснилось.

Не приснилось.

Ложь.

Всё, что было между нами, оказалось ложью. Каждое прикосновение, каждое слово о любви, каждый долгий взгляд. Всё было ложью. Самообманом. Я была уверена, когда человек любит — он не способен на предательство. И если бы Джеймс действительно любил меня, никогда бы не поступил так, убивая каждую живую часть меня. Как только я поняла, насколько он мне важен, насколько я его люблю, весь мир перевернулся. Я никогда бы не предала его, пусть весь мир встал бы против меня одной. А он отвернулся в тот момент, когда я сильнее нуждалась в нём. В нас.

Принять решение было слишком нелегко. Во мне происходила невероятная борьба. Слезы за последние дни стали моими лучшими друзьями и спутниками во всех ситуациях. Я стала до невозможного сентиментальной и ранимой. И если неделю, которую я пряталась у Эбби, поселившись у подруги со своими проблемами, получалось контролировать эмоции, то стоило увидеть Джеймса в смокинге, бабочкой и таким красивым, душа снова билась о лёгкие, разрываясь на части.

Как же сильно мне не хватало его…

По привычке, я звала его с утра, вспоминала перед сном, ненароком набирала номер, но вовремя отключалась.

Он вдохнул в меня жизнь, заставив дышать снова полной грудью, а после, снова отобрал этот воздух.

Мама знала все. И мне впервые хотелось что-то утаить от нее. Я вспоминала их счастливые лица, когда говорили нам о ребенке, думала о мамином здоровье, и как мой отъезд может отразиться на ней. Но жизнь ради других уже не твоя. Мне необходимо было выбраться из той паутины чувств и событий, в которую собственноручно загналась.

Как ни странно, мама даже не стала меня отговаривать. Просто выслушала, позволила поплакаться и как всегда, приняла всю боль на себя. Родители Эбби оказались очень хорошими людьми. Подруга просто заявила, что у меня проблемы, и я останусь у них, и мне даже думать не приходилось, чтобы эти люди, чужие и незнакомые мне, приняли в своем доме, как родную.

Наши мамы неплохо сдружились, и как говорится: «Если бы не счастье, так несчастье помогло».

— Ты уверена? — заходя в комнату в касающемся пола платье, в которое я вложила всю душу, коснулась моего плеча Эбби как раз в тот момент, когда я, обхватив себя руками, вглядывалась в отражение в зеркале. Уже битый час.

Платье, сшитое ночами, с любовью и чувством вдохновения. Тогда я ещё была счастлива. Безмерно. И мне хотелось быть красивой для Джеймса.

Эскизы мне больше рисовать не удавалось, все казалось не тем. Я изорвала блокнот, отложив карандаши в дальний угол. Больше не рисовала, больше