Читаем без скачивания Цыган - Анатолий Вениаминович Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через час Шелоро первая же и толкнула кулаком под бок Егора, который намертво привалился к ней в теплой пещере, вырытой ими в соломенной скирде. Но он лишь глубже зарылся головой в солому. Никак не хотелось пробуждаться ему.
Тогда, вспомнив, Шелоро порылась в складках своих юбок, извлекая из них маленькую глиняную свистульку, купленную ею на Новочеркасском базаре у древнего деда для своего последыша Данилки.
Давно уже так не смеялась она, наблюдая, как ее супруг, подброшенный со своей соломенной постели заливистой милицейской трелью, лихорадочно шарит спросонок вокруг себя руками в поисках картуза. Между приступами смеха Шелоро вновь и вновь прикладывала к губам детскую свистульку. Опережая движение Егора, она увернулась от его карающего кнута.
– А ты, Егорушка, не серчай. Я теперь эту скирду долго буду помнить.
С силой оттягивая ненаевшихся лошадей от скирды, Егор все-таки отомстил ей за свой позорный испуг:
– После каждой такой скирды у тебя как раз и получается по двойне.
Стряхивая с кофты соломинки и зажимая в зубах шпильки, она покачала головой:
– Нет, Егорушка, это не скирда виновата. Это потому, что на соломе ты всегда бываешь такой ласковый.
Приподняв в руке кнут, он оглянулся на зияющий темным отверстием шатер на бричке. Снова уворачиваясь, она тут же бесстрашно вынырнула из-под оглобли, оказавшись лицом к лицу со своим грозным спутником жизни.
– Я теперь опять согласна с тобой хоть до самой Москвы пеши бечь.
И у Егора сама собой опустилась рука. Сердце его смягчилось. В самом деле, много ли надо было его подруге? Вот она только чуть-чуть передремнула и отогрелась на соломе, полежала у него на руке и уже опять готова ехать с ним хоть на край света. Что значит цыганка.
Темнела и дышала горячим хлебом дыра, выеденная лошадьми под скирдой. Но по-прежнему никакого шевеления не было заметно под шатром.
– Ты бы, Егор, фонариком, – робко попросила Шелоро.
Отворачивая угол полога, Егор пошарил фонариком в шатре. Снова ровным счетом ничего он не сумел рассмотреть в темном ворохе тряпья, только увидел, как светлая курчавая головка их самого маленького, Данилки, приподнялась, ослепленно поморгала большими сонными глазами и плюхнулась обратно. Егор поспешил выключить фонарик.
– Ну как? – невнятно, со шпильками в зубах, спросила у его плеча Шелоро. Изумрудные камушки, вделанные в гребешок, искрились у нее в руке.
– Все как и было. Что им сделается. Как дрыхли, так и дрыхнут. А все-таки Данилка, как хочешь, не моей масти.
Вынимая изо рта шпильки и закалывая ими волосы, Шелоро довольно рассмеялась:
– Далась тебе эта масть. Помнишь, как Будулай на цыганском собрании в овраге говорил, что теперь ни своих, ни чужих детей нет. Все они после войны наши.
– В другой раз я тебя не пущу ветлечебницу убирать.
Шелоро еще веселее засмеялась.
– Значит, ты все еще любишь меня, да? А я-то думала, что тебе уже, кроме этих краденых коней, и не нужен никто. Ну и глупый же ты, Егор. Вот погоди, у Данилки через два года масть совсем переменится, и тогда ты узнаешь, что я у тебя самая честная жена. Разве ты забыл, какой у нас Таня тоже была? Если бы люди знали, сколько я тогда наплакалась от твоего батога. Уйду в степь одна и плачу. – Старая обида вдруг сплелась в ее голосе со вспыхнувшей злобой. – И совсем мне необязательно перед ветеринаром рассыпаться, если я туда на работу хожу. Не за это он мне каждый раз по мешку ячменя дает. – Егор зарычал, она на всякий случай перешла от него на другую сторону брички. – Ходила и буду ходить. Кроме хорошего, ничего он мне не сделал. Твои же паршивые кони и жрут этот ячмень. – Резко затягивая на подбородке свой платок узлом, она вдруг вскочила на передок брички: – Гей!
Вздремнувшие было лошади испуганно сорвались с места и понеслись через кювет по дороге вскачь, разбрызгивая воду. Растерянный Егор остался с мотоциклом у скирды. Но вскоре он догнал бричку и остался не позади нее, а, заехав сбоку, поравнялся с Шелоро. Некоторое время они ехали рядом колесо к колесу.
– Я знаю, что ты у меня честная, – заговорил Егор, – но все-таки, Шелоро, больше не ходи туда. Ячмень для лошадей я буду с отделения привозить.
– Так генерал Стрепетов и позволит тебе. Совсем глупый ты, Егор. Данилка у нас получился, когда вот такая же хорошая солома была.
– Да, солома ячменная, – согласился Егор. – Надо запомнить это место и приехать за ней по свободе.
– Запомни, Егор, запомни, – загадочно сказала Шелоро.
– Ласточка моя. – Потянувшись с седла мотоцикла, он дотронулся до ее колена рукой.
Опять зачмокали копыта лошадей. Никаких иных звуков не слышно было вокруг. Блестели ребра шатра.
– Ну а как же ты все-таки решаешь, Егор, отдаст нам генерал Стрепетов ключи от дома или нет?
– Раньше надо было об этом думать. Должно быть, шибко он теперь сердитый на нас. Как бы не пришлось просить Настю к нему сходить.
– Да, ее он уважает из всех цыган.
– Кого же ему еще уважать?
– Что ж, по-твоему, я хуже ее?
– Ты лучше за конями гляди.
– А в соломе небось ты меня больше ее уважал.
– Хоть бы ты его посовестилась, Шелоро. Может, он сейчас правда слышит нас, только сказать не в силах.
– Совесть, Егорушка, не роса. Не до нас ему теперь.
– Пора уже вам, казаки, и стременную, – укоризненно напомнила Клавдия Андриановна Привалова.
Встал со своего места бывший комкор Горшков с бокалом.
– Но до этого давайте еще раз Алексея Гордеевича помянем. – Голос у него осекся, но тут же выправился: – Когда у него уже пошла горлом кровь, он мне сказал: «Только бы до победы дотянуть». Это я единственный раз видел у него слезы. – И, запрокидывая круглую, как обточенную, голову, Горшков не отрываясь осушил свой бокал. Но другой рукой он все-таки успел придержать за плечо свою белокурую, с золотыми погонами капитана соседку, когда она вдруг покачнулась на стуле. Она уткнулась головой ему в бок, и он, как ребенку, гладил ей
