Читаем без скачивания Он строит, она строит, я строю - Любовь Каверина

— Ах, черти! До чего умеют вкусно жить! Век бы не вылезал у них из-за стола.

Стук— перестук, бьются колеса об рельсы. Если ТАК готовить, то ведь на это ВСЯ жизнь уйдет. А зачем? Вот, например, ты строишь дом. Твой труд, кровь, мышцы превращаются в стены, их можно увидеть, пощупать. А еда, даже самая вкусная? Во что превращается в животе? Бр-р. Так несправедливо тратить жизнь.

— Спишь, зайчонок? Эк как тебя разморило!

Стук— стук-перестук, колеса отбивают время. Пора ехать домой. Странно, что когда далеко уедешь, целый город становится твоим домом. Ленинград -это дом…Никогда так про него не думала. А все остальные места напоминают большие щиты уличных фотографов. На этих щитах малюют горы, море, всадника на коне. Просовывай голову в дыру — щелк! «Привет с юга!» Театр «Современник», памятник Маяковскому — щелк! «Привет из Москвы». Осторожно голову! Переделкино — щелк! Пожалуйста — карточка на память! Щелк! Готово! Щелк! Готово!

Теперь можно возвращаться в Ленинград. Купить альбом с кожаным переплетом, вложить в него фотографии и изредка показывать друзьям. А то ведь никто не поверит, что я была во всех этих местах.

— Ах ты мой сиротинушка! На кого же тебя, бедолагу, все оставили?! Папа больше не подправит твои толстенные стены. Мама не обживет теплом и чистотой твои сырые комнаты. Никому ты, домина, стал не нужен. Разве что притулишься каменным боком к надежному плечу Антонины Ивановны. Да и на меня ты можешь положиться. Что, сомневаешься в моей преданности? Небось, думаешь, что я променяла свое озеро на чужое море? Живые еловые лапы на искусственные пальмы? Твои оседающие стены на московские высотки? Ну, уж нет, ни за что тебя не брошу, потому что ты хороший.

Что смотришь? Ждешь — не дождешься, когда я кончу свои разглагольствования и возьмусь за лопату? Ладно, знаю, что ты эксплуататор. Иду работать. К счастью, Антонина Ивановна — не Анюта и не станет приставать с вопросами: как там юг? В том смысле — как там поживает мамин художник. И как там Москва — то есть, достаточно ли папа потратился на моё воспитание.

— Антонина Ивановна, прошу обратить внимание на устрашающие размеры рукавиц, которыми я буду раздирать крапивные пасти.

— Ну-ну, нашего полку прибыло.

— А как дела на цветочном фронте?

— Да вот опять тля на ночную фиалку напала.

Ну, неумытой тле Антонина Ивановна с помощью губки и мыла быстро объяснит, что неинтеллигентно есть ночную фиалку, а следует перейти на простую аскетическую пищу. Например, крапиву.

— А кроме тли, были еще какие-нибудь нашествия?

— Да, было нечто и похуже тли. Ты ведь слышала, что эта нахалка украла у Валентины Петровны розы. Валентина Петровна все лето не может оправиться. Копается понемногу в доме по хозяйству. А в сад даже не выходит. Цветник так и зияет ямами, будто после бомбежки. Чем больше я наблюдаю вредителей, перегрызающих бутоны цветов, тем больше убеждаюсь, что наша человеческая порода мало чем отличается от этих копошащихся тварей.

— Ну что вы, Антонина Ивановна, человек вот-вот к звездам полетит.

— Боюсь, что определенные человеческие качества никакие звезды не изменят. Возьми, например, сгоревшую старшую Петухову…

— Как? Верхняя Петушиха сгорела?! Мы у нее еще молоко брали? Странно, мне казалось, что Петушихи такие же вечные, как дорога или озеро…

— Человек смертен, неистребимы только деревенская жадность и дикость. Боже, как она жила: ютилась в одной грязной комнатушке, тут же на керосинке готовила и себе и корове. Одевалась как баба-яга. Да еще зимой таскалась по бездорожью с молоком на базар.

— Как же она сгорела?

— Трудно сказать: то ли заснула у керосинки, то ли опрокинула ее. Во всяком случае, как кровать загорелась, она бросилась не на улицу, а распарывать матрас, в котором зашиты были деньги. Но что самое характерное, ни одна из сестер не взяла ее, обгоревшую, к себе в дом. Отправили в больницу, там она и скончалась.

— Ну, в общем, она же старая была…

— Спасибо за комплимент — на десять лет моложе меня.

— Такое ощущение, что прогресс на пути к звездам старательно огибает Петуших, будто боится, что они засунут его в перину и невзначай сожгут.

— Ты бы отдохнула, труженица. Смотри, пол-огорода уже перекопала.

— Где же «пол», и четверти еще нет. И потом, мне полезно: знаете, как я на юге растолстела?

— Уж «растолстела» — из кильки в шпротину превратилась.

— Я хочу, чтобы в воскресенье, когда приедет мама, у огорода был не такой марсианский вид.

— Мерси за комплимент. А чем я, по-твоему, целое лето занималась?

— Ой, я не это имела в виду! Просто, мама приедет на «Волге» с Анютиным художником, и хотелось бы, чтобы наш дом не ударил в грязь лицом.

— Во-первых, они с мамой уже приезжали в прошлый вторник. И церемония знакомства состоялась. А во-вторых, у этого человека, очевидно, есть имя, а не только кличка, которую ты ему дала.

— ВО ВТОРНИК?! Мама же работает?

— Значит, ее отпустили.

— А что Анатолий Петрович сказал про нашу дачу?

— Видишь ли, он со мной этого не обсуждал, но, судя по его аристократическому виду, такой дом для него только обуза.

— Такой слон — любому обуза. Кроме папы.

— Да уж, такого работяги, как твой отец, дому не видать. Бывало каждый камушек, каждую дощечку он собственными руками прилаживает. Ему уже на поезд, за границу ехать, а он: «Ну, еще один замес! После-едний!» И в каждом жесте — настоящий мужчина: развелся — не стал делить ни шкафов, ни плошек. Все бросил и уехал.

Ладно, сиротинушка, не переживай. Вымою я завтра в передней комнате полы, выстираю занавески, чтоб пахло жильем, а не мышами. Протоплю, как следует, дымящую плиту. Вот, пожалуй, и все. Скажешь, не много? Что поделаешь, я, так же как и ты, одна жить не умею, тут же разваливаюсь. Ведь мы с тобой с детства вместе росли, так что можно считать нас родственниками. А у родственников не спрашивают: большой ты или маленький, сильный или слабый, каменный или деревянный. Родственники просто так друг другу помогают.

— Антонина Ивановна, а вы в воскресенье здесь будете?

— Нет, я завтра уеду. Мне нужно в ванне помыться, кое-какие дела в городе накопились.

Понятно. Антонина Ивановна сбегает. Придется нам с тобой, домина, вдвоем организовывать прием на высшем уровне.

…Пятница, суббота, утро воскресенья — боюсь, не успею все прибрать. Если б они хоть не на машине, а на поезде приехали, было бы немного больше времени. Слушай, домище, а как бы я смотрелась на «Волге»? Никак? Правильно. А вот мама «Волге» подходит: она и одета, и вообще, умеет… И Анатолий Петрович здорово сочетается со своей машиной: он художник, и она как-то по-особенному покрашена, его седина гордо блестит и олень на капоте так же гордо выгибает голову, а большие очки — ну точь-в-точь ветровые стекла. Наверно, заботиться об Анатолии Петровиче так же тяжело, как и о «Волге».

Ладно, хватит бездельничать, нужно подумать, что можно сделать, чтобы наши с домом несовершенства не очень бросались в глаза. Итак, машина подъедет со стороны почты, это хорошо, среди зелени не заметно, что дом не доштукатурен. Если гостя сразу повести на второй этаж, он не обратит внимания, что внизу стены отсырели. Вниз ему вообще незачем заглядывать, я спущусь одна, растоплю плиту и начну готовить. А они пока посидят в маминой комнате и поговорят. Да, не забыть бы закрыть папину верхнюю комнату. Туда тоже никого нельзя водить: из-за обвисшего потолка и отошедших обоев. Накрывать на стол придется… если будет солнце, то можно в беседке… А вдруг дождь? Тогда на верхней веранде. Правда придется с каждой тарелкой бегать вверх-вниз, зато все дыры будут прикрыты.

Итак, что я мою? Веранду, мамину комнату, коридор, лестницу, крыльцо, кухню. Ого! Впрочем, кухню можно так оставить, я на ней буду одна. Но зато вымыть для порядка папину верхнюю комнату. Вдруг мама захочет ее показать. Решено. А на обед что? Если суп, то кошмар! Во-первых, на дымящей плите с дровами сто лет прождешь, а во-вторых, суп для гостей вообще трудно готовить — слишком уж он банальный получается. Догадалась бы мама зайти в кулинарию, привезти отбивные или антрекоты. Такое мясо тоже легко испортить, но выглядит оно приличнее, чем суп. А гарнир? Поджарить отдельно картошку, отдельно капусту? Ого! Ладно, только картошку. И салат. Ох, домина, до чего же мы с тобой не подходим для высокопоставленных приемов!

А Анатолий Петрович подходит для нашего дома? Боюсь, что тоже нет. Дому требуется человек, который, как папа, в заляпанном комбинезоне может целыми днями таскать камни, мешать бетон, чинить крышу. Или как Антонина Ивановна, у которой из года в год цветник заваливают кирпичами и досками, и она так же неуклонно возрождает цветы на тех же грядках.

Анатолий Петрович мог бы, правда, расписать дом, художнику это не противопоказано. Но, боюсь, до настенной росписи наш дом еще, ох, не скоро доживет!