Читаем без скачивания Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко

3

Майор Матвеев вручил посыльному рядовому Игнатову записку для командира полка.

«Петр! Времени у меня в обрез. Дай машину до Каретного. Хочу повидаться с племянницей. Игорь».

Через полчаса посыльный принес ответ.

«Рейсовый автобус уходит в 15.15. Поторопись, ты на него успеешь».

Каретное открылось старым кирпичным домом в два этажа, с башенкой, крытой черепицей. Башенка круто уходила вверх, обдуваемая ветром, снег не задерживался на ней. Черепица голо тускнела, теряя последние неяркие отблески заката; на западе щурились набитые снегом тучи. Они тянулись сплошной полосой, рыхлые, отекшие. Лишь над сопками, над самыми дальними, узким клином пробивался красно-золотой свет. И россыпь его тянулась через лес до самых окон автобуса, грязных, дребезжащих.

Остановка так и называлась: «Поликлиника».

Лилю Игорь встретил в коридоре. Она несла пачку медицинских карточек. Кисло смотрела на салатовую стенку, на пациентов, сидящих вдоль стены. Игорь преградил ей дорогу. Положил руки на плечи. Она вздрогнула, но, узнав его, взвизгнула от радости. Выронила карточки. Бросилась его целовать. Сидящие на стульях пациенты смотрели на них с удивлением.

— Ты надолго? — спросила Лиля.

— Утром надо уже быть в Сезонном. Как туда добраться?

— Что-нибудь придумаем. Посиди здесь. Я пойду отпрошусь с работы, — шепнула она.

Стемнело. В окнах домов горел свет. На улице было безветренно и, возможно, поэтому хорошо.

— Я живу вместе с Жанной, — сказала Лиля, взяв Игоря под руку. — Ты помнишь, я о ней писала?

— Да, — сказал он. — Я помню. Интересно на нее взглянуть.

— Она дома.

— Здесь можно где-нибудь купить бутылку? — спросил он.

— Где-нибудь означает — в единственном гастрономе. Но продается там только дорогой коньяк.

— По такому случаю дорогой коньяк — самый подходящий напиток.

Они повернули на соседнюю улицу, голубую от снега и фонарей. Трое подростков шли вдоль тротуара на лыжах. У дверей гастронома пестрели санки. Много санок. Не сосчитать.

За своей внешностью Жанна Лунина следила стихийно. Она не принадлежала к числу женщин, которые ежедневно уделяют косметическому волшебству не менее полутора часов. Одна-две минуты перед зеркалом, несколько взмахов расческой, прикосновение кисточкой с тушью к ресницам — вот и все заботы Жанны о собственной красоте.

Однако случалось, как она говорила, на нее «находило». Чуть ли не судьбоносный смысл обретали тогда вычитанные в журналах советы по уходу за кожей лица, услышанные от знакомых женщин рецепты различных кремов, маски и массажи.

«При слабо выраженной сухости кожи можно применять кипяченую воду, заменяя мыло свежим яичным желтком…»

«Для правильного выбора губной помады следует учитывать как степень сухости красной каймы губ, так и цвет кожи лица и волос…»

«С целью придания темным и жестким волосам блеска и мягкости рекомендуется один раз в декаду после мытья головы протирать волосы простоквашей с последующим споласкиванием их теплой водой (без мыла!)…»

В тот день, когда Жанна вернулась в общежитие из поликлиники, на нее внезапно «нашло». Она вдруг впала в панику — показалась себе уродливой. Старухой. Настроение портилось от минуты к минуте. Жанна почувствовала неодолимое желание заняться собой. Она начала с прически. Потом очередь дошла до кожи лица, бровей…

Около трех часов колдовала Жанна. И не напрасно. Лиля даже мотнула головой — не наваждение ли, до того Жанна была прекрасна.

Игорь, естественно, видел ее впервые. Когда Лиля показала рукой в его сторону, он понял, что через секунду племянница познакомит его с самой красивой женщиной на свете.

— Это мой дядя Игорь, — приглушенно, словно из-за стоны, слышал он голос Лили. — А это моя подруга Жанна. С прекрасной фамилией Лунина.

— Лиля читала мне ваши письма, — сказала Жанна.

— Она писала мне о вас.

— Тогда давайте будем считать, что мы знакомы уже давно, — Жанна шла к нему через комнату так плавно, будто скользила.

— Давайте считать… Все равно у меня такое впечатление, что я знаю вас целую вечность, — совершенно искренне признался Игорь.

4

Оттепель наступила внезапно. Ночью с субботы на воскресенье полил дождь, и была гроза — большая редкость для этого времени года. Гром грохотал от края до края. В окнах дрожали стекла. Голубое пламя на долгие секунды охватывало лес, поднимаясь острыми иглами к самому небу. По дороге, ведущей к станции, ветер гнал потоки дождя.

Утро порадовало солнцем. Снега словно и не бывало. Лес стоял чистый и умытый, похожий на осенний. Весело желтел песок, а в овраге у озера, точно бусы, краснели плоды боярышника. Вода в озере еще не успокоилась, синяя и золотистая, волны плескались о берег маленькие, едва-едва заметные.

Софья Романовна и Петр Петрович Матвеев медленно шли берегом. Молчали… Когда-то совместные прогулки по воскресным дням были для них традиционными и чуть ли не священными. Вспоминали и разговаривали о самом дорогом, заветном. И куда-то исчезал груз прожитых лет. И Петру Петровичу становилось хорошо, как в детстве. И мать чувствовала себя молодой. Молодой и счастливой. И все еще было впереди…

Жаль, но за последние два-три года эта семейная традиция была утрачена. Начала страдать радикулитом Софья Романовна, частенько неотложные дела выпадали на воскресенье у Петра Петровича. А может, просто что-то надломилось у Матвеева в душе, и потребности подобного общения с матерью больше не возникало. Трудно сказать. Он не пытался, не хотел разбираться в этом. Даже вздрогнул, когда сегодня утром Софья Романовна предложила «тряхнуть стариной» и совершить недальнюю прогулку вдоль озера.

Ветра не чувствовалось. Пахло песком и сосновой смолою.

— Ты мне не нравишься, — сказала мать сыну.

— Давно? — спросил он, конечно же, предвидя ответ.

— Последнее время. — Она вздохнула совсем не молодо.

Он понимающе кивнул:

— Последнее время мне не очень-то весело.

— Почему?

— Я бы хотел начать жизнь сначала. Я хотел бы стать врачом. И оставаться им до самой смерти.

Она иронически посмотрела на сына. Сказала:

— Милый мальчик, значит, именно это твое желание и послужило причиной романа с молодой врачихой?

— Я не об этом, мама. Ты совершенно меня не поняла. Я хочу сказать, что в мире нет более иллюзорной а более неблагодарной профессии, чем профессия начальника. Сегодня все, завтра ничто.

— Вот как? — Если она и удивилась, то скрыла это.

— Я хотел бы иметь в жизни конкретную специальность. Такую, чтобы никто не мог ее у меня отнять. Сколько бы лет мне ни исполнилось: пятьдесят, шестьдесят, семьдесят…

— Об этом надо было думать раньше, — ответила мать сдержанно.

— Мне нечего возразить.

— И очень хорошо… Потому что, как известно, каждая медаль имеет две стороны. Я не стану утверждать, будто ты не прав, будто слова