Читаем без скачивания Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский

— А действительно, долго ли?

— Всю жизнь. Все равно ни в Канаде, где мы учились и растрачивали самые безумные годы, ни в Штатах, ни, тем более, здесь, во Фриленде, Кэтрин Астор от Эллин Грей никто не отличит. Даже отец Кэтрин. Любопытная ситуация, правда?

— Шеффилд тоже не знал о том, что вы были пациенткой Вермейля?

— Шеффилд? — Грей сняла свою революционную кепочку и, запрокинув голову, подставила лицо едва пробивающимся сквозь туманную пелену поднебесья лучам солнца. — Скорее всего, догадывался. Но делал вид, что это его не интересует. Точно так же, как я, создавая сюжетные разработки его рассказов и романов и не получая за это ни славы, ни достаточно много денег, словом, ничего, кроме «постельного довольствия», делала вид, что все идет как надо. Таковыми были наши игрища.

— Да уж, действительно «игрища», — протянул Коллин, и вдруг, словно спохватившись, взглянул на часы. — Вот только все это в прошлом. Игрища, грехи, змеиные укусы… Ни на что из этого времени у нас уже не осталось.

— У вас, — уточнила Эллин. — Но кое-кто, наоборот, помышляет о том, как бы заставить это проклятое время работать на свою жизнь, которую только-только…

— У нас, Эллин, у нас, — упрямо подчеркнул майор, не дослушав ее.

Грей встревожено посмотрела на Коллина и, выглянув из рубки, словно опасалась, что на судне есть еще кто-либо, кроме них, вновь перевела взгляд на стоящего у штурвала майора.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Коллин? — приглушенным, осипшим голосом проговорила она.

— Не сказать, а спросить. И вы должны ответить мне по святой библейской правде.

— Скорее всего, я подумаю, стоит ли мне вообще продолжать разговор. Так что там вы говорили о времени, тюремщик Коллин?

— О времени я сказал так… вообще. С философским подтекстом, которому вы в своих, поставленных на «студии жизни» драмах тоже подвержены. Куда и почему исчезла моя дочь? Вы убили ее?

— Ваши слишком запоздало распустившиеся отцовские чувства трогают меня еще меньше, чем трогали Кэтрин Астор. Поэтому старайтесь не топтаться по их лепесткам.

Коллин тяжело вздохнул и покачал головой:

— И все же они, эти чувства, «распустились», как вы говорите. Я хочу знать правду. Вы убили ее? Почему молчите? Мы с вами натворили столько грехов, что от того, что я узнаю подробности еще одного убийства, мое отношение к вам уже не изменится.

— Ваше завещание осталось дома?

— Вывернуть карманы?

— Как только вернемся, вручите его мне.

— В нем предусмотрено все, кроме яхты, — как-то слишком уж поспешно объяснил Коллин.

— Из этого следует, что яхта принадлежать мне еще не может?

— Она принадлежит тому, ради кого создана — океану.

— Поэтично.

— К этому мы еще вернемся. Если успеем. Так все же, что с Кэтрин Астор?

«Как-то странно ведет себя этот полумертвец, — еще больше насторожилась Эллин. — Того и гляди, затянет какую-то пиратскую песню и прикажет поднять „Веселый Роджер“».

— Она бежала из лечебницы, в которую попала уже в пятый раз. Правда, в той, где доктор Вермейль, она оказалась впервые. Но это не столь важно: в свое время Вермейль имел удовольствие общаться с ней в качестве консультанта.

— Все имеет значение, все… — предрассудочно возразил Коллин, однако девушка не придала этому значения. — Так вы убили ее? Скажите хотя бы «да» или «нет». Этого будет достаточно. Не опасайтесь: я не наброшусь на вас в гневе.

Эллин снисходительно простила ему это заверение.

— На ваш вопрос нельзя ответить однозначно, — спокойно объяснила она. — Кэтрин примчалась в Сан-Франциско, поскольку слишком истосковалась по мне как лесби-партнерше. По крайней мере, так она объяснила свое появление на Западном побережье.

— В каком она была состоянии?

— Если скажу, что в состоянии взбесившейся самки, — это вам что-нибудь объяснит?

— Думаю, что да, — мрачно предположил Стив Коллин. Его неприятно поражало то обстоятельство, что за все время их знакомства Эллин так и не нашла возможности и повода сказать хоть что-нибудь приятное о дочери.

— Но выдержать ее присутствие сумела только три дня. С каждым часом она становилась все несноснее.

— В каком смысле?

— Во всех мыслимых смыслах. Начиная с ее сексуальной навязчивости.

Коллин поморщился и тотчас же схватился рукой за подреберье. Трудно было понять: то ли он действительно морщится от боли, то ли пытается таким образом скрыть раздражение.

— И что же последовало дальше?

— Последней ее прихотью стало наше перевоплощение.

— Кого в кого?

— Меня в нее, и наоборот.

— О Господи! Зачем это понадобилось вам?

— Не мне, только ей. Вашей дочери очень хотелось быть мужчиной, влюбленным в нее саму.

— Ни черта не могу понять.

— И вряд ли поймете. И вообще, стоит ли вам стремиться понять такое? Важно знать, что ваша дочь, Кэтрин Астор, пыталась перевоплотиться в мужчину, в нее же и влюбленного. По ее сумасшедшему, в полном смысле этого слова, замыслу я должна была перевоплотиться в нее, Кэтрин, а она — в мужчину.

50

Коллин вновь помассажировал подреберье и мрачно, сквозь озлобленный стон обреченного, проговорил:

— Это у нее наследственное. Такой же чумной была и ее матушка, царство ей небесное. Буквально через полгода нашей совместной жизни я вдруг обнаружил, что живу не с женщиной, а с сексуальным чудовищем, не знающим предела ни наслаждениям своим, ни темпераменту и изощренности, ни… — в том-то и дело, мисс Эллин — стремлению перевоплотиться в мужчину.

— Вот видите: у вас нет повода ставить мои слова под сомнение.

— Вроде бы все выглядит так, будто повода действительно нет. Но… Впрочем… — нервно заметался майор, не зная, как бы поестественнее вернуться к прерванному рассказу. — Да, о ее матери… Рождение ребенка она восприняла, как трагическое недоразумение. Ее даже лесбиянкой трудно было назвать, поскольку всякий раз она влюблялась в мужчину, как… мужчина. А это, как вы понимаете, уже черт знает что! Потому-то и бежал от нее, как от вырвавшегося из ада Сатаны. А вовсе не потому, что не желал воспитывать свою дочь. Она же вскоре уехала в Канаду и там, как вы знаете, бросила Кэтрин. Затем опомнилась, забрала ее, но только для того, чтобы вновь бросить, теперь уже в Штатах. Однако мы отвлеклись. Опять отвлеклись, — он покрутил штурвал влево, затем вправо, вновь влево. — Как это произошло? Как погибла моя дочь?

— Разве вам до сих пор не известно, как это произошло? — подозрительно сощурилась Эллин.

— Вы не так поняли меня. Как именно она погибла, мне известно: выбросилась из окна квартиры на десятом этаже, в которой вы вместе с ней обитали. Но что толкнуло ее на этот шаг?

— Не забывайте,