Читаем без скачивания Синее Пламя - Дмитрий Воронин

Наконец гости отвалились от еды, поглаживая себя по набитым животам. Все трое выглядели расслабленными и умиротворенными, но ощущение опасности не ослабло — напротив, усилилось. Шенк ухе всерьез подумывал о том, чтобы встать и демонстративно натянуть кольчугу, а то и шлем — и плевать ему, что о нем подумают охотники. Сочтут трусом — что ж, они люди чужие, встретились и разошлись…

Один из охотников поднялся, поклонился Шенку — не в пояс, как лорду, но с должным уважением. За ним тяжело встали и остальные.

— Спасибо тебе еще раз. Да только мы пойдем…

— Куда на ночь глядя? Старший развел руками:

— Мы-то сыты, а семьи наши, сам понимаешь.,. Еще светло, глядишь, попадется что-нибудь. Тебе ж встретилась дичь, может, и нам повезет. — Он широко улыбнулся, обнажая ряд желтоватых, изъеденных временем зубов.

— Я думаю, дичь в этом лесу есть.

Рыцарь слишком поздно понял, что, пока он обменивался любезностями со старшим, двое остальных оказались у него за спиной. Отчаянно взвыло чувство опасности, Шенк вскочил — вернее, попытался вскочить, но в тот же момент на плечи обрушилось что-то легкое, мягкое… Он попытался сбросить сеть, полоснул кинжалом — лезвие рассекло несколько ячей, но охотничью сеть так просто не разрежешь и уж подавно не разорвешь.

Он не сдавался, рвался и даже почти освободился, но тут на не прикрытую шлемом голову обрушился тяжелый удар, и рыцарь провалился в черноту беспамятства.

Боль разрывала голову на части. То пульсировала, ударяя короткими спазмами, то затихала, даря обманчивое успокоение, чтобы через некоторое время навалиться с новой силой. Легран с трудом разлепил глаза и долго не мог понять, что же видит, Какие-то мелькающие пятна — то желтые, то зеленые, то коричневые… и только через некоторое время понял, что это земля, трава, пожелтелая листва… а сам он, видимо, связан и перекинут через седло коня. По щеке ползли капли — то ли вода, то ли кровь из рассеченной головы. Лука седла давила на ребра, и он подумал, что стоит коню сделать достаточно резкое движение и кость вполне может треснуть.

— Проснулся, упырь? — прошипел чей-то хриплый голос.

Шенк с трудом повернул раскалывающуюся голову и наткнулся взглядом на давешнего собеседника. Теперь лицо охотника, если он, конечно, был охотником, не выражало ни смирения, ни благодарности. Несколько запоздало Шенк вспомнил, что законы гостеприимства, и без того в Империи порядком урезанные, на встречи у лесного костра и вовсе не распространялись. В лесу каждый имеет право отказать путнику в его желании присоединиться к теплу и трапезе. А тот, кого пустили к огню и кому дали кусок дымящегося мяса, не считает себя очень уж обязанным — лес для всех, здесь каждый хозяин… Потому этих негодяев даже совесть не мучает…

Он сплюнул, скривился от снова резанувшей боли.

— Что, нездоровится, орденский выкормыш? — заржал охотник и стегнул Шенка по лицу тонким, очищенным от коры прутом. Не для того даже, чтобы причинить боль, а просто так, чтобы еще более унизить беспомощного пленника. — Ты добрый человек, орденец. За твою голову назначена такая цена, что все наше село будет безбедно жить год. И даже больше.

— Ты что, дурак, веришь, что за меня тебе кто-нибудь заплатит? — прохрипел Шенк.

— Заплатят, непременно заплатят, — осклабился охотник. — По всем селам, даже по хуторам, глашатаи кричат о награде. Большие деньги, очень большие… а работы-то — всего ничего.

— Где… девушка?

— Девушка? — снова заржал охотник, смех у него был ничуть не приятнее рожи. — Хороша девушка, Тьма ее забери, Вот уж точно, все орденцы с Тьмою снюхались и демонам служат, если вампирок в спутницах держат. Ей, мил-друг, дорога одна — на костер, где ей и место,

— Только прикоснись к ней… — Шенк постарался придать голосу как можно больше твердости. — Убью, как собаку… нет, как жабу. Размажу…

— Давай, давай, поговори мне тут, — окрысился охотник. — За тебя деньги за живого обещаны, а чтоб целым был, о том указаний не было.

Взмах его руки темплар заметил, а вот что было в руке — не разглядел. Но это было не так уж и важно — камень, палка, повернутый обухом небольшой топорик или что-то иное, — важно лишь, что удар по многострадальной голове вновь погрузил рыцаря в беспамятство, на этот раз надолго.

Когда он в очередной раз пришел в себя, то едва сдержал стон… Издалека доносились возбужденные голоса, не просто возбужденные — разгневанные. Два голоса в унисон упрекали кого-то, не иначе как старшего, в самоуправстве. Тот лениво огрызался, уверенный в своей правоте и в своих силах.

— А ежели он вообще сдох?

— Тады нам конец…

— Еще бы! Сказывали, чтобы рыцаря непременно живым…

— Да он живучий, оклемается, — это голос старшего. — Заткнулись бы вы оба!

— Ну, ежели сдохнет, так зарыть его прям здесь…

— И вампирку его проклятую…

— Да ты что? Вампирку, да в землю? Ее жечь надобно, то каждый дурак знает…

В глазах снова помутилось, последняя мысль была неожиданно приятной — Синтия все еще жива, значит, есть надежда. Если она придет в себя, никакие веревки ее не удержат. Может, хоть сама спасется.

Он потерял сознание, прежде чем понял — не спасется. Не захочет, Бросится спасать его, любой ценой, пусть и ценой своей жизни…

Он уже не видел, как к нему подошел старший охотник, как приложил ухо к груди и довольно усмехнулся — мол, жив орденец, ничего ему не сделается. Не видел, как деревья по обе стороны тропы стали все чаще и чаще сменяться крошечными вырубленными делянками, а затем полями и огородами, как появился первый домик…

Его перетащили в сарай, еще раз проверили путы, опять обыскали — а не прячет ли рыцарь где-нибудь в одежде крошечное лезвие… Конечно, Легран был бы полным глупцом, если бы отправился в путь, в имперские земли, без потайных карманов, где лежали и крошечные — только себе вены вскрыть — лезвия, и клинки посолиднее, почти ножи. И даже маленький, но отменной стали напильник. Но во время обыска часть спрятанного железа нашли, а остальное все равно было бесполезно — рыцаря связали со знанием дела, он не мог толком даже шевельнуться…

Его свалили на земляной пол сарая, у дверей тут же посадили двоих сторожей, а еще один, взгромоздившись на коня, умчался в крепость Дир, дабы сообщить о поимке орденского лазутчика и потребовать обещанную награду.

Тонкая струйка воды пролилась на лицо, просочилась сквозь неплотно сомкнутые губы. Рыцарь неудачно вздохнул, тут же закашлялся — чья-то широкая, неприятно пахнущая ладонь зажала рот.

— Ш-ш! — раздалось шипение, явно призывающее к тишине.

Вода продолжала литься, освежая, унимая боль, смывая пот и кровь. Наконец Шенк разлепил глаза — над ним склонилось немолодое лицо, украшенное окладистой бородой. Толстые мясистые губы шевельнулись, но вместо нормального голоса раздался еле слышный шепот: