Читаем без скачивания Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

– Луций, если я и ограждаю тебя от своих дел, то ради твоего же блага. Наши с тобой имена связывают все реже, и, если тебе повезет, все скоро забудут, что когда-то ты был главным моим сторонником среди всадников. Ты деловой человек, Луций, а не политик. Ты не следуешь Стезей чести, ты не представляешь собой реальной угрозы для моих недругов в сенате. Так чего ради тебе разделять мою участь?

– Я твой друг, Гай.

– Ты был и другом Тиберия, однако и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему или Блоссию.

Луций тяжело вздохнул. Оказавшись в отчаянном положении, Гай проявлял себя не с лучшей стороны, демонстрируя мелочную злопамятность.

– Гай, я был твоим другом, когда Фортуна благоприятствовала тебе, и если она может повернуться к тебе спиной, то я – никогда.

Гай пожал плечами:

– Тогда пойдем сейчас со мной.

– Куда?

– На Форум. Мы будем протестовать против попыток забросить Юнонию.

Казалось, Гай ощутил неожиданный прилив энергии. Он расхаживал по дому размашистым шагом и громким, уверенным голосом собирал своих людей.

– Эй, все вы, вставайте! Чего ждете? Хватит прохлаждаться! Мы идем к сенату!

Движимый внутренним порывом, Луций устремился в кабинет Гая, чтобы взять стило и покрытую воском табличку. Гай оставался лучшим оратором своего поколения, и то, что будет сказано им по столь важному поводу, необходимо было сохранить для потомков. В руку Луция легло металлическое стило, инструмент изящный, но прочный, тяжелый и заостренный на конце.

День был жаркий, влажный и душный: пахло близкой грозой. Когда Гай и его спутники приблизились к зданию сената, они увидели высокого, костлявого человека, вышедшего из боковой двери с неглубокой чашей в руках. То был Квинт Антилл, секретарь консула Опимия. Перед началом очередного заседания сената производилось ритуальное жертвоприношение, и авгуры гадали по внутренностям животных. Гадание уже прошло, и теперь Антилл выносил потроха.

– Прочь с дороги, уличное отребье! – рявкнул Антилл, увидев Гая и его сторонников. – Очистите путь достойному гражданину!

Неожиданное оскорбление вывело обычно сдержанного Луция из себя: кровь ударила ему в голову, лицо побагровело.

– Кого ты посмел назвать отребьем? – вскричал он.

– Этот кусок дерьма!

Антилл сделал в сторону Гая жест чашей, и находившиеся в ней окровавленные внутренности выплеснулись на тогу Гая. Он отшатнулся и издал негодующий возглас. Антилл расхохотался.

Не раздумывая, повинуясь мгновенному порыву, Луций метнулся вперед и изо всех сил всадил металлическое стило Антиллу в грудь.

Все охнули. Антилл выронил чашу, и останки потрохов разлетелись во все стороны, забрызгав всех вокруг. Луций попытался вытащить стило, но гладкий металл был скользким от крови. Тога на груди Антилла окрасилась в красный цвет. Он конвульсивно дернулся, пошатнулся и рухнул навзничь, затылком на мостовую.

Гай оторопело переводил взгляд с трупа Антилла на Луция и обратно, не веря своим глазам.

Кто-то из находившихся на улице, увидев, что случилось, забежал в здание. Буквально через мгновение оттуда высыпали сенаторы – кто из главного входа, кто из боковых дверей. Во главе с Опимием они устремились к Гаю и его спутникам. Вид мертвого тела привел их в ярость, которая сменилась у Опимия с трудом скрываемым восторгом: теперь ему было в чем обвинить Гракха.

– Убийца! – закричал консул, указывая на Гая. – Ты убил служителя сената при исполнении им религиозных обязанностей.

– Этот человек выплеснул кровавые потроха на народного трибуна! – выкрикнул в ответ Гай. – Ты подбил его на это?

– Ты больше не трибун. Ты просто сумасшедший и убийца!

С обеих сторон зазвучали оскорбления. Один из людей Гая побежал за своими товарищами, которые собрались напротив здания сената, а когда они прибыли, некоторые из сенаторов решили, что их умышленно окружают. Начавшаяся паника быстро вылилась в рукопашную.

Ярко сверкнула молния. Гай закричал своим людям, чтобы они воздерживались от насилия, но его голос утонул в оглушительном раскате грома. Спустя мгновение небеса разверзлись и на толпу обрушился проливной дождь. На Форум налетел неистовый ветер, и под напором стихии яростная толпа рассеялась.

Воспитанный на книгах по истории, Луций вспомнил древнее предание и невольно содрогнулся от ужаса. Ромул, первый царь Рима, исчез, когда налетела ослепляющая буря. И вот теперь разыгралась такая буря, какой Луций не мог себе даже представить. Он понятия не имел о той роли, которую сыграл древний Пинарий в истории, связанной с кончиной Ромула, зато понимал, что его безумный поступок определил судьбу Гая Гракха.

На следующий день Луций сделал то, что до сих пор делал лишь однажды, – надел фамильный фасинум. Ребенком ему доводилось иногда видеть его на шее матери, а когда сам Луций стал отцом, Менения торжественно передала семейную реликвию ему, заявив, что хотя о происхождении этого предмета толком ничего не знает, но может с уверенностью сказать, что это очень древний талисман, отводящий зло. Луций носил его на шее в тот день, когда получил, чтобы не обидеть мать, а затем снял и забыл о нем.

Но в ту ночь, когда бушевала гроза, фасинум вдруг явился ему во сне парящим над пламенем. Пробудившись, Луций принялся искать его среди всякой всячины, хранившейся в сундуках, нашел и надел на шею. Золотой талисман, спрятанный под тогой и нижней туникой, холодил кожу. Луция трудно было назвать слишком религиозным или суеверным человеком, но если фасинум и вправду обладал какими-то защитными свойствами, то из всех дней его жизни сегодня был самый подходящий, дабы прибегнуть к ним.

Чтобы попасть в Субуру, в дом Гая, Луцию требовалось пройти через Форум. Со стороны здания сената до его слуха донеслись плач и причитания. Толпа оплакивала Квинта Антилла.

Дом Гая был набит народом, как никогда ранее, а атмосфера в нем была близка к истерии. Среди мужчин, спешивших туда, замечалось какое-то странное нервическое воодушевление. Последний раз Луций наблюдал подобную смесь ужаса, ожидания и чувства товарищества, когда перед завершающим приступом стоял с Тиберием под стенами Карфагена. То было предвкушение рождающегося, к добру ли, к худу ли, нового мира, смешанное с пониманием того, что многие из них не доживут до завтрашнего дня, чтобы этот мир увидеть.

Гай, стоявший среди группы жнецов с серпами и косами, помахал ему рукой.

– Ты шел через Форум?

– Да, прошел возле сената. Слышал крики и плач, не видел…

– Не важно, – прервал его Гай странно равнодушным тоном. – Мои «глаза» и «уши» доставляют свежие донесения каждые несколько минут. Квинта Антилла выставили на погребальных носилках перед Рострой. Многие сенаторы состязались в том, кто произнесет более прочувствованную прощальную речь. Плакальщицы причитали и рвали на себе волосы. Между тем, боюсь, некоторые из моих наиболее ревностных сторонников собрали на периферии толпы. Нет, ни о каком насилии и речи не идет, просто выкликают имена. Стоит плакальщикам возгласить «Антилл», как мои люди кричат в ответ «Тиберий». Напомню, тело моего брата протащили по улицам и утопили в реке. Никто не может обвинить меня в том, что с Антиллом проделали такое же.

– Гай, то, что я сделал вчера, – непростительно.

– И совершенно нетипично. – Гай улыбнулся, но глаза его остались печальными. – Должно быть, сами фурии разожгли твою ярость. Кто бы мог подумать, что ее таилось в тебе так много? Ну, Квинт Антилл – не самая большая потеря для мира. Разумеется, Опимий обвиняет меня в убийстве. Даже сейчас он разглагольствует перед своими приятелями-сенаторами, голословно утверждая, будто я желаю им всем смерти. «Гракхи задумали кровопролитие!» – кричит он. Любопытно, что такие, как он, обвиняют противников в тех самых преступлениях, которые затевают сами.

– Неужели дело дойдет до резни, Гай?

– Спроси Опимия. Он делает все, чтобы привести сенаторов в ярость. Предлагает ввести так называемое чрезвычайное положение. Звучит угрожающе и предусматривает предоставление консулам права «принимать все меры по защите государства». Иными словами, они получат право убивать любого гражданина на месте, без суда.

– Гай, этого не может быть.

– И все же боги допускают подобное. Туповатый малый, вроде Опимия, просто не понимает, что нечто подобное этому «чрезвычайному положению» невозможно использовать лишь единожды. Они открывают ящик Пандоры. Стоит позволить государству убивать своих граждан, и оно начнет прибегать к этому снова, снова и снова.

Гай говорил бойко, но неожиданно его голос дрогнул.

– Увы, Луций! Что происходит с нашей любимой республикой? С нашей несчастной, искалеченной, безнадежной республикой?

Он схватил Луция за руки, потом порывисто отстранился и обернулся, чтобы обратиться к жнецам.

– Все вы явились с тем оружием, какое имеете. Филократ, подай мне мой меч! Я не собираюсь ждать, пока они нападут на меня в моем доме. Отправлюсь на Форум и произнесу молитву перед статуей моего отца.