Читаем без скачивания Грузовой лифт - Марга Клод

Во время этих экспедиций я не сплю. Что же касается естественных потребностей, можно без труда удовлетворить их в трещинах, образуемых разрушенным рельефом труб. Я бодрствую, слушаю и делаю заметки. Объектив – это своеобразный эликсир, одна капля которого способна утолить вашу жажду. Если вы провели в потемках целый день, даже не пытаясь включить свой фонарик, то чувствуете, как под вашими легкими копошатся сети. Тогда вам кажется, будто вас ведет спрут и каждое его щупальце разветвляется на тысячи чувствительных нервов. Эти гибкие стебельки способны направить в вашу сторону любую дрожь, любое завихрение атмосферы, самую разреженную вибрацию. Как только вы отождествляетесь с этим существом, то улавливаете все, что затевается, и начинаете по-настоящему ползать. Вы находитесь, так сказать, в средоточии дыхательного процесса, но его конденсат состоит не из водяного пара, а из крошечных глазчатых алмазов. С осознанием, предшествующим каждому наблюдаемому факту, вы бросаетесь из одной трубы в другую. Мгновение назад вы с терпением насекомого внимали ощупываниям своих усиков и догадывались о продвижении корешков, которые углубляются в суть вещей и при отходе впрыскивают в ваши артерии превосходный эликсир визуальных уравнений. Теперь же торопитесь из одной сети в другую, стремясь удостовериться в том, о чем позволила вам догадаться тихая вибрация этой смутной барабанной перепонки. Однако вы должны знать: даже произведя сто раз проверку такого типа, вы не сдвинетесь ни на миллиметр. Просто будете ждать, пока в вас содрогнется спрут, выдавая вам свой улов тайн. Этим, впрочем, хорошо объясняются внезапные кончины.

Если, например, сердце редактора забьется в унисон с сердцем спрута, смерть станет неизбежной и наступит в виде гигантского клеточного пожара, в котором одновременно с образами мгновенно сгорит всякая энергия. Неопытный новичок на краткий миг превращается в матрицу собственной памяти в форме спрута, всасывается в центр самого себя и исчезает. На жаргоне говорят, что его «заглотнуло».

13. Различные замечания

Ни одно наблюдение, проведенное из альвеол, не позволяет утверждать, что реестр обязательно должен принимать форму окончательного доклада, которой, не смея в этом признаться, отдает предпочтение Ламбер. Тем не менее одно из двух: либо реестр соответствует выражению реальности, либо он просто является упражнением, призванным довести упряжку редактора до двери мыслящих сетей, о существовании которой он дотоле не подозревал, или, возможно, оправданный страх побуждал его этой двери избегать.

Может также статься, что внезапное исчезновение некоторых редакторов (случай Слоджиа) привело к отклонению сообщества, которое некогда было многочисленным, а сегодня ограничивается старым чудаком, приютившимся где-то в 12-й, и Ламбером.

При рассмотрении фактов данное отклонение, вне всякого сомнения, выражается в постепенном забвении некоторых сетей и усилении интереса к другим. Такого рода катастрофа стала еще неизбежнее, поскольку редакторы стали поддаваться озлобленности. Разумеется, само существование альвеол толкает на такой отход в сторону, ведь если объектив остается безразличным к передаваемому образу, то взгляд наблюдателя, наоборот, охотно к нему привязывается.

Ламбер, который не может этого не знать, наверняка подосадовал бы на себя, что пренебрег сотрудничеством, пусть даже неудовлетворительным, такого компаньона, как я. Тем не менее одной ясности ума не хватает для пресечения нырка в неописуемое исступление всякий раз, когда одно из моих наблюдений противоречит его заметкам. Я вижу в этом доказательство того, что он стал заложником своего зрения.

Если такова реальность, чем способны ему помочь продолжительные уходы в самые дальние сети? С другой стороны, если мои предположения подтвердятся, разве я не вправе считать, что лестничная площадка, доступ куда мне открыт, – всего лишь театр второстепенных превращений, о котором мог бы сделать доклад лишенный фантазии секретарь?

Я убедился, что ближайший отрезок 6-й сети усеян тупиками, но он позволяет добраться до трех соседних альвеол, несмотря на повороты, которые приходится совершать, прежде чем расположишься в одной из них.

С этих трех постов мы могли наблюдать сцены, которые обычно предлагают лишь дальние сети. Я хочу поговорить об этих великих перемещениях людей с гладкими лицами, которые можно опознать, несмотря на отсутствие черт. Это доказывает, что 6-я и 2-я сообщаются между собой. А ведь подобная возможность казалась совершенно исключенной…

Решив, что благодаря этому открытию я выделил первый элемент образного доклада, Ламбер включил запись о нем в свой реестр. Полагая со своей стороны, что он хорошо ко мне относится, я упомянул при нем о возможном наличии шахты на западном отрезке 6-й сети. Он не отрицает такой вероятности, но отговаривает меня туда идти.

– Вы входите во вкус, – сказал он мне. – Поверьте, меня это радует. Однако опасайтесь спускаться до этого уровня. Там внизу нечего смотреть, ручаюсь вам: ничего, кроме сточных желобов, что ведут к новым желобам, в конце которых вы встретите лишь зловоние завершающих вод…

14. Цементированная пещера

Пятнадцать часов. Оснащенные фонариком и шахтеркой каской, которые нам любезно предоставил дом, мы продолжаем свое индивидуальное исследование сетей.

Мы не спеша долезли до открытой альвеолы, которая на седьмом этаже здания выходит в шахту двора, окруженного четырьмя гладкими стенами. Убеждаясь, что обрели некоторую ловкость в перемещениях, а также лучше запомнили круговые маршруты, мы радуемся, что достигли своей цели, не потревожив чутье той твари, что рыщет под землей, жаждая человеческого пота. Вздохнем полной грудью.

Неудобство в том, что приходится запрокидывать голову далеко назад и высовываться над пустотой, если хочешь увидеть целиком скромный прямоугольник неба, ограниченный краями крыши. Малейшая невнимательность грозит смертельным падением.

Когда сидишь, свесив ноги внутрь, можно едва различить полоску голубого неба. Чтобы увидеть больше, есть лишь одна возможность: необходимо лечь навзничь и на лопатках проползти на полгруди. О, одиночество!

Как только мы решаемся на эту авантюру, для нас разрешается загадка больших камней, сброшенных на площадку альвеолы: их переноска по всей длине сети, очевидно, потребовала громадных усилий.

Правда, с таким камнем у бедра вы получаете мощный противовес и, обратившись лицом к небосводу, вполне можете с четверть часа помечтать. К сожалению, спустя некоторое время в ногах и пояснице возникает острая боль. Приближается миг, когда очарование небесным отверстием переходит в притяжение к тому, что внизу…

Пока жили снаружи, мы почти никогда не поднимали взгляд. Когда небо сверху, когда оно входит в окно и ласкает ветерком кровли и кроны деревьев, кому пришло бы в голову его созерцать? Различать только малый его лоскуток мучительнее, нежели видеть все целиком. Лишь на миг устремив взгляд в лазурь, здесь приходится рисковать жизнью, а при невнимательности – с нею расстаться.

Сколько нам подобных, завороженных этой красотой, предавали тела свои пустоте? Сколько их приползало сюда, дабы насладиться несколькими секундами свободного парения в воздухе, а затем удариться внизу хребтом или черепом о плиты, погруженные во тьму?

В то самое мгновение, когда я это записываю, мне мерещится постепенно нарастающий плеск. Да ну ее к черту, эту бездну! Голубой экран опрокидывается, и вот мы уже стоим на одной дрожащей ноге. Как легко распуститься…

Перед темной пастью альвеолы, за которой скрещивается множество зловонных пищеводов, готовых вновь увлечь нас в свой извилистый клубок, мы спрашиваем себя: это видение, жизнь или оконченная работа? И каких небес, способных заставить нас забыть лазурь, можно коснуться внизу?

15. Досье Слоджиа (продолжение)

Продолжим изучение реестров. Из восемьдесят тысяч триста пятьдесят пятой полоски мы узнаем, что казнь Слоджиа произошла через несколько недель после смерти Баше (инженера-архивиста).

В то роковое утро, после того как весть о кончине Баше принес один из членов центрального бюро, Слоджиа проникает в раздевалку ночных сторожей, дает красной рыбке-талисману порцию высушенного корма и с подозрительной улыбкой заявляет коллегам:

– Я покормил душу Баше.

Около десяти лет Слоджиа занимает одно из первых мест в группе надзора. Поскольку он одарен живым интеллектом и наблюдательностью, его отличает начальник отдела, вскоре поручая ему выполнять решения, принятые центром при закрытых дверях.

Дабы облегчить ему задачу, Баше просят стать его секретарем. Но через несколько месяцев последний обращается в центральный комитет по надзору с конфиденциальным письмом, в котором утверждает, что Слоджиа слишком вольно обращается с нормативным кодексом. Заводится дело, основанное на словах, сказанных подозреваемым в личных беседах. В конце расследования Баше трагически погибает, раздавленный тяжелым грузом, а Слоджиа, как и следовало ожидать, чуть позже казнят…