Читаем без скачивания Особо опасная статья - Вячеслав Денисов

Саланцев терпел, Галабердин, почувствовав слабинку в линии расследования, приободрился, и старший опер МУРа уже стал сожалеть о том, что следователь Генпрокуратуры попросил составить с задержанным предварительный разговор. По мнению сыщика, теперь позиции следствия были ослаблены еще сильнее, чем до того момента, когда он ввел Галабердина в свой кабинет. Сыщик понимал Кряжина – лишние пересуды на стороне об использовании им в ходе следствия силы следователю не нужны. Не нужен и отказ подсудимого от показаний прямо в зале суда. Однако неужели Галабердин первый, кого приходилось брать в кабинете номер триста пятнадцать за шиворот и легонько встряхивать? Особых проблем от этого не случалось никогда. Жалобы были, но на кого не жалуются? Исключительно на тех, кто не работает.

Когда Саланцев вез Галабердина в прокуратуру, он чувствовал невесомое унижение и легкий дискомфорт. Рядом с ним на сиденье находился человек, которого в течение половины рабочего дня так и не удалось склонить к даче признательных показаний. Такое случалось и ранее, но никогда – в такой унизительной форме.

Об этом он и поведал полчаса назад Кряжину, пересказав вкратце содержание трехчасовой беспредметной беседы с Галабердиным. Тот велел ехать с задержанным на Большую Дмитровку немедленно, захватив с собой все необходимые документы.

Так домохозяин Борис Петрович Галабердин, проживающий на пособие с биржи труда, оказался в кабинете старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Кряжина с пятью тысячами долларов в кармане.

– Борис Петрович, – спросил старший следователь, положив руки на раскрытое уголовное дело, – случались ли в вашей жизни неприятности? Такие, чтобы всю оставшуюся жизнь помнились?

Безработный заявитель повращал выпуклыми глазными яблоками и остановил их на государственном гербе, вышитом на галстуке советника юстиции. После перевел взгляд на веер купюр с изображением Франклина, лежащих на протоколе изъятия, и снова посмотрел на орла.

– У тебя мозги есть?

– В смысле? – буркнул Галабердин.

– Вот видишь. Простой вопрос, а у тебя уже проблема.

– Есть.

– А я думаю, что нет. – Кряжин уже понял, что за персонаж перед ним, и решил идти ва-банк. – Ибо человек, заложивший в собственную машину взрывное устройство, а после разрешивший на ней покататься двум инспекторам налоговой инспекции, мозгов иметь не может. Перед смертью, задыхаясь от дыма на вещевом рынке в Химках, один из инспекторов сказал: «Задержите Галабердина, это он». В его кармане мы обнаружили расписку, в которой значилось, что Галабердин Б.П. получил от одного из инспекторов пять тысяч долларов США в качестве задатка за продаваемую им квартиру семнадцать дома два по улице Серебренниковской. Я вас понимаю, Борис Петрович. Получить пять штук баксов в надежде на то, что огонь уничтожит все следы, – решение разумное. И машину на новую поменять, и квартиру не продавать. Поэтому я и спрашиваю: случались ли в вашей жизни неприятности, запоминающиеся на всю жизнь? Если нет, то я готов вас обрадовать. Это произошло.

По лицу задержанного уже давно струился пот. После упоминания о взрывном устройстве он выступил, при озвучивании последних слов налогового инспектора пот стал превращаться в тонкие ручейки, а после понимания факта того, что его кто-то собирался кинуть на квартиру, хлынул водопадом.

– Инспектора? – неожиданно тонко для своего солидного, девяностокилограммового веса пискнул он. – Какие инспектора? Они сказали: «Вот тебе пять тысяч, и забудь о машине, что под твоими окнами. Ровно в четырнадцать часов заявишь угон. Тебе предлагал кто-нибудь за эту машину пять тонн баксов?» Товарищ следователь, мне предлагали за нее восемь. Но не долларов, а рублей. Разве я мог отказаться?

– А ты говоришь, Борис Петрович, что у тебя мозги есть, – с желтой искоркой в глазу возразил Кряжин. – Теперь у тебя ни машины, ни пяти тысяч долларов, зато в наличии статья за заведомо ложный донос и еще одна за соучастие в особо опасном преступлении. Я тебя поздравляю. Вряд ли найдется еще кто-то, кому улыбнется удача провернуть такую удачную сделку.

– Я их не убивал…

– Знаю, – согласился Кряжин. – Я так и напишу в обвинительном заключении: «Уголовное преследование в отношении гражданина Галабердина за убийства в Москве и Московской области налоговых инспекторов прекратить в связи с отсутствием событий преступления». А вот за заведомо ложный донос вам, товарищ, до «двушки». Плюс до «пятнашки» за участие в похищении человека. Суд у нас беспристрастный. Председатель Конституционного суда недавно так и доложил Президенту: «Судебная реформа закончена. За беспристрастность можно не волноваться».

Увлекшись цифрами, Кряжин продолжил арифметические вычисления. Выходило, что пятнадцать плюс два – семнадцать, минус два за прежнюю несудимость, еще минус три за положительные характеристики от соседей. Плюс год за ненависть потерпевших, еще плюс четыре за то, что подельники обязательно укажут на Галабердина как на организатора, минус полтора за его язву. Итого пятнадцать лет и шесть месяцев с отбыванием наказания в колонии строгого режима где-нибудь под Красноярском. И советник предложил задержанному поспорить на его квартиру, что ошибся он всего на один-два месяца.

Совершенно не подготовленный к подобным разговорам, ранее несудимый Галабердин вошел в состояние полного ступора. Не верить человеку, восседающему в кресле дома с начищенной бронзовой табличкой, он не мог. Как и насколько здесь сажают, был наслышан. В Красноярске один раз был. Страшное место: садишься пить чай, подлетают комары и чуть не вырывают из пальцев рафинад. И опять же – квартира. В столице кидают разными способами, и не исключено, что трюк с машиной – часть плана этого «кидняка». И еще – налоговые инспектора. Это все очень плохо. Жена одна с дачей не справится.

– Попробуем провести судебный процесс по-другому, – сказал между тем страшный следователь. – Оставим в покое похищение людей. Как организатору в этом деле вам грош цена. Простой пример: вы умеете выстраивать логические ряды?

– Ряды? – Галабердин окончательно пал духом и с безнадегой в глазах вытер широким рукавом майки пот, льющийся со лба, как Ниагарский водопад.

– Вот я и говорю, – удовлетворился ответом следователь. – Поэтому оставим кражи людей. Обратимся к вранью. Наглому, беспардонному, бесхитростному. Продать машину знакомым за пять тысяч долларов, а после идти в милицию и, не пряча глаз, уверять ее сотрудников в том, что транспорт угнан. Здесь возможны варианты. Не буду раскрывать перед вами наши черные хитрости, скажу лишь, что я тот, который умеет два года реального срока превращать в год условного. Я волшебник, Борис Петрович.

– У меня как раз есть приправа для волшебного зелья… – и глаз Галабердина моргнул в сторону веера купюр.

– Вы были правы, – раздался из угла кабинета голос Саланцева. – У него действительно нет мозгов.

– Они у него есть, – мягко, почти ласково возразил следователь. Портить общую картину появившегося взаимопонимания такой мелочью, как ошибка собеседника в выборе аргумента, ему не хотелось. – Просто у него их мало. И Борис Петрович считает, что ему проще дать взятку в размере пяти изъятых у него при понятых тысяч долларов, вместо того чтобы рассказать о тех двоих хитрецах, что взяли у него машину.

– Я расскажу, конечно, – наконец-то стал понимать предъявляемые к нему требования Галабердин, – что знаю. Но я знаю мало.

– В последнем я уже убедился. А потому, тая в душе желание совершить должностной подлог и вместо законных пятнадцати с половиной выдать вам один условно, я спрашиваю: кто те люди, что обратились к вам с просьбой?

– Инспектора налоговые.

Кряжин вздохнул, подошел к кондиционеру и включил его на максимум.

– Галабердин… Это я вам сказал. А вы их с какой стороны знаете? Мы уже слишком долго ведем этот разговор, и я начинаю сердиться. К одному году уже начинают проситься в плюс еще два за недоверие.

– Один из них Филька. Но я не знал, что это налоговый инспектор. Сроду бы не подумал, что он налоговый инспектор. К деньгам его – да, тянуло. Всегда тянуло. Но чтобы до такой степени…

– Кто этот Филька?

Саланцев за два часа разговора с Галабердиным, уверенно косящим под полного дурака, устал, как за трое суток засады. Он беспрестанно пил из кряжинского чайника чай, сначала спрашивая разрешения, потом уже без спросу, курил, разминал ноги. И сейчас старший опер походил на куст вчера отцветшей сирени – готовый жить дальше, приносить пользу, но уже не так ярко. В МУРе несколько иные методы получения достоверной информации, но Андрей Андреевич, храня уважение к следователю, вынужден был признать, что при работе с такой категорией лиц нужен именно тот, что избрал следователь. Человека можно обмануть, его можно уговорить, купить, но человека никогда нельзя унижать. Даже такого негодяя, как Галабердин. Впрочем, почему – «даже»? Именно таких и нельзя загонять под плинтус и брать на арапа. К ним нужен подход тонкий, расчетливый, дающий возможность фигуранту слить информацию по искусственно выдуманной для себя причине. Безысходности, например.