Читаем без скачивания Часовой механизм любви - Алла Полянская

– Но вы все равно скажите нам.

У Шатохиной зазвонил сотовый в кармане. Егор перевел дух – он совсем не хотел рассказывать о том, что случайно подслушал разговор двух девиц на крыше.

– Приезжай. – Инна отложила телефон. – Федь, там голубцы остались? Дэн приедет злой и голодный. Так что вы там видели, Егор Алексеевич?

– Я вчера вышел на крышу подышать. Я не видел девушек, они были с другой стороны воздуховода. И вот одна, Соня, говорила этой… Маше… чтобы та меня охмурила. Перечислила всех, кто может попытаться сделать то же самое, и сказала… сказала, что ни у кого больше нет шансов. Потом они ушли. То есть если она дружила с этой Соней, то, возможно, именно с ней она и была?..

– Это один из вариантов. – Федор достал из холодильника кастрюлю. – Пять штук осталось, поставлю на подогрев. Завтра навертишь новых, Ин.

– Побойся бога, Федор. Завтра Восьмое марта, так что вы с Дэном попали, готовить вам придется. – Шатохина посмотрела на кота. – Да, смерть придает нашей жизни значение. Кто знал Машу Данилову до этого? А теперь ее портрет поставят в холле, завалят умирающими цветами и трижды никому не нужными плюшевыми игрушками, свечки кто-то притащит, сто пудов. Она своей смертью добилась того, чего никогда не могла добиться при жизни – внимания и сочувствия. Сожаления даже. Ведь когда Шаповалова пинала ее, или что-то не удавалось в личной жизни, эта Маша небось думала: вот возьму и умру, и тогда все они пожалеют. Будут стоять и плакать у гроба, например. И угрызаться, что не ценили. Ведь думала же она такое, каждый из нас хоть раз в жизни примерял на себя это дерьмо с гробом и венками. Как будто можно умереть временно – полежать маленько в гробике, а потом встать и жить дальше, и все будут тебя на руках носить. Я думаю, вся ее никчемная жизнь не стоила того, что дала ей смерть.

– Ин, ты чего? – Егор, сам того не замечая, вдруг перешел на «ты», настолько его потряс цинизм сказанного. – Если ее убили, это не было ее выбором.

– Да, не было. Но это не отменяет того, что я сказала. Она была типичной неудачницей: в тридцать два года ни семьи, ни образования, ни карьеры, ни стремлений к чему-то, кроме желания найти богатого мужика, который будет ее содержать и ей больше не придется работать. Но с каждым годом она становилась старше и ее шансы на рынке невест падали, а прЫнц все не появлялся, и вдруг такой подарок судьбы – новый директор, молодой, симпатичный и печальный. Я боюсь даже думать, какими фантазиями оброс ваш образ, Егор Алексеевич.

Она не утратила ни грамма самообладания, не назвала его по имени и на «ты», хотя Егор сделал шаг, но он начальник, и шага оказалось мало, они оба знали правила игры.

– Можете со мной на «ты» и просто по имени. Ну, в неофициальной обстановке, – предложил он.

Ни одна фраза не давалась ему так тяжело. На форуме все были на «ты», а в реале он не привык общаться с людьми, если это не касалось работы. Он вообще был необщителен, а мать постоянно подогревала в нем это отчуждение, она сумела сделать так, что то, что делает нашу жизнь приятной, прошло мимо него. Ведь он жил недостаточно хорошо. И работа его тоже недостаточно хороша. И… Все, к черту. Старая сим-карта выброшена, и это не просто перейденный Рубикон, это… почти победа.

Он любил форум за то, что там его жизнь протекала без мучительных сомнений и проблем с общением. Там все было понятно, Купера все уважали, и он сам любил Купера – даже гордился им. На форуме мать не могла его достать, она даже не подозревала, что у Егора есть форум и совсем другая жизнь, и она оказалась настоящей, его виртуальная жизнь, и Стая настоящая – кофе из клетчатого термоса и бутерброды с сыром, осенние листья в руках у девчонок и черный плащ Сани-Лунатика, и запах Питера, тоже настоящий. Это спасало его от того, что происходило в мире, где он был просто Егором. Где никто не звал его Купер, где всем было по барабану, все ли у него в порядке.

Форум дал ему то, чего у него не было ранее. Жизнь, которую он построил сам – пусть в вирте, но какая разница? Ведь он остался тем же человеком, и люди, которые прятались за никами, были настоящими – он знал их, слышал их голоса в трубке. С ними ему было просто.

И теперь ему отчего-то тоже стало просто, хотя он сидит в чужом доме с двумя незнакомцами, и он сейчас Егор, а не Купер, но ему спокойно. В последние два дня он делает то, чего никогда не делал. Мог ли он еще вчера утром подумать, что будет сидеть на кухне Шатохиной, которую всего сутки назад хотел уволить, – и чувствовать себя настолько хорошо, насколько это вообще возможно. И если начинать заполнять пустоту, вот это то, что он хотел бы иметь в том мертвом пространстве, которым была его жизнь. Несносная Шатохина, Федор-Феденька, греющий голубцы для Дэна, и кот под потолком, экзотический и хищный.

– Инна, я собирался тебя уволить.

– Я знаю. – Шатохина смотрит на него непроницаемо, как раньше, улыбаются только уголки ее губ. – Ты меня отчего-то жутко боялся.

Да, боялся. Егор вспомнил, как постоянно боролся с собой, чтобы никто не заметил, насколько тяжело ему дается общение с людьми, которых он вынужден видеть каждый день. С клиентами – пожалуйста, они приехали и уехали, тема для разговора определена, в деле он разбирается досконально, ничего личного, кроме сувениров. Но вот те, кто претендует на большее… если человека видишь каждый день, то нужно выстраивать с ним отношения, и когда совершенно не знаешь, как это делается, проще отгородиться. Шатохина приняла эту игру, в отличие от остальных, не пыталась обойти его глухую оборону. Она была его зеркальным отражением, а он смотрел на нее и не понимал, что видит самого себя. И каждый, глядя на нее, видел свое – Федор видел добрую и душевную женщину, остальные тоже что-то видели, но есть ли хоть два человека, которые видят ее одинаково? Есть ли вообще в мире нечто, на что люди смотрят – и видят одно и то же? Ну, кроме товара на складе. Вот почему ему нравилась его работа. С товаром все всегда ясно, и если его свойства меняются, всегда понятно, почему это произошло и что делать дальше. С людьми такое почти никогда не получается. Видеть одно и то же небо – это просто наука подбирать друзей, и на форуме сообщества как раз и сбиваются в стаи по признаку того, какое небо они видят.

– Но я еще вчера днем передумал.

– Ну, и ладушки. Может, ты спать пойдешь, Егор Алексеевич? На тебе лица нет. – Инна с сочувствием посмотрела на бледного, издерганного Казакова. – Я тебе комнату покажу, идем.

Он и сам чувствовал, что с ним что-то не так, и только после слов Шатохиной осознал, что хочет спать, да так, что готов уснуть прямо здесь. Егор знал, что это может оказаться обманом, и только он примет горизонтальное положение, сон сбежит – но когда Инна взяла его за руку, он покорно пошел за ней. Пальцы у нее оказались теплыми и шелковистыми на ощупь. Кот, осторожно ступая по балкам, проследовал за ними. Поднявшись на второй этаж, Инна провела его по галерее и открыла одну из дверей. Там оказалась уютная комната с большой кроватью.

– Вон дверь, это ванная. Полотенца в шкафчике, халат и тапки тоже, ну и прочее, что положено, там найдешь. Ложись спать, на тебя смотреть страшно. Завтра выходной, отоспишься, потусим, наговоримся еще, Федор у меня, похоже, на все выходные зависнет.

– И часто он так?

– Бывает. – Инна сняла с кровати покрывало, и кот прыгнул с высоты на постель. – Патрик, звезда моя, так можно лапку сломать!

– Здесь мягко. – Егор с опаской покосился на кота. Здоровенный зверь. – Это же не на пол, на кровать-то прыгать веселей.

– В том-то и дело, что лучше на пол. Тогда лапка правильно группируется и правильно приземляется, а тут мягко, и группироваться не всегда получается, можно пострадать. Все, Егор Алексеевич, располагайся и спи.

– Твой друг приедет, а комната занята.

– В этом доме для Дэна всегда найдется койка. – Шатохина направилась к двери, кот последовал за ней. – Спите, босс. Завтра тоже будет день.

Егор прикрыл дверь и сел на кровать. Что он делает? Зачем приехал сюда, и почему у его подчиненной вообще такой дом, каким образом? Он вошел в ванную и открыл белый шкаф – там на полках лежали полотенца, на плечиках висел халат и стояли тапки, совершенно новые, в упаковке. В зеркальном шкафчике над раковиной Егор нашел несколько новых зубных щеток, одноразовые станки для бритья и прочие туалетные принадлежности. Он вдруг почувствовал, как сильно устал, ему очень хотелось принять душ, тело просило отдыха. И он чувствовал себя спокойным, несмотря на то, что под потолком этой комнаты тоже были проложены балки – вдоль стен, и пробиты отверстия, чтобы кот мог беспрепятственно передвигаться по всему дому. Какую же надо чувствовать ответственность за жизнь и благополучие животного – красивого, редкого, несомненно, и умного, но все же животного, чтобы так перестроить ради него свой дом? И свою жизнь? И нет в этом ничего нарочитого, ничего фальшивого, ничего, что он так ненавидел и от чего бежал.