Читаем без скачивания Смерть в своей постели - Виктор Пронин

— Ты забыл прихватить «Смирновскую», — сказал Пафнутьев сурово и осуждающе.

— Паша! — вскричал Худолей. — Как ты прав, как ты прав! И знаешь, я хочу подсказать тебе очень дельную вещь… Ты будешь меня благодарить долго и, можно сказать, исступленно.

— Слушаю внимательно.

— Не торопись, Паша, со следствием, не торопись разоблачать злодея, а? И ему приятно будет, злодею, что он так долго ходит неразоблаченным, и нам приятно. Ты должен, Паша, не просто разоблачить нехорошего человека, тебе необходимо вскрыть всю подоплеку происшедшего, дать социальную оценку убийства, провести не только разъяснительную работу с жильцами этого дома, но и воспитательную. Да, на это уйдет неделя, вторая, третья… А ты все равно не торопись. Здесь столько всего, столько всего, что твою поспешность никто не поймет. А некоторые могут даже осудить. И сурово, Паша, потому что дружеский суд — справедливый, но суровый. Ты понял меня, Паша?

— Думаешь, тебе здесь на две недели хватит?

— Дольше! Гораздо дольше, Паша! Убийство такого человека наверняка получит огласку, люди уже взбудоражены. И если ты опрометчиво и бездумно раскроешь преступление за два дня… Общественность будет огорчена и разочарована в тебе, Паша.

— И ты тоже разочаруешься во мне? — механически спросил Пафнутьев, продолжая прислушиваться к невнятным звукам где-то совсем рядом, в этом самом подвале.

— С меня все и начнется, Паша. И я говорю об этом со всей присущей мне прямотой. И откровенностью.

— Это хорошо, — ответил Пафнутьев, не слыша слов Худо-лея. Он уже не мог откликаться на куражливое настроение эксперта, и тот сразу это понял, примолк, отошел в сторонку, не забыв, все-таки не забыв сунуть в служебную свою сумку бутылку смирновской водки. Начальство велело — надо выполнять. А проделав это, сразу стал деловым, сосредоточенным. Дескать, какие бы неожиданности ни подстерегали нас в этом доме, какие бы опасности ни грозили, какие бы соблазны ни тревожили и ни терзали, мы все равно остаемся на посту и дело свое сделаем.

Еще раз обойдя подвал, убедившись, что, кроме залежей виски, паркета, кафельной плитки, лыж и велосипедов, здесь ничего нет, Пафнутьев и Худолей поднялись наверх. Правда, Пафнутьев подзадержался, прислушался, замерев на первой ступеньке лестницы. Но нет, никаких звуков больше не услышал.

— Ну, и не надо, — пробормотал он.

Направляясь к секретарше Объячева, Пафнутьев уже представлял ее себе. Это наверняка будет красивенькая, пухленькая девочка с распущенными волосами и заплаканными глазами. И почти не ошибся. Волосы действительно были всклокочены, но короткие, так что распущенными их назвать никак было нельзя. Глаза тоже оказались хотя и не заплаканными, но красными, видно, совсем недавно девушка рыдала в подушку, которая лежала в самом углу раскладного дивана.

И еще заметил глазастый Пафнутьев — диван раскладной, но для девушки явно великоват, двуспальным оказался диван, и, видимо, для этого были основания. Впрочем, что гадать — ясно, какие могут быть причины для подобных странностей.

Увидев входящего Пафнутьева, девушка вскочила, сделала несколько шагов навстречу, но тут же остановилась, осознав, что вошел совершенно незнакомый человек. Она была в сверкающем спортивном костюме лазурно-зеленого цвета. Наряд мало подходил к событиям, которые разыгрались в доме, но юное создание, похоже, еще не привыкло осознавать подобные вещи.

— Здравствуйте, — сказал Пафнутьев, тоже делая шаг навстречу.

— Здравствуйте.

— Я уже все про вас знаю. Вас зовут Света, фамилия — Юшкова, вы первая красавица не только этого дома, но и всех окрестных лесов. Это правда?

— Правда, — кивнула Юшкова. — А вы, наверное, приехали, чтобы задержать убийцу?

— Хотелось бы, — честно признался Пафнутьев.

— Какой кошмар, какой кошмар! — не в силах сдержаться, Юшкова почти упала на грудь Пафнутьеву и забилась в рыданиях. И ему ничего не оставалось, как обнять ее за плечи, прижать к своей груди девичью головку, погладить по волосам. Кто-то заглянул в дверь. Оглянувшись, Пафнутьев увидел понимающую ухмылку Вохмянина. Кивнув головой, он велел ему убираться, не нужны ему были свидетели в столь трепетный момент. — Когда я увидела дыру в его голове… Дыру, в которую мог протиснуться мой кулак… Как я рыдала, Господи… Я чуть не упала там же, рядом, в лужу крови…

Как ни был потрясен Пафнутьев необычным поведением девушки, но его заскорузлость, его отвратная натура проявила себя в полной мере, и в этот священный миг, когда на его груди рыдала самая красивая женщина из всех, которых ему довелось увидеть в своей паскудной жизни, не смог он удержаться от мысли, подлой и недоверчивой, — а лужи-то не было… Не зря Худолей все время причитал, что крови мало… Кровь была только на подушке… Но ведь не в кровать же рядом с трупом готова была упасть Светочка Юшкова…

И в то же время чаще обычного билось его истерзанное следовательское сердце, сознавал он, сознавал — от красавицы исходит такая нестерпимая вибрация, что все гены бедного Пафнутьева содрогнулись и расположились в каком-то совершенно невероятном порядке.

О, эта подлая профессия, — мысленно простонал Пафнутьев, гладя короткие светлые волосы красавицы, от которых шел тревожный запах полыни и еще каких-то душных и сумасшедших трав, — этот запах он помнил, оказывается, много лет, с тех пор, как далеким летом довелось провести ему месяц на Арабатской стрелке под знойным бездонным небом, на хрустящем ракушечнике, у зеленого Азовского моря… Оказывается, помнил, помнил, хмырюга старый! И при этом в мыслях, о, подлая работа! при этом в мыслях он ерничал и усмехался наивным и беспомощным словам девчушки, удары сердца которой чувствовал собственной грудью, и грудь ее тоже чувствовал. Надо же, как удачно она расположилась на мне, мелькнула мыслишка, настолько гадкая и мелкая, что Пафнутьев ужаснулся своему падению и устыдился, устыдился.

Девушка неожиданно резко отстранилась от него и, не убирая рук с плеч, в упор посмотрела на Пафнутьева заплаканными глазами.

— Обещайте мне… Вы найдете убийцу!

— Конечно, обещаю. — Пафнутьев с трудом покинул раскаленный на солнце ракушечник Арабатской стрелки, со стоном бросил последний взгляд на медленные, зеленые волны Азовского моря и вернулся в этот, уже опостылевший ему, недостроенный объячевский замок. — Я с удовольствием задержу его, — сказал он несколько бестолково, но тут же исправился, задав вопрос и своевременный, и важный. — Но кто он?

— Не знаю. — Света отошла от Пафнутьева и присела на свой громадный диван. — Не знаю.

— А его жена… Что за человек?

— Стерва.

— В каком смысле?

— Во всех. Откуда на нее ни глянь, куда в нее ни загляни — одна сплошная стерва.

— Сурово вы о ней…

— Если бы вы знали, если бы вы знали, как Костя ее ненавидел, как она его ненавидела! — Света вскочила с дивана, подбежала к Пафнутьеву и опять замерла у него на груди — видимо, была у нее такая привычка.

Если не отработанный прием, подумал Пафнутьев и снова устыдился. Да, Паша, привык ты общаться с людьми, у которых другие манеры, осторожные, расчетливые и сухие. И вот столкнулся с другим человеком, и все в тебе топорщится от подозрительности и опаски. А чего ты, Паша, опасаешься? Скажи, наконец, сам себе — чего ты опасаешься? Что может сделать с тобой этот ребенок, искренний и наивный, доверчивый и несчастный? Стыдно, Паша, стыдно.

— А за что она его ненавидела? За что он ее ненавидел?

— О! — Света уронила руки вдоль тела и отошла к окну. — Костя вкладывал в этот дом все свои силы, время, деньги, наконец. Он с рабочими клал кирпичи, вывозил мусор, с архитекторами составлял проект. А сколько сил стоило протянуть электричество, водопровод, канализацию, телефон…

— Да, большая работа, — сочувственно заметил Пафнутьев. — И, наверное, стоит больших денег.

— А, деньги! — махнула Света красивой ладошкой. — Стоит ли говорить о деньгах, если уже нет человека!

— Да, действительно, — рассудительно произнес Пафнутьев. — Жизнь человеческая — это мерило всех ценностей на земле.

Эти слова он слышал совсем недавно по телевизору, и надо же, подвернулись в удобный момент. Сначала Пафнутьев спохватился — было в них что-то выспреннее, фальшивое, но Света восприняла их всерьез и даже уронила слезинку в высокий ворс красноватого ковра.

— Когда дом был почти готов, Маргарита заявила Косте, что это их совместно нажитое имущество, представляете?! Выкопала где-то эти юридические слова и выдала их в удобный момент. Совместно нажитое имущество! И потому она, как его законная жена, имеет полное право на часть дома. А, говорит, отсужу у тебя половину этого сооружения, она дом называет сооружением, но жить, говорит, в нем не буду ни одного дня. Я, говорит, свою половину заселю всеми народностями Кавказа, какие только удастся найти, устрою здесь маленький такой, симпатичненький Кавказ. И все мои жильцы будут воевать друг с другом не слабее, чем на настоящем Кавказе. Будет, говорит, у тебя здесь и своя Чечня, и Осетия будет, и Абхазия тоже состоится… А ты, говорит, живи в своей половине, как в большой России, и радуйся. Живи и радуйся. И трупы у тебя здесь будут, и взрывы, и простые убийства, и заказные… Все будет.