Читаем без скачивания Мир наизнанку (сборник) - Марина и Сергей Дяченко

Соседи оживились.

– Вы же видите, она не в себе, – сказала им Лиза. – Вы же видите, человек ломится в чужой дом – хоть бы участкового вызвали, что ли!

– Я сама пойду в милицию! – рявкнула блондинка. – Ваша семейка вся заодно! Где Павел? Я беременная!

– Павла нет дома, – любезно сообщила Лиза. – И не будет. Я его убила, иду сдаваться, – в доказательство она потрясла свернутой теплой курткой.

Соседи весело заржали. Блондинка выпучила глаза:

– Вы его не спрячете! Даже на том свете! Он обещал мне жениться – вот пусть и женится!

Лиза воспользовалась ее замешательством и сбежала вниз по ступенькам.

Мир вокруг был очень ярким. Синяя и желтая плитка на лестничных площадках, красные перила, зеленые стены; странно, Лиза никогда раньше не замечала, в какие тропические тона окрашен обыкновенный городской подъезд. Разве что в детстве, когда она вдруг будто забывала, кто она, и привычные вещи казались новыми, а собственное имя – странным. Но в детстве это чувство было жутким, как падение, а теперь она удивленно оглядывалась, как человек, впервые снявший очки с очень грязными стеклами.

Она вышла во двор и на секунду остановилась, пораженная потоком свежего воздуха, силой и уверенностью солнечного света, совершенством птичьих голосов. Она слабо улыбнулась – и поняла, что не улыбалась уже много дней, что лицо ее отвыкло улыбаться и нужные мышцы едва не атрофировались. Она зашагала через двор, отлично помня и понимая, что Пашка убил Свету и погиб сам, что Алена еще ничего не знает, и жизнь с каждым шагом становилась прекраснее – может быть, потому, что каждый шаг приближал к пропасти.

Сиреневый куст еле вздрагивал пыльными листьями. Солнце стояло еще высоко, небо оставалось чистым, и зонтика не было в сумочке. Лиза решительно шла к остановке маршруток; огромная улица была пуста, желтая бабочка сидела на асфальте, на белой полоске дорожной разметки. В пыли у скамейки валялся измятый пластиковый стаканчик. В окошке будки обменника светились, как у кошки, глаза сидельца Игоря.

Лиза подошла. Игорь смотрел на нее снизу вверх, почти подобострастно.

– Я хочу поехать к Хозяину, – сказала она.

– Я тоже, – сразу согласился Игорь. – Но это нельзя, если он не зовет.

– Меня он звал.

– Однажды звал, и вы к нему ездили. А второй раз он вас не звал.

– У меня проблемы, – сказала Лиза. – Гораздо серьезнее, чем были раньше. Я уже не хочу быть человеком. Меня устраивает роль персонажа второго плана.

– Вы напрасно так говорите, – сказал Игорь шепотом. – Быть человеком – круто. Я бы хотел. Но я не могу.

– Вы правда – курс доллара?

– В прошлом, – Игорь торопливо кивнул. – В прошлом – курс доллара, это было трудное время, меня так бросало…

Он поднял глаза, будто мысленно обращаясь к высшей силе. Лиза, почти против воли, вслед за ним тоже подняла голову и увидела доску над обменником с сегодняшним курсом валют: три, один, точка, пять, два. Три, три, точка, девять, ноль…

Она сдавила колоду карт в кармане, так что обгорелые кромки врезались в ладонь.

– Очень хороший курс, – оживился Игорь, проследив за ее взглядом. – Хотите купить доллары, евро?

– Игорь, – сказала Лиза. – Что мне теперь делать? Вы должны знать.

– Идти до конца, конечно, – будто иллюстрируя свои слова, он подался вперед, к решетке. – Быть человеком… круто. Завидую.

– А почему круто? В чем крутизна? – Лиза склонилась к окошку и взялась за решетку так крепко, будто не Игорь, а она была здесь заключенной.

Кассир мигнул. Секунду молчал, будто никак не мог решиться.

– Персонажи живут по вертикали, – сказал наконец. – От события к событию, от перипетии к перипетии. Вещи живут по горизонтали – только тем, что есть сейчас, они увязают во всем, что творится вокруг, быт ли это, ремонт ли, болезнь или любовь – они увязают, как в битуме. Тени вообще не живут… Проклятия… я не знаю толком, и не будем о них. И только человек, насколько мне известно, способен жить сразу во многих измерениях. Только человек способен радоваться солнечному свету сейчас – и встрече с другом завтра. Быть человеком – прекрасно, Елизавета. Если Хозяин сказал, что вы способны им стать, – почему вы отказываетесь даже пытаться?

Лиза закусила губу:

– Потому что сериал сопротивляется.

– Это хорошо, значит, вы все правильно делаете.

– Да, но гибнут люди… Ладно, пусть даже персонажи, но они гибнут…

– Вы сочувствуете полюбившимся персонажам, когда они погибают. Это правильно. Так и люди ведут себя.

– Но ведь я – причина их гибели!

– Это вам так кажется. На самом деле сериал сам знает, кого и когда убить…

Игорь говорил горячо и убедительно. Лиза закусила губу, чтобы удержать слезы, и отошла от окошка.

На дороге по-прежнему не было ни единой машины. И ни единого прохожего. Лиза встала у кромки тротуара, дожидаясь трамвая, высматривая его, – но минута шла за минутой, и ничего не происходило.

Ноги перестали держать ее. Она тяжело опустилась на край лавочки, вытащила карты и разложила прямо здесь, на коленях, на юбке. Выпала новая карта.

Это был текст, который она помнила наизусть, текст, напечатанный косо, по диагонали, поверх неясных карандашных схем: «…человек, через внешний облик которого передается его внутренний мир, характер, психологическое состояние, а также человеческое тело, передача движения…»

Она заново перетасовала колоду.

«…внутренний мир, характер, психологическое состояние, а также человеческое тело…»

Зазвонил телефон в перепачканной кровью сумке.

– Алло!

– Лиза, у нас проблемы, – сдавленным голосом сказал Горохов. – Быстро идите в ближайшее отделение милиции.

– Куда?!

– Идите в милицию, признавайтесь в убийстве племянника.

– Что?!

– Если вас сейчас запрут – может быть, спасетесь.

– От чего?

– Нет времени!

– Но я его не убивала! Я не убивала…

– Делайте, если хотите жить!

Запищали короткие гудки. Лиза встретилась взглядом с Игорем, наблюдавшим за ней из глубины своей будочки.

– Трамвай не придет? – спросила она.

Игорь отрицательно помотал головой.

Лиза встала и, пошатываясь, двинулась к метро. Туда, где должно быть метро. Куст сирени служил ей ориентиром; вот прошел прохожий, а вот сразу трое. Вот прокатила, сигналя, машина по тротуару. А вот уже толпа, как много людей, тени на асфальте, фантики возле урны, дети с шариками из «Макдоналдса», троллейбус…

– Елизавета Николаевна!

Она обернулась. Человек с острыми глазами, похожий на следователя в штатском, как их изображают в кино, – этот самый человек поднялся со скамеечки у края газона.

– Елизавета Николаевна, можно вас на пару слов?

Она открыла рот, чтобы ответить, может быть, отрицательно и резко – но в эту минуту ее захватили сзади, зажали рот, чем-то брызнули в лицо, и она отключилась.

Когда ее втолкнули в подвал, она соображала еще очень плохо, и ноги подкашивались через шаг. Ее вели или тащили с двух сторон двое мужчин в медицинских перчатках; в подвале горели под потолком голые лампочки, вдоль стен тянулись трубы, крашенные серо-зеленой краской, и черные кабели. Пол был бетонный, с редкими подсохшими лужами, каждая – в белом неровном ободке кристаллизовавшейся соли.

На полу, в кольце света под яркой лампой, сидел Горохов: оба глаза в кровоподтеках, губы в крови, глаза мутные; руки его были скованы за спиной милицейскими наручниками.

– Денис! – Лиза только теперь испугалась.

– Попали, – только и сказал Горохов. И отвернулся, будто не желая смотреть ей в глаза.

Лизу отпустили. Она пристроилась рядом с Гороховым, вытащила платок из сумки и попыталась промокнуть его все еще кровоточащее, надорванное ухо. Он мотнул головой:

– Не надо.

– Денис…

– Что сказали карты?

– Не знаю. Я не успела. Я не поняла.

Горохов зарычал сквозь сомкнутые зубы.

Лиза потрясла головой. К ней возвращалась способность смотреть без головокружения и соображать без длинных пауз; вокруг в полутьме происходило что-то, собирались люди, их туфли то уверенно, то опасливо ступали по бетонному полу: мужские летние туфли, пыльные кроссовки, пляжные сандалии, женские мокасины и даже туфли-лодочки на шпильках. Прокатился, поскрипывая колесиками, сервировочный столик. Щелкнула зажигалка, загорелась одна свеча, другая, и скоро на полу вокруг Лизы и Горохова вырос целый лес горящих свечек. Противный звук мелка по бетону заставил ее поежиться: несколько рук взялись выписывать на полу знаки, круги и треугольники, и Лиза с Гороховым оказались в кольце меловой вязи.

Признаки оккультного ритуала становились все более явными. В полумраке обозначились лица, покрытые прозрачные силиконовыми масками и оттого казавшиеся намазанными толстым слоем жира.

– Что это вы делаете? – спросила Лиза громко.

Ей никто не ответил. Один мелок с хрустом сломался, его осколок отлетел Лизе чуть ли не под ноги – белый и острый, словно косточка. В ту же секунду лампочки погасли. Подвал освещался теперь только огоньками свечей; лица, подсвеченные снизу, утратили последний намек на обаяние.