Читаем без скачивания Последний характерник - Валерий Федорович Евтушенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он обвел строгим взглядом присутствующих. Сотники молчали, обдумывая свои предстоящие действия. Все они были не новичками в военном деле и понимали, что предложенный Серко план единственно возможный в данной конкретной ситуации. Бар, крепость, расположенная в живописном месте среди горных отрогов на границе Подолии, не случайно называлась в народе «воротами Польской Украйны». В этом месте примерно на равном расстоянии между Каменцем и Винницей издавна существовали деревянные фортификационные укрепления, но с 1537 года, когда местечко Ров было подарено жене короля Сигизмунда I, итальянке по происхождению и переименовано в Бар, ее родной город под Неаполем, здесь был выстроен каменный замок. Совсем недавно великий коронный гетман Станислав Конецпольский поручил французскому инженеру Боплану перестроить его с учетом последних достижений фортификационного искусства. Тот укрепил крепостные стены и возвел пять двухъярусных башен, бастион и эскарпы, превратив замок в неприступную крепость. К тому же к замковым воротам вела узкая извилистая дорога, хороша простреливавшаяся из крепостных орудий, а с другой стороны к нему примыкал глубокий пруд искусственного происхождения. Взять такую крепость штурмом отрядом из пятисот человек нечего было и думать, оставалось надеяться, что военная хитрость полковника удастся.
— Ну, коль вопросов нет, — прервал затянувшееся молчание Серко, — все свободны.
Иван не догадывался, что и в самом деле, брацлавский воевода Лянцкоронский, стоявший сейчас в Каменце, узнав о взятии Стрижевским Бара, направил к нему гонца с сообщением, что в самое ближайшее время усилит своими людьми его небольшой отряд. Взятием этой важной крепости был обрадован и Анджей Фирлей, на которого король Ян Казимир сразу после провала миссии Адама Киселя возложил задачу очистить от опрышков и гайдамак территорию за Горынью. Издав универсал об измене Хмельницкого, Ян Казимир заодно поручил Фирлею, Остророгу и Лянцкоронскому начать против запорожского гетмана военные действия в приграничной полосе, а сам тем временем объявил сбор посполитого рушения в трех воеводствах Малой Польши.
О том, что к Бару со дня на день должны подойти хоругви Лянцкоронского в крепости все знали и с нетерпением их ожидали. Собственных людей у Стрижевского было не более трех сотен и ему удалось захватить Бар внезапным ударом лишь из — за беспечности казацкого гарнизона. Сам он хорошо понимал, что если сюда подойдут регулярные запорожские полки, то долгой осады ему не выдержать, поэтому с нетерпением ожидал подкреплений от брацлавского воеводы. Однако и Лянцкоронский оказался в сложном положении. Он тоже планировал захватить Бар, только немного позже, в конце февраля или в начале марта, когда соберутся все его хоругви, сейчас же людей в его распоряжении было мало. Но и не воспользоваться таким удобным случаем было нельзя. Поэтому брацлавский воевода и предупредил Стрижевского о том, что намерен прислать в Бар подкрепление, больше для того, чтобы тот не вздумал раньше времени оставить крепость.
Когда ночной сумрак окутал землю, охотники Серко снялись с привала и стали не спеша двигаться к Бару. Иван рассчитывал подойти туда за час — полтора до полуночи, когда его гарнизон уже уляжется спать. Двигались в полном молчании, петь песни, курить люльки было запрещено. Сотники уже провели инструктаж в подразделениях, поэтому каждый охотник знал свою задачу в предстоящем бою. На руку казакам было и то, что начала мести слабая поземка, окутывая отряд снежной вуалью, сквозь которую трудно было что — либо разглядеть. Зато резко похолодало, и всадники плотнее кутались в кожухи и кобеняки, которые они еще называли кереями. У поляков, как и в Южной Руси, также распространена была подобная верхняя накидка из сукна или шерсти с капюшоном, которую обычно носили поверх кунтуша или кожуха, только они ее называли буркой.
Часа через два впереди показались огни крепости. Хотя мела поземка и было достаточно холодно, часовые у замковых ворот и на башнях несли службу бдительно. Приближающийся отряд они заметили еще, когда до него оставалось с полверсты, но тревогу поднимать не стали лишь доложили об этом начальнику караула.
— А, это видимо, то самое подкрепление, которое должен был прислать пан воевода брацлавский, — сказал тот, — поздновато, конечно, но, путь от Каменца сюда не близкий, да еще по поземке. Эй, бегите, кто — нибудь предупредите пана Стрижевского, а я их пока сам встречу.
Люди Стрижевского являлись волонтерами и дисциплина у них хромала, поэтому начальник караула, молодой шляхтич, лет двадцати пяти от роду, допустил ту оплошность, которую в регулярных частях не совершил бы даже солдат — первогодок, не нюхавший пороха. Будучи уверен, что приближающийся отряд прислан в Бар Лянцкоронским, он, не дожидаясь прибытия Стрижевского, приказал опустить подъемный мост и выехал из крепости навстречу приближающимся всадникам.
Увидев это, Серко, ехавший с Верныдубом впереди своего полка, негромко произнес:
— Клянусь Белонной, Остап, я не ожидал такой удачи! Ну, теперь, считай, Бар в наших руках! Как только я начну с ним разговор, ты не останавливайся и спокойно веди наших людей в крепость, а дальше действуйте по плану.
С этими словами он выехал вперед и, подъехав к начальнику караула, обменялся с ним приветствиями.
— Я полковник Яблонский, его милость пан воевода брацлавский направил нас к вам для усиления, — громко продолжал он, доставая из — за пазухи пакет из плотной бумаги. — У меня его приказ, но я должен вручить его лично пану Стрижевскому.
Молодой шляхтич хотел что — то сказать, но Серко пристально посмотрел ему прямо в глаза и через секунду продолжил:
— Гляди, пан, вот здесь печать его милости пана Лянцкоронского.
Иван поднес пакет к лицу поляка и, хотя там не было никаких печатей, да и пакета, как такового тоже не было (Серко показал ему просто плотно сложенный вчетверо лист бумаги), начальник караула безвольно кивнул головой. Его сознание было полностью подчинено воле казака, и если бы тот сказал, что на пакете печати самого короля Яна Казимира, молодой шляхтич бы ему поверил.
Тем временем Верныдуб, обернувшись назад, дал
