Читаем без скачивания Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, мой «вундеркинизм» закончился лет за пятнадцать до появления доступного всем интернета. Но свою минуту славы в нежном возрасте я ухватила.
Подозреваю, мало кто поверит, но я ни грамма не скучаю по той известности. Возможно, благодаря мудрой родне, всё же сберёгшей меня от «звёздного» статуса в его полной мере… может, не тех масштабов была слава, чтобы успеть отравить моё сознание… может, я не из тщеславных. Иногда мне кажется, что во мне вовсе нет этого чувства – я слишком ценю душевный покой и гармонию.
Нет, не из-за ушедшей вместе с даром популярности я переживала. Если по чему и тосковала в те времена, то по радости самого процесса рождения стихов, по весёлой щекотке и потрясающей яркости восприятия мира, которую дарило творчество. Поблекший мир, уж поверьте, куда менее красив, интересен и радостен. Вот этого было жаль, а газетных статей и восхищённого оханья – ни капельки.
Иногда меня, маленькую, спрашивали, для чего, мол, ты сочиняешь стихи? Один корреспондент так прямо и спросил: «А зачем ты пишешь стихи?» Я посмотрела на него, как на дурака, и промолчала. Потому что тогда ещё не могла правильно ответить, сформулировать. Не «зачем», а «почему»! Потому что мой мозг так работал, независимо от желания-нежелания, то была данность, часть меня, моя суть. Ни для чего.
Потому что дышала.
Как оказалось, можно продолжать дышать и без поэзии. Но жить стало грустнее.
Правильно папа придумал обучить меня «делать лицо», пригодилось. Иначе привычным для меня сделалось бы выражение лица, будто я уксуса глотнула. Или кто-то умер совсем недавно. Как неприятны люди, которые «носят» такие лица постоянно! С ними не хочется ни общаться, ни быть рядом. А у них, может, в душе кровавая дыра.
Вот в моей душе будто образовалась дырка, через которую сквозило холодом, печаль стала незваной задержавшейся гостьей в моей комнатке, где на письменном столе больше не царил ни синий, ни красный, никакой вообще блокнот со стихами. Пустое место без блокнота представлялось ледяной чёрной прорубью, в которую страшно взглянуть – тянет броситься туда, как… как в пропасть. Тогда мне часто снилась страшная расщелина-пропасть в горах, стоя на краешке которой, я с трудом держала равновесие, и мне было безумно страшно! В какой-то момент понимала, что проще прыгнуть к чёртовой матери, чем так мучиться, тяжело дышать и трястись, балансируя. Почему-то во сне в голову вообще не приходило сделать шаг назад, подальше от пропасти, элементарно же! Но нет. Я не выдерживала напряжения и то ли падала, то ли прыгала туда, где дна не видно. Тут же просыпалась в ужасе. Сердце выскакивало. «Шаг назад, шаг назад!» – всерьёз ругала себя, надеясь, что в следующий раз поступлю во сне правильно. «Любимый» повторяющийся кошмар, начавшийся в подростковом возрасте и приходивший в мои сны без всякого повода, когда вздумается, даже если всё хорошо и никаких стрессов не происходило.
Так вот, то место на моём столе, где прежде всегда лежала тетрадь со стихами, представлялось чем-то вроде пропасти из сна.
Было трудно, и это приходилось скрывать. Ведь ситуация безвыходная, что толку скулить или жаловаться? А родители и так извелись донельзя, стараясь меня оградить, защитить от правды и реальности, в которой больше не было стихов. Они отрицали реальность – при мне, для меня, напоказ, вслух. Чтобы я не переживала. Или сами верили в то, что говорили? Не знаю.
Очень непросто играть в игры с близкими людьми, у себя дома, в любимой семье. Особенно, когда тебе всего тринадцать-четырнадцать лет, но ты понимаешь, что кое-что рухнуло безвозвратно. И об этом ни с кем не поговорить.
Потом пятнадцать лет, шестнадцать. Жизнь шла по накатанной, спокойно и ровно, если не считать, что в родном доме появилась запретная тема, в глазах родителей навсегда поселилась тревога, в воздухе навеки повисло ожидание, что в один прекрасный день я вдруг скажу: «Всё вернулось! Вот новые стихи!» Иногда будто слышался жалобный звон натянутых, напряжённых нервов родителей, их каждодневная просьба, мольба неведомому божеству атеистов: «Ну, пожалуйста, вот сегодня, в крайнем случае – завтра!»
Они изводили и себя, и меня. Но себя всё же сильнее. Видимо, однажды папино сердце просто не выдержало.
Нужно заканчивать тему, а то по десятому кругу пойду. Как начинаю копаться конкретно в этом, так не могу выбраться, ношусь белкой по колесу – снова и снова переживаю и чувства тогдашние, и события, и тот страшный вечер. Хватит! Всё сказано уже. Коротко резюмирую.
Итак, стихов я больше не писала. Лет с четырнадцати – вообще ни одного и не пробовала даже. Будто никогда ничего и не было. Дома тема моего таланта превратилось в табу, нарушенное лишь однажды, когда родители настояли на моём поступлении именно в литературный институт. По-моему, глупо до чрезвычайности! У них в мозгах произошло короткое замыкание, и другой стези они для меня так и не увидели. Впрочем, и я повода не давала «заподозрить» себя в каких-либо способностях – никаких склонностей не выказывала. Ну, окей, я несильно сопротивлялась! Решила, что, в крайнем случае, стану литературоведом. В поэзии. Кто сам писать не может, по традиции критикует, изучает и поучает других. Так всегда было и будет.
Бесстрастность прижилась на лице, и что любопытно: оказывается, не только характер, мысли и чувства управляют мимикой, но возможно и наоборот – мимика способна управлять кое-какими чувствами, хотя бы слегка. Со временем я заметила, что немного, но меняюсь: мои эмоциональность, непоседливость, вертлявость и склонность к гиперреакциям на внешние раздражители стали утихать, уменьшаться, уходить. Потихонечку я превращалась в весьма выдержанную девицу, по внешнему виду которой сложно понять, как она реагирует на то и сё. Близкие подруги даже пеняли мне порой: «Озвучивай, что думаешь, Белочка! А то непонятно, слышала ли ты вообще, что тебе сказали, или нет». Я всегда всё слышала, и внутри меня всё взрывалось, хотелось плакать или орать на кого-нибудь. Но никто и никогда не догадался бы, что мне больно.
Потери мои, горести.
Разговор с мамой про демона
Спустя несколько лет мы с мамой придём к новой степени откровенности и близости по той простой причине, что я стану взрослой женщиной, и
