Читаем без скачивания Верхом по темной тропе - Луис Ламур

Я чувствую, что с гранитными откосами скал или с сучковатыми ветвями кедров меня роднит больше, чем с людьми. Ма всегда говорила, что мы с Ноланом рождены для одиночества. Мы близнецы, но пошли по жизни каждый своей дорогой, и, кажется, судьба уже никогда не сведет нас, да и нам этого не хочется. Между нами нет вражды, просто знаем, что в одно и то же время в одном и том же месте вполне хватает одного из нас.

Выехав из кустарника, долго смотрел в сторону лощины Ист Бун Дроу. Я впитывал в себя атмосферу этой местности, но она мне не совсем нравилась.

В Браунс Хоул чувствовалось что-то тревожное. Может, из-за того, что не мог выбросить из головы Бранненбурга. Голландец крепкий парень... каменный. Вместо мозгов у него выточенный самомнением кусок гранита, и в них не оставалось места ни для новых идей, ни для воображения, не было там ни капли сострадания, милосердия и даже страха.

Он не знал никаких оттенков эмоций, ему были чужды рассуждения о правоте, жалости или прощении. Чем больше я думал, тем сильнее убеждался, что сам Голландец не считает, что он есть зло, более того, удивится, если ему так скажут. Но удивится только на мгновение, а потом отвергнет идею как абсурдную. Потому что самый заметный след у него в голове выточила мысль о собственной правоте. И это меня пугало.

Такой человек опасен. Даже стало не по себе от того, что он где-то рядом. Может, потому, что считал себя виноватым, а он это чувствовал.

По дороге часто встречался скот с богатых ранчо. Они клеймили все подряд, но стоило новоприбывшему или любому ковбою сделать то же самое, и он оказывался скотокрадом.

Я никогда не клеймил чужой скот. Никогда не калил подпружное кольцо или проволоку, чтобы передать клеймо. Бывало, я ставил свое клеймо на годовалых бычках на равнине, но они никому не принадлежали. Теперь их, должно быть, набралось за тысячу, и все бесхозные.

Неожиданно я устал от Браунс Хоул. Пора уезжать, и побыстрее.

И в этот момент понял, что кто-то идет по моему следу. Кто-то охотится за мной.

Когда был мальчуганом, часто уходил в лес и ложился в тени на траву. Я верил, что земля сделает меня мудрым, но ошибался. Тем не менее кое-что узнал о животных и убедился, что стремление не отступать - не всегда мужество. Часто это глупость. Иногда нужно быть смелым, а иногда и рассудительным.

Нет человека более опасного, чем тот, кто не сомневается в своей правоте. Давно в детстве слышал, что справедливый человек всегда сомневается. Голландец Бранненбург не сомневался. И собрал вокруг себя таких же людей. Они были не преступниками, а просто жесткими, хладнокровными людьми, преданными хозяину и клейму и считавшими, что любой новопоселенец или бродяга-ковбой если не явный вор, то потенциальный.

Потеряв след конокрадов, они решили, что я им помогал, а потому вместо них намеревались повесить меня.

Останься я на тропе, и они бы меня схватили, а это были именно они.

Девять крутых парней с веревкой - и я один, с женщинами, которые ждали меня по ту сторону горы.

Передо мной в кустах, скрывавших всадника с головой, открывалась лощина. И я свернул в нее, моля бога, чтобы она не оказалась тупиком. Коня пустил шагом, стараясь экономить силы.

Позади, не более чем в четверти мили, они искали мой след. Конечно, они найдут его. Я хорошо замаскировал тропу, но те, кто шел за мной, были охотниками за людьми и закаленными в стычках с индейцами. Каждый из них мог прочесть любой след.

Неожиданно каньон разветвился. Ярдов двести ехал по меньшему, потом поднялся по откосу в кедровник.

Гряда лежала в полумиле впереди, и я направился к ней, петляя и используя малейшее укрытие, стараясь держаться пониже, чтобы быть не таким заметным. Мой конь был в прекрасной форме. Ему она еще пригодится - я довольно тяжелый, а путь предстоял долгий.

У Эм Тэлон хватает своих неприятностей. Поэтому и повернул в сторону глухих безлюдных мест. Когда проедешь по диким тропам столько, сколько проехал я, начинаешь чувствовать и понимать природу. За той грядой лежали бесчисленные хребты, каньоны и ложбины - целый лабиринт в стране скал и утесов. За пятьдесят ярдов до перевала оглянулся. Они вываливались на край каньона, и далекий торжествующий крик дал понять, что меня видят.

Они понеслись во весь опор и поступили по-дурацки.

Когда человек слишком сильно чего-то хочет, торопливость может помешать. Они скакали вверх по склону, а это гибельная вещь для лошади. Я не торопился, потому что берег коня и хотел показать им, что о преследовании вроде бы и не догадываюсь.

По вершине гряды шла скалистая выемка. Проехав по ней ярдов пятьдесят, выбрался на другую сторону и начал спускаться в тот момент, когда они показались на дальней стороне выемки.

Я пустил коня рысью. Жалея его, гнал только пока не скрылся в ельнике, а там снова повел шагом, с полмили или около того крутясь среди деревьев, спускаясь на несколько ярдов, потом снова поднимаясь и направляя его в такие густые заросли, то приходилось вынимать ногу из стремени, чтобы проехать между деревьями. Несколько раз проезжал по голым скалам, меняя направление и возвращаясь назад.

Если те ребята приготовили мне петлю, то им вначале придется немножко освежиться.

Моя лошадь проявила больше способностей, чем я рассчитывал. Тэлон выращивал лошадей так же хорошо, как строил. У Тэлона, конечно, был талант. Во время одного из наших разговоров Эм рассказала, что он скрещивал жеребцов моргановской породы с лучшими дикими кобылами. Наверное, поэтому чалый сочетал ум моргана и знание природы мустанга. После смерти Тэлона лошади паслись в горах, и чалый вел себя очень уверенно.

Сейчас было важно, чтобы он шел туда, куда я правил, и он доказывал, что лошади, которых я знал до него, не шли с ним ни в какое сравнение.

Подъехав к густому кедровнику, обернулся. Они были футов на тысячу ниже и, судя по пути, который им предстояло преодолеть, с полмили позади. Вдруг я увидел огромный валун, он весил, должно быть, с полтонны, нависший над звериной тропой, на которую я поднялся.

Валун свалился с гряды, и его поддерживали два булыжника - каждый не больше моего кулака. Он, вероятно, скатился сюда во время последней грозы, а может быть, и раньше. Если его освободить, камень покатится прямо на них.

Я спешился, нашел длинную жердь - сломанный ствол молодой ели - и рычагом надавил на булыжники. Валун закачался. Я еще раз нажал, и он, хрустя галькой, двинулся вниз по склону.

Он медленно и величаво перевернулся один раз, потом второй - быстрее. Сразу под ним находился уступ футов шести, а за ним - крутой склон холма. Валун перекатился через уступ, тяжело ударился и начал набирать скорость на склоне, увлекая за собой тысячи мелких камней и осколков, размером от кулака до человеческой головы.

Внизу показался Бранненбург со своими людьми. В какое-то мгновение я подумал, что они его не увидят, но тут Голландец посмотрел наверх. И в это время валун подпрыгнул, ударился о землю и подскочил вверх футов на тридцать.

Я услыхал вопль Голландца - как раз вовремя.

Одна лошадь ударилась о скалу и вместе с наездником покатилась по склону, другая упала в то время, когда валун вместе с массой камней пролетел мимо и застрял в деревьях.

Я никого не хотел убивать. Просто пытался задержать их вынудить быть осторожнее. Они были потрясены.

Одного скинула лошадь, и он, поджимая ногу, поднимался с земли. Лошадь убегала с болтающимися стременами. Другие боролись со своими лошадьми, старались успокоить их, но не у всех это получалось. А я обогнул холмик и галопом поскакал по длинному зеленому лугу к краю котловины.

Прежде чем перевалить через нее, проехал широкий, выдающийся над краем уступ, зная, что конь оставит царапины на скалах, но их будет мало, и Бранненбургу придется здесь задержаться,

С уступа в котловину, лежащую чуть ниже лугов, вела крутая змеящаяся тропа. На южном склоне котловины поднимались редкие ели и сосны. Я отпустил поводья и позволил чалому самому выбирать дорогу.

Высоко на противоположном склоне заметил полдюжины снежных баранов, наблюдавших за мной. У них очень острые глаза: они все видят. Из кустов вылетела сойка и, перелетая с ветки на ветку, последовала за мной, надеясь, что оброню немного еды. Но у меня не было времени останавливаться и что-то искать в седельных сумках.

Некоторые не выносят соек, а мне нравятся. Часто они составляли мне компанию в долгие дни одиночества, к тому же эти птицы привыкают к человеку. Они могут стянуть еду прямо из-под носа. Но кто я такой, чтобы критиковать образ жизни какой-то птахи? У нее свои принципы, у меня свои.

Я ехал по высокогорью - той земле, на которой чувствую себя уверенно. Мне нравится местность, где деревья исполосованы ветром, где под ногами растут осока и луговые цветы, где горы вгрызаются в небо серыми твердыми зубами, со снежной пеной, собравшиеся в расщелинах.