Читаем без скачивания Наш берег - Николай Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пустые твои слова, — рассердился Балагур. — Мою голову видишь? Много снега в волосах — много пург встречалось мне. Мне ли не знать?
Балагур чувствовал себя разбитым после кошмарного ночного видения. Дрожали руки, державшие миску с чаем. И обильный пот, крупным бисером выступивший на лице, говорил о плохом самочувствии. А тут на тебе — поехали на озеро, и никаких!
— Значит, ветер скоро перестанет дуть? — спросил Дылда.
— Однако... Настя людей приведет. Все в поселок поедем.
— Какая такая Настя?
— Моя внучка...
Заполняя берлогу запахом крепкого табака, дед поведал, как Настя слышала самолет в тумане, как они вдвоем заметили следы упавших с неба... Ожидал — хвалить будут его и внучку. Но инспекторы мрачнели.
— Паршивая собака, старик! — заявил внезапно Дылда.
— Старый хрыч! — Коренастый, беспрестанно щелкая железом, ругался по-русски.
— Почему рассердились? — оторопел Балагур.
— Ишь, корчит блаженного! — кричал Коренастый. Он готов броситься на старика с кулаками.
Дылда встал, подошел к деду, просипел вкрадчиво:
— Отчего сразу всего не рассказал?
— Что говоришь? Не понимаю... — заморгал Балагур.
— Он не понимает! Он «темная душа»! — надрывался железнозубый. — Я ее сейчас почищу!
Дылда властным окриком прервал его истерику. Опять наклонился к охотнику:
— Сколько верст до Булустаха?
— Э-э, кто знает... — бормочет старик потерянно. Он действительно не мог сказать, каково расстояние от Сердце-Камня до райцентра.
— Говори, говори! — настаивал Дылда.
— Десять оленьих кёс... Даже больше.
— Пойди разбери твои кес! Ты и часов, наверное, в жизни не видел — дикарь!
— Моя внучка часы имеет, все в них видит, — Балагур старался повернуть разговор по более спокойному руслу. — Ее в совхозе наградили. Золотые часы. Маленькие, а дорогие. Потому, скажу вам, что охотится хорошо. Прошлый день, я видел, добыла песца — самый первый сорт!
Балагура не перебивают. И он, приняв это за внимание к своему рассказу, продолжил после паузы:
— Сегодня смотрел во сне старину: бандиты в тундру приходили. Жена померла, я один бедовал с сынишкой. Тяжело, голодно. Оленей у меня никогда не водилось. А бандиты хотели сильных оленей. Поехали к Байбалу. Убили его и стадо увели... Главного бандита прозывали «Мертвый глаз». А фамилия — Кинжал... Злой был этот Кинжал. Как черт, злодей...
Коренастый зашевелился:
— Кого это звали Кинжалом?
— Бандита. Он убил соседа Байбала. Байбал рядом кочевал...
— Ну ты гляди! — обрадовался чему-то Коренастый. — Расскажи давай про него, про Кинжала. Какой, к примеру, из себя?
— Кинжал-то? Один глаз у него... А сам жирный. На тебя похож! — открыл вдруг старик. — Да, верно, совсем похож! А зубов, кажись, как у тебя, не было.
— Ха-ха-ха! — взрывается восторгом Коренастый. — Дурак, дурак, а не прост! Лиса старая!
— И, думаешь, похож? — скалясь, спрашивает снова. — А что, должно быть, и парнишку его помнишь?
— Парнишку не видал... А ты, друг, откуда слыхал про «Мертвый глаз»?
— Еще бы не слыхал! — тот скалится в ответ весело.
— А про парнишку спросил — какой был парнишка?
— С этим самым Кинжалом ездил парнишка. Сопливый! Однако тоже стрелял мало-мало! — Коренастый залпом опрокинул в рот остывший чай из термосной крышки-чашечки.
— Да... — тянет Балагур. — А что-то не припомню я парнишку.
— Был! Был! Я тебе говорю, — с довольным видом утверждает Железнозубый.
— Довольно болтать! — рявкает на них Дылда. Он топчется по берлоге, словно не находя выхода из нее.
— Убери вонючую трубку! — приказывает деду. В его голосе звучит такая угроза, что Балагур, обжигаясь, сует за голенище невыбитую трубку.
Дылда оборачивается к притихшему напарнику, взиравшему на него исподлобья, начинает говорить что-то быстро, сердито.
Бедняга Балагур совершенно подавлен обстановкой. Еще немного, кажется ему, и вышвырнут его, как ненужную вещь, из берлоги. А наберется ли сил вырыть себе где-нибудь укрытие от пурги? Когда она еще кончится, а он, старик, что-то совсем разболелся.
Дылда говорит и говорит, Коренастый смотрит затравленным зверем... Похож он на одноглазого бандита. Если бы не железо во рту и кривой нос — сидит в берлоге Кинжал. Сколько лет прошло, а он не постарел. И мертвый глаз открылся!
Балагур вытирает пот дрожащей рукой. Сдается ему, что продолжается дурное сновидение, что вот-вот он очнется и не будет уже ни этой берлоги, ни этих страшных «упавших с неба».
На другом берегу
— Мистер Кропильд? Говорит Груэлл. Племянники прислали второе письмо.
— Что с ними?
— Как видно, очень нервничают. Плохая погода. Снежная заваруха затягивается. Они сидят, никуда не выходят... И еще: у них гость. Какой-то придурковатый старичок. Забрел, попросил приюта.
— Как он к ним попал? На чем приехал?
— Самым простым транспортом... На четвероногих.
— Ну что ж, по-моему, это неплохо. Мальчики могут воспользоваться его благодарностью.
— Да, очевидно, сэр...
— Передайте им от меня пожелание здоровья. И нечего им засиживаться. Погода — ерунда! Все очень кстати. Пусть выходят поскорее на воздух. Таким молодцам каждая минута бездеятельности вредит. И немедленно менять надо квартиру — очень она у них плоха.
— Да, сэр.
— Наконец, напомните обоим завещание дядюшки. Я заканчиваю. До свидания, Груэлл.
— Всего доброго, мистер Кропильд.
Этот разговор, происшедший далеко от тех мест, где развернулись основные события нашего повествования, имеет тем не менее самое непосредственное к ним отношение. А если попытаться пролить свет на беспокойство не известных читателю мистеров Кропильда и Груэлла в связи с письмами «племянников», то нам придется прежде всего покопаться в старых газетах, выходящих на Аляске. В одной из них примерно за год до упомянутого разговора промелькнуло следующее:
«Вчера авиарейсом из Нью-Йорка прибыл м-р Сиптэн, член правления «Централ Банка». Сославшись на плохое самочувствие после перенесенного путешествия по воздуху, м-р Сиптэн отказался поделиться целями своего визита с нашим корреспондентом. Однако мы полагаем, посещение столь видного бизнесмена не пройдет незамеченным и без пользы для северного штата. Постараемся рассказать о пребывании уважаемого гостя...»
Тут же помещены фотографии. На первом м-р Сиптэн садится в машину, ожидавшую его на аэродроме, на второй — метрдотель гостиницы «Айсберг», в которой остановился визитер, несет ужин в его номер, справа
