Читаем без скачивания Замена (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

— Что вы здесь делаете, Аянами?

Икари-кун говорил почти спокойно, и я терялась: это хорошо спрятанная истерика или он довел себя музыкой до полного безразличия? Мне говорить с ним или молчать? Отвести его подышать воздухом или к Акаги-сан?

Я совершенно не представляла, что делать в этой ситуации.

«Он такой же, как ты. Разумеется, тебе нелегко».

Ну конечно.

— Я ждала вас.

Он удивился.

— Зачем?

Честный ответ будет неправильным. Он не любит отца, а после этой ночи почти наверняка ненавидит. Последнее, чего мне сейчас хочется, — это чтобы он перенес свою ненависть и на меня.

Правильный ответ будет нечестным. Мой выбор, да?

— Хотела поговорить с вами.

— Поговорить? — тяжело улыбнулся он. — Вы тоже психолог?

«Тоже», — отметила я. Икари-кун мрачнел, и в тени на его лице оживали разом и ночь, и утро. Сейчас он закричит. Сорвется, будет кричать мне в лицо, выплевывать свою злость, свое отчаяние. Худшая ситуация в классе, ошибка педагога, из которой можно выбраться только наитием.

Я рванула холст.

— Нет. Но я тоже проводник.

Выделить «тоже», приглушить голос на слове «проводник».

— Я знаю.

Этот голос. Эти интонации. Ему действительно было безразлично, и мне на секунду показалось, что я обижена. Потом вспомнились разговоры в медкабинете — руины правды. Потом память подсунула мне мои собственные впечатления, и это было гадко.

Мне не о чем с ним говорить: это не те увечья, которые выставляют напоказ. Мне нельзя его отпускать.

— Я даже не знаю, что сказать в этом классе, — вдруг буркнул Икари-кун. — В смысле, когда я снова попаду туда.

Все-таки сработало. Все-таки он зацепился, пусть и не так сильно, как я хотела.

— Все, что надо, уже сказали.

Он сел на сцену и покосился на меня:

— Вы же понимаете, о чем я. Зачем вы так?

Понимаю, и потому промолчу. Это ведь каждый должен решить сам, точно так же, как выбрать свой стиль общения с лицеистами. Это словно выбор одежды, и моя ему точно не впору. Беда в другом: желающие помочь и посоветовать точно найдутся.

— Этот человек… Кадзи. Говорил, что я спас его, — неожиданно сказал Икари. Смотрел он в пол, и поднимать глаза не спешил. — Это правда?

— Да.

— И так бывает?

— Да.

«Только так и бывает». Проводник нужен, когда что-то идет не так. Когда Ангел начинает расти, разрывает свой микрокосм и затаскивает в себя людей. Надо сказать ему, напомнить, что все именно так и происходит, что нас используют только как последнее средство. Только это будет слишком правильно и сладко сказано. В конце концов, Ангела обнаружил все равно Синдзи.

И даже после увиденного — хоть и не знаю, что он там увидел, — Икари-кун считает своего врага человеком. Это дрожит в каждом его слове, это дрожало в каждой ноте его импровизации. Он не забитый подросток, он понимает, что все делается правильно.

Все он понимает.

— Аянами, а боль когда-нибудь пройдет?

До смерти — нет.

Я покачала головой, и только потом я посмотрела на него: Икари-кун прижимал ладонь к сердцу. Не к виску.

Впрочем, от этой детали мой ответ не зависел. Ответа я все равно не знала.

* * *

— Нет. Не сюда.

Он поднял глаза и отложил ручку:

— Погодите, Аянами. Вы же сказали, что планирование заполняется в первой таблице!

— Календарное. Не тематическое.

Икари-кун выдохнул сквозь зубы и отложил испорченный лист в сторону. Уже третий. Из угла методического кабинета на нас поглядывали. Там сидела замдиректора Кацураги, но вмешиваться не спешила.

Бледное послеполуденное солнце косилось в окно, почти не давая теней, так что у двери уже включили настольную лампу. Там маялся от газа и прерванного запоя Айда Кенске. Он подслеповато моргал, глядя на тусклую поверхность стола, и бумаги его не волновали.

Я иногда смотрела по сторонам, но все было своеобычно: и любопытствующие коллеги, и безразличный ко всему информатик. Иногда открывались двери, но долго никто не задерживался: видимо, опасались замдиректора, у которой всегда и для всех находилось дело.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Икари-кун трудолюбиво заполнял колонки индивидуального плана, а я чувствовала себя неловко. Будто учила его чему-то плохому.

— Посмотрите, все верно?

Я кивнула. Не на что там смотреть.

— Хорошо-хорошо, — донеслось из угла. — Давай сюда, Икари.

Кацураги встала и, довольно улыбаясь, подошла к нам. Икари-кун с легким поклоном подал ей исписанные листы. Я отвернулась. Замдиректора сейчас посмотрит их, сострит насчет формулировки тем и сделает мелкое замечание в духе: «ну да ничего, сойдет!»

За окном звучала последняя перемена — звучала громко, полноправно. Лицеисты опомнились от шока, выветрили остатки газа — сигаретами, шипучкой, чаем — и теперь живо обсуждали ночные события. Кто-то завирал, что все видел, кто-то хвастал, что его вызывали на допрос.

Я бросила взгляд на Икари-куна: отвлекшийся было на скучную работу, он снова мрачнел, услышав обрывки реплик. Стоящая над ним Кацураги благодушно листала бумаги.

Контраст выражений на лицах этих двоих был просто потрясающий.

— Ну, все отличненько, Икари, — улыбнулась женщина. — Только ты вот подумай. Аянами запланировала военную тему в литературе на два урока, а ты на один. Управишься?

Он посмотрел на меня. Я пожала плечами.

— А я вот к вам обоим на уроки приду! — заявила замдиректора. — И посмотрим, кто прав.

Икари-кун кивнул, и я с удивлением отметила, что ему по душе мысль о сравнении наших уроков. Правда, я даже не представляю, что там сравнивать.

«Очень плохо, что не представляешь. Включи его занятия в план посещения».

Я тоже кивнула донельзя довольной Мисато-сан. В конце концов, это не самая плохая идея.

— Вот и чудно, — подытожила замдиректора, подхватив свой портфель и указывая другой рукой на информатика. — С этим вот пропойцей знакомства не води.

Айда поднял мутный взгляд, вернулся к созерцанию стола и зачем-то открыл ящик.

— Кенске, надеюсь, ты запомнил, — грозно сказала Кацураги уже на выходе. — Еще раз повторится, сведу к директору. Будете понижение в окладе обсуждать.

Она задорно шлепнула за собой дверью, и в методкабинете стало тихо. Айда вздохнул, принявшись доставать из стола бумаги. На нас он внимания не обращал, бумаг было много, и все требовалось заполнить на вчера.

Икари-кун смотрел в окно, за которым гудели лицеисты, и вздрогнул, только когда прозвенел звонок. Я поняла, что тоже все это время просидела молча.

— Аянами… На сегодня все?

— Да.

Белый солнечный диск повис над шерстью леса и двигаться вниз не спешил. Икари-кун встал, снял со стула свою куртку. Помял ее, вздохнул.

— И что мне делать дальше?

Я пожала плечами: я, конечно, примерно представляла, что делают в общежитии в свободное время. Но знать — это одно, а советовать что-то Икари-куну — другое. А еще мне было обидно. Почему я? Почему за ним не может присматривать кто-то из обычных преподавателей? Это было бы значительно проще. И удобнее.

— Не знаю.

Я тоже встала, спеша избавиться от неловкости. Бумаги дописаны, день прошел, и коллега превращался в обузу. Мне становилось нехорошо от мысли, что придется менять привычки, чтобы как можно дольше держать на виду сына директора.

«Спокойнее, Рей. Он убил первого своего Ангела, он взволнован. У тебя месячные и последняя стадия EVA — но жизнь пока не заканчивается».

— Понимаю, — сказал Икари, по-детски просовывая сразу обе руки в рукава. — Простите, и так у вас столько времени отобрал…

Делает вид, что все хорошо. Правильно. И это — тоже правильно, можно начать и так: «делать вид» рано или поздно станет «на самом деле», и все будет хорошо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Осмотритесь, — предложила я. — За спортзалом сосновый бор со скалами.

Айда Кенске, заинтересованно оглянувшись, принялся смотреть на Икари-куна, словно впервые его видел. Лампу у лица погасить он не догадался, поэтому выглядел глупо.