Читаем без скачивания Письмо сыну. Воспоминания. Странники поневоле - Елизавета Федоровна Родзянко

нужно в Екатеринослав, я тут с детьми». Показываю рукой на бричку. «А вы кто такая?» – «Жена инженера», – выпаливаю я, не задумываясь. Он сбавляет тон и говорит: «Поезд скоро будет, подождите» … Иду назад. Няня смотрит на меня. – «Он сказал, надо ждать…» – говорю я. Влезаю в бричку, и мы ждем. Ждем долго. А около вокзала все та же картина: толпа, снующий взад и вперед этот солдат и никакого поезда нет. А мы все сидим. Сидим долго. Детям становится холодно. Вижу на путях, в стороне отдельно стоят вагоны третьего класса. Я вылезаю и иду туда. Дверь вагона не заперта. Я подзываю няню и детей, и мы стараемся влезть. Подпихиваю няню. Недалеко оказывается железнодорожный сторож. Он любезно подсаживает нас в вагон, который не отапливается, но все-таки там теплее. Опять сидим довольно долго и понемногу опять начинаем замерзать. Думаю: не покормить ли детей? Только что собралась дать им молока, как входит тот же железнодорожный сторож и говорит: «Вам надо вылезать, вагоны угоняют… (Он показывает рукой в сторону противоположную от Екатеринослава). Там на станции будет формироваться поезд; он придет сюда и тогда двинется на Екатеринослав». – «А куда же нам?» – спрашиваю его. Он неопределенно разводит руками. Вылезаем. Солнце уже встало; снег искрится и скрипит под ногами. Брички нет. Очевидно кучер уехал. Дети и няня остаются на путях, а я иду на вокзал на этот раз в зал ожиданий.

Там разношерстная толпа. Миши не видно. Много солдат без погон. Вижу, как все тот же главный солдат, что был на площади, продолжает распоряжаться. Он подходит к телефону, соединяет и строго кричит в трубку: «Снаряжайте поезд, ведите его сюда и смотрите мне, смотрите, чтобы в нем было… (Тут он делает паузу) как можно больше ррреволюционных ммассс!» Мне становится смешно и вместе страшно. Я оглядываю толпу. Она разношерстная и серая, а я, в своем каракулевом саке, резко отличаюсь от нее. Понимаю, что надо уходить, и уходить поскорее. Теперь я понимаю, что эта каракулевая шуба, вероятно, спасла меня. В Новомосковске меня в ней никто не видел. Я носила свою охотничью куртку, которую теперь надела на няню, и мне, конечно, могли поверить, что я жена инженера. Выхожу из зала ожиданий и мучительно думаю: что же мне теперь делать? Иду медленно к няне и детям… В это время подходит ко мне какой-то молодой человек и говорит: «Зачем вы здесь?» -«Ищу моего мужа, он должен был прийти на вокзал». – «Вы ищете Михал Михалыча? Его здесь нет, он не приходил». Я смотрю на него с удивлением: – «Почему вы меня знаете?» – «Я здешний аптекарь», говорит он. «Уверяю вас, что Михал Михалыча нигде нет на вокзале. Я здесь очень давно». И он отходит от меня. А я опять думаю, что же мне делать?… В это время чувствую, что мимо меня проходит кто-то в железнодорожной форме и, не глядя на меня, говорит: «Идите ко мне на квартиру». – «Куда?» – спрашиваю. Он незаметно указывает рукой. Соображаю, что это начальник станции. Иду за детьми и няней и мы идем к небольшому отдельному домику недалеко от вокзала.

Входим. Нас сразу обдает теплом. Навстречу нам выходит небольшого роста миловидная дама в переднике. Она кланяется, и раскрыв руки, широким жестом, приглашает нас: «Милости прошу». Жест этот был такой царственный, столько было в нем любви, доброжелательности и вместе уважения, что я его никогда не забуду… Входим в довольно большую комнату, вероятно гостиную и столовую вместе. Дети понимают, что происходит что-то необычное, и ведут себя образцово; тихо разговаривают с детьми начальника станции, которые немного старше них. Старая наша няня, молча и напряженно, следит за детьми. Милая хозяйка начинает возиться в соседней кухне. Она готовит для всех котлетки и варит картошку. У меня для детей большая бутыль с молоком. Хозяйка говорит мне: «Надо еще дров, а я боюсь выходить». Я вызываюсь помочь ей и, совершенно не испытывая никакого страха, приношу дрова и выношу грязные ведра. Хозяйка, между тем, рассказывает мне, почему ей так страшно. На днях пули летали вокруг их дома и даже разбиты были стекла в окнах, а я все хожу во двор туда и обратно. Через некоторое время, жена начальника станции останавливает меня: «Когда вы выходили, в кухне стояла женщина, и она спросила, кто вы? А когда я соврала, что вы жена инженера, она сказала: „странно, я эту барыню видела в Попасном…“ Вы уж лучше не выходите, даже на кухню». И я сижу в комнате. Время идет, а мысль сверлит: где же Миша? Вдруг хозяйка подходит ко мне и шепотом говорит: «Вас кто-то спрашивает». – «Кто?» – «Какой-то солдат». – «В погонах?» – «Кажется без погон». Выхожу в кухню. Передо мной стоит молодой человек в солдатской шинели без погон. Он протягивает мне записку. Почерк Миши. Там по-английски написано: «Я доберусь до Екатеринослава самостоятельно. Поезжайте поездом». На том же языке я отвечаю ему: «Не беспокойся. Мы в доме начальника станции и ждем поезда». У меня сразу становится радостно на сердце, значит Миша жив. Объясняю все жене начальника станции. Она подает обед. Котлетки кажутся необыкновенно вкусными. Маленьких детей няня укладывает спать, а я сижу и с нетерпением жду поезда. Приходит начальник станции. Он побрился тут же перед зеркалом и ушел опять. Потом приходит и говорит: «Поезд идет сюда, но не знаю, когда будет. Ждите». Он опять уходит, а меня берет нетерпение. Я выхожу на железнодорожные пути, гляжу вдаль. Вдруг замечаю, что со стороны города едет элегантная коляска, запряженная прекрасными вороными лошадьми, а в ней сидят двое: один из них в очках и в простом тулупе. Узнаю в нем Андрея Степановича Ильяшенко. Они замечают меня. Коляска останавливается, и он идет ко мне. Оказывается Миша прислал Андрея Степановича, чтобы сопровождать меня в Екатеринослав. Сразу чувствую опору – это так приятно. Андрей Степанович говорит, что Миша у полковника Комарова (это почти за городом, очень далеко от вокзала), и что ему помогут добраться до Екатеринослава. Сразу отлегло от сердца.

Веду Ильяшенку в дом. Его принимают так же радушно, как и нас. Опять сидим и ждем. Но наконец нас обоих берет нетерпение и мы вместе с Андреем Степановичем идем посмотреть, не подходит ли поезд. Выходим на рельсы и напряженно смотрим вдоль железнодорожных путей, не идет ли поезд. А со стороны вокзала слышны крики и шум, точно кого-то притискивают, и он плечом толкает изнутри входные двери. Нам становится жутко, мы переглядываемся с Ильяшенко и идем назад в дом… Через некоторое время входит начальник станции и говорит: «Ваш управляющий убит, вот ваши билеты». Все ошеломлены. Я смотрю на детей, но они заняты своим и только Анна смотрит на меня широко открытыми, испуганными глазами… А мне жутко и так жалко такого хорошего Семена Наумовича. И я вспоминаю, что ведь это я заставила его ехать на вокзал, а он все хотел повернуть обратно, точно предчувствовал… И совесть мучит меня. После мы узнали, что он вознегодовал на эту «новую власть», стал спорить с солдатами и кричал на них: «Какая вы власть, вы не власть, а хулиганы». На него набросились, началась драка, и его убили. Труп его несколько дней валялся около вокзала на площади, а по Новомосковску распространился слух, что убит Родзянко и лежит у вокзала…

Около 6-ти часов вечера, наконец, появился поезд, весь увешанный солдатами с винтовками наперевес. Они и на паровозе и на крышах вагонов. Я бросилась одевать детей, но начальник станции остановил меня: «Нет, нет; когда они уйдут в город, а вся публика войдет в вагоны, тогда я вас проведу». Я замечаю, что окна вагонов заиндевели и изнутри, когда войдем в поезд, нас не будет видно. Мы смотрим из окна и наблюдаем, как солдаты высыпают из поезда и идут в город, а за ними почему-то тянутся бабы с большими пустыми корзинками под руками. Очевидно