Читаем без скачивания Житие Одинокова - Дмитрий Калюжный

Они затеяли возню, и слегка притихли, лишь когда Марьев прикрикнул на них. Он практиканту обрадовался, хотя был недоволен, что прислали одного. Вася объяснил ему ситуацию, правда, без ругани в адрес хитрована Вяльева. Марьев коротко поведал ему о геологических разработках недр Алтая — было похоже, что он заготовил для практикантов хорошую речь, но из-за малости аудитории скомкал её. Затем спросил, чем бы хотел заняться Одиноков. Рекомендовал ему Акташ: там летом 1935 года открыли месторождение ртути и сейчас активно это месторождение развивают, строят площадку для развёртывания производства.

— Это очень важно, Вася, — говорил Марьев. — Единственный источник ртути у нас — в Донбассе, Никитовское месторождение. А ртуть нужна. Знаешь, зачем?

— Из неё градусники делают.

— Балда. Это стратегически важный металл для производства боеприпасов.

— Мне Галя говорила, здесь мрамор есть. А для метро подходит?

— Наверно, подходит. Чего бы ему не подходить? Но месторождения пока не разрабатываются. Вот у села Пуштулим — уникальный тонкозернистый мрамор, всех цветов, любых оттенков, очень красивый. Могу тебя туда записать, там нужен человек. А то и впрямь: почему это для Москвы весь мрамор везут с Урала? Надо и здесь развивать.

— А я слышал, с Украины везут.

— Оттуда тоже везут… Можно от нас возить… Да! Ещё у нас есть отличные граниты!

— Разрабатывают? Месторождения-то?

— Да. В Новосибирск увозят. В 1937 году собирались гранитный завод строить. Приехала команда строителя Ухватова, но потом заглохло.

— Ухватова? — обрадовался Вася. — Ивана Абрамыча? Я с ним знаком! Он здесь?

— Нет его здесь, — Марьев напрягся, нахмурился, ушёл в себя. — Вообще, у меня сейчас дел выше крыши. Завтра с утра грузимся и поедем. Будешь помогать.

— Что грузим?

— Продовольствие повезём. Извини, мне надо бумаги оформлять, образцы отправлять. Вопросы есть? Вопросов нет. Подходи утром к девяти часам.

Вася пошёл к Мирону. Уже опять было жарко.

Новый друг показывал ему вчера, где редакция газеты, и это здание Вася нашёл без труда, но вот редакцию в нём — не сразу. Тут были и горсуд, и горсвет, и много чего. А редакция оказалась — две комнатки на третьем этаже! Редактор уехал в крайком, и в комнатках этих были только двое, Семёнов и корректор, седой старичок. На всю редакцию было только три стула.

Мирон Васе обрадовался, пододвинул свободный стул:

— Садись, читай последний номер газеты. Я статью добью, пойдём обедать. Минут через двадцать. У нас обед с двух тридцати до трёх пятнадцати.

— Как вы тут живёте с тремя стульями? А если вдруг посетитель придёт?

— Какое «вдруг»! У нас каждый день посетители! Рабкоры, жалобщики всякие.

— И стульев нет?

— Есть у нас стулья. Они пачками газет завалены… С утра развезём, будут тебе стулья.

Вася читал без интереса. Ни названия сёл, ни фамилии упомянутых лиц ничего ему не говорили. Вот написано, что на профсобрании выступил Савоськин, а Турлай отказался. Хорошо это или плохо? Пёс его знает. А где эта река, через которую возвели мост? Радостное событие для местных, но его оно не задело. Даже фотографии нет.

Посмотрел рубрику культурной жизни. Действительно, «Гамлет»! Крикнул Мирону:

— Слышь, у вас тут «Гамлет» в театре!

— Есть такое дело! — отозвался тот из соседней комнаты. — Хочешь, сходим?

— Можно… А билеты есть?

— Смеёшься? Мы — пресса!

Вскоре они шагали к Мирону домой, обедать. Автобусом было бы быстрее, но Мирон любил гулять.

— Я забыл отдать Марьеву предписание из вуза, — говорил на ходу Вася. — Не забыть бы завтра. А то уйду в горы…

— Завтра?

— Да. Сговорились на девять часов по местному времени.

— А ты часы-то перевёл?

— У меня нет часов. Я так, на глазок время определяю.

— Смотри, у нас с Москвой разница во времени — три часа. Понял? В Москве скоро полдень, а у нас уже три часа. Ты, вообще, про часовые пояса знаешь?

— Знаю. Что ж я, по-твоему, дикий? А вот скажи: ты в Москве был, Сталина видел?

— Нет.

— А слышал, что он по ночам не спит, работает?

— Да! Я однажды нарочно пошёл ночью в центр, посмотреть. В наркоматах во всех окнах свет горит. А как Сталин — спать, так и наркомы на боковую. А вот какой ему интерес? Я этого понять не могу.

— Хэх! А берёшься объяснять мне про часовые пояса. Сталин страной руководит. В Москве рабочий день закончился, к примеру, в шесть часов вечера, а на Камчатке в это время уже новый начинается. Вот он и сидит ночами, чтобы со всеми вопросы порешать.

Мирон выслушал, засмеялся и начал фантазировать:

— Ввести бы везде одинаковое время, чтобы наркомы в Москве не перетруждались.

— Тогда что? Тем, кто к востоку, придётся днём спать, ночью работать. Беда…

— Ну и что! За Полярным кругом так и живут. У них полгода ночь, полгода день. Интересно, как они ведут делопроизводство? В полярном колхозе не трудодни должны начислять, а трудогода какие-то…

— Опять, что ли, статью проговариваешь?

— Ну да, надо про бюрократов что-нибудь сочинить. Давно не было сатиры в газете.

— Неужели у вас нет своих бюрократов, что ты за полярных взялся?

— Есть.

— Тогда зачем сочинять? Возьми и опиши конкретного чинушу.

— Так ведь он догадается!

— Тьфу. Вот не думал, что журналистика — такое занудство.

— Надо, брат, учитывать нюансы. Он же племянник первого секретаря крайкома.

— Ага! Про нашего Вяльева — ты прямо из штанов выпрыгивал, так хотел фельетон писать. Или про посторонних железнодорожников. Или полярников протянуть — это ты с милой душой. А про своего чинушу — ни-ни. Сам ты, Мирон, конъюнктурщик.

— Вася ты, Вася… Легко тебе рассуждать. В Москве быть честным и принципиальным — любо-дорого. Там Сталин под боком. В случае чего: «Але, Ёсиф Сарионыч! Спаси честного человека!» А в наших краях не так просто. Чуть не в ту сторону криво посмотрел — хряп тебя, и нету. Мы тут ежовщину ещё не очень изжили.

— Слушай, Мирон, вчера хотел спросить, — и Вася указал рукой на высокий глухой забор. — Что это у вас тут? И ещё в двух местах я такое видел.

— А я не знаю. Спрашивал. Говорят, выделено место под строительство. Здесь вроде уже фундамент заложили. На Казённой Заимке есть площадка, так там стены цехов стоят. А на Гоньбе и в Научном городке просто пустая земля. Но огорожено, и охраняют военные. То есть бойцы НКВД.

…Красавица Анисья ждала их с обедом. На обед были варёная картошка, тушёная крольчатина, солёные огурцы, свежая зелень, мёд. Лиза больше всего на мёд глядела, но мать — у, строгая! — заставила её есть картошку с маслом. Но девочка всё равно пальцем в мёл лазила. Радиодинамик на столе очень кстати вещал про успехи алтайских пасечников: они, оказывается, устроили между собой социалистическое соревнование, у кого пчёлы больше мёду носят. Потом началась трансляция песен из кинофильмов.

— Кролик из каких запасов? — деловито поинтересовался Мирон.

— Свежие, — певуче ответила Анисья, улыбаясь Василию. — Я ж понимаю. Гость у нас.

— С запасов? — удивился Василий. — Я думал, с рынка.

— Не, мы кролей сами водим. Ты, что ли, не унюхал?.. Анисья! Мысль есть — на премьеру сходить. Сегодня «Гамлет» по пьесе английского товарища Шекспира.

— Я уж думала, ты забыл.

— А-а-а… Э-э-э… Что забыл? Я же месяц отсутствовал.

— А на репетицию когда ходили, в мае? Ты мне что обещал?

Мирон повернулся к Васе, сказал восхищённо:

— Во память у моей красавицы! Вправду обещал… А Лизу на время сдадим Степанихе. — Пояснил Васе: — Это у нас соседка, старушка.

— Я понял.

По радио Леонид Утёсов затянул знаменитую песню из кинофильма «Весёлые ребята»: «Как много девушек хороших…»

Мирон спохватился: девушки! Крикнул в кухню, где его молодая жена мыла посуду:

— Анисья! Ты придумай, кого из подруг позвать. А то что ж наш геолог будет один…

«Как много ласковых имён…»

— Не, не надо, — запротестовал Василий.

«Но лишь одно из них тревожит, унося покой и сон…»

— Надо! А я с редакции позвоню в театр, договорюсь о местах. Скажу, московский гость. У нас любят, когда московский гость… Может, Милку с педагогического?

«…когда влюблён…»

С кухни выскочила Анисья, закричала на Мирона:

— Я те дам, Милку с педагогического! Опять?

«Любовь нечаянно нагрянет…»

— Клянусь! Нисенька! Клянусь, ничего у меня с Милкой не было.

«Когда её совсем не ждёшь…» — на этих словах радиодинамик резко замолчал, песня прервалась. Было слышно одно только потрескивание.

— Ой, врёшь! — выла Анисья. — Ой, я тебя выведу однажды на чистую воду!..

— Слушай, от твоего крика у нас радио сломалось! — Мирон взялся за колёсико, крутанул. «Внимание, внимание! — громко заговорил динамик голосом Юрия Левитана. — Говорит радиостанция имени Коминтерна. Через несколько минут будет передано важное сообщение».