Читаем без скачивания Куль хлеба и его похождения - С. Максимов

В это тяжелое время в судьбе наших земледельцев произошел крутой переворот: переходы крестьян сначала были стеснены, потом Борисом Годуновым воспрещены вовсе (около 1597 года). Велено всем оставаться на тех землях, на которых застал указ; переходцев стали называть беглыми, ловить и водворять на прежних местах. Сначала долго не могли с этим сладить, но тем не менее крестьяне сделались крепостными; владельцы имели право беглых разыскивать и наказывать. Когда призвали на царство Михаила Федоровича Романова, исчез и самый слух об Юрьеве дне, и народ выговорил памятную до нашего времени поговорку: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. — Крестьяне стали писаться при земле; земля давала право быть крестьянином. Было можно быть без земли боярином, монахом, священником, но крестьянином быть без земли стало нельзя. Только по воде и земле мог он тянуть к городу или волости, то есть быть членом государства — мог продавать землю, дарить ее, завещать в наследство, отдавать в наймы.

Когда же окончательно прикрепились крестьяне к земле, власть землевладельцев стала мало-помалу расти, особенно когда лучшие земли стали попадать в руки сильных людей. Крестьяне делались холопами, рабами; крестьян начали продавать и менять сначала вместе с землею, а потом и одних, без земли, как товар. Сначала это было злоупотреблением, потом стало законом. Стали крестьяне оброчные, платившие подати владельцам, стали и издельные, или барщинные, трудом которых вполне распоряжался помещик. Крестьян мало-помалу начали приписывать к заводам и фабрикам и на вечные времена обрекать на тяжелые работы, без отдыха; стали превращать их в солдат и требовать от крестьян быть в одно и то же время пахарями и воинами, так называемыми военнопоселенцами. Крестьяне мало-помалу теряли свои права, тогда как права владельцев начали возрастать до сильных и неожиданных злоупотреблений. Крестьяне временами выходили из себя и поднимали бунты, но всегда должны были быть безгласны, лишены были почти всякой обороны от притеснителей. Их покупали, продавали и дарили сотнями и тысячами, и оптом, и в розницу: сына отдельно от отца, дочерей порознь от матерей. Снимут пахаря с земли и продадут или променяют его без земли, как безгласную вещь. Захотят продать землю, продают и ее возделывателя. Стал он в меньшей цене, чем земля его. Ни продавать, ни завещать ее он уже не смел. Крестьяне потеряли даже право жаловаться на притеснителей своих, на помещиков, находясь в полной их воле; их разоряли, секли, мучили…да всего и не перечесть.

Вся Россия заболела тяжелой болезнью, называемою крепостным состоянием, и болела им последние два столетия особенно сильно, на свою же голову. Стеснено было земледелие, а стало быть, стеснялась и торговля, прямо и сильно зависимая от него. В доходах государственных — недочеты, в податях с крестьян — недоборы и недоимки. Нашему времени обязано наше отечество спасением от зла крепостного состояния и свободою крестьян. Крестьяне имеют теперь право без помехи возделывать землю прямо на себя и на государство, без всякого лишнего и ненужного посредства и вмешательства. Перед народом нашим теперь полная возможность догонять и опережать, на свободных и широких полях нашей родины, при свободном труде, все другие народы.

Как в древности славяне лес секли и ставили починки, так и в наши времена тот же способ починкового хозяйства можно назвать коренным русским, с древних лет неизменным. Прадеды наши, выжигая лес, на следующий год засевали ляды рожью. Новая росчисть три года кряду давала урожай. На четвертый год ее оставляли, жгли лес в новом месте; туда же переносили и избу. Покинутая ляжна годится под новую пашню не раньше, чем через 35 лет; срок 15–20 самый короткий, да и то очень редкий. Такими подсеками, десятками и сотнями починков, по мере стеснения людностью, врезались русские люди в самую глубь лесов. Натолкнувшись на хвойные леса, они и с ними поступали так же: жгли, разводили огнища. Оттого крестьянин назывался в старину огнищанином. С огнем и топором он проник в самые отдаленные и глухие страны, не побоялся высеять хлеб там, где об нем и понятия не имели, сумел накопить на русское имя громадные косяки земель. Отыскивая земли, годные для земледелия и на свой прикорм, он нашел их столько, что Россия теперь самое обширное государство в целом мире. Перевезенные с Дуная топор и соха прошли сквозь всю Сибирь, сходили в Камчатку и теперь секут леса и поднимают земли с великим успехом на реке Амуре. Царство хлебных злаков расширилось через болота западной и мерзлые тундры северной России до необозримых сибирских степей, где уже 400 лет введено хлебопашество.

Выбирая участки лесов под пашню, смотрят на то, чтобы не поросли они толстолистным лесом, — одолеть их не под силу, да и незачем. Для полей всего лучше лес мелкий, но густой, мешаный. Если к сосняку присоседилась белая ольха, значи, почва самая лучшая; если выросли березы и ели — для хлеба будет хорошо, но похуже. Места, поросшие одной елью, обходят как вовсе не пригодные, потому что они страдают от излишней сырости. Однако во всех случаях выбора мест под пашню из-под лесов непременно выбирают такие, у которых склон на юг и которые не подвергаются влиянию холодных северных ветров. Смотрят также на то, чтобы с северной стороны не подошло болото; такие места называются зяблыми: не проходит года, чтобы на них не пострадал хлеб от летних холодов. Если же с юга протекает речка, лежит озерко, на таких незяблых местах только в один год из четырех случается неурожай.

В наши времена в тех местах, где лесу много и он, что называется, одолевает, жгут его под пашни славянским способом весь. Где же лес в цене, там крупные деревья отбирают и увозят, оставляют для огня только обрубленные ветви вместе с валежником и хворостом, выравнивают, зажигают медленным огнем при тихом ветре; сторожей расставляют, чтобы не загорелся соседний лес, не бросало головней на деревню. Зола удобряет, утучняет землю, ее сравнивают — хлеб родится сам. Но такую землю еще не возьмешь на службу, она еще не поддается и для посева не годится. По ней торчат обгорелые пни, валяются угли, земля не выровнена, лежит кочками, изрыта ямами. Уголь надо разбить, камень сложить кучками на межах, пни можно обойти пока и до времени перетерпеть их. Зима со снегами и морозами во многом помогает тут. На зимних морозах такое поле хорошо разрыхляется. На весеннее время наши предки славяне завещали потомкам русским особое орудие, которое как раз прилажено к таким лесам. Орудие это самого нехитрого устройства — смыка или суковатка: еловые плахи с хвоей и сучьями в две четверти длиною или расколотые суковатые лесины, связанные вместе и привернутые к оглоблям. Они хорошо разрыхляют ту землю, которая лежит между обгорелыми пнями, и свободно соскакивают с них. Когда пройдут этой суковаткой, тогда засевают поле рожью. Там, где ржи и без того много и она вообще хорошо родится, сеют пшеницу, так как новая земля очень благодарна, то есть хорошо родит. В третьих местах вместо пшеницы новые росчисти засевают овсом и именно там, где лежат торговые тракты с обозами и, следовательно, овес в цене, — стало быть, вообще тем хлебом, который нужнее и дороже и на обыкновенной старой земле плохо родится. В четвертых местах, наконец, в новях сеют лен и получают самый лучший.

Между тем прогнивают у пней корни; корни перестают питаться теми земными соками, которые так дороги и нужны для хлеба. Настоящее поле поспевает, но еще не готово. Новые тяжелые работы предстоят земледельцу, для мозолей на руках, для увеличения горба на спине. Пни эти надо выворотить, выкопать и выдрать из земли с кореньями — словом, надо корчевать, как говорят крестьяне. Корчевать — это значит выдирать рукой, одетой в кожаную рукавицу, мелкие пни; выворачивать при помощи кола или рычага и валить набок крупные пни от первого до сотого и тысячного, затем свозить и жечь в пепел или гнать из них деготь для смазки колес. Теперь только, после трудных хлопот с неподатливыми корнями и глубоко сидящими в земле пнями, поле похоже на пашню, но лишь снаружи. Работа все-таки не кончена. Посеянный хлеб снят, земля еще может родить два-три года, но без людского труда не отдает своей силы. Земля слежалась: никогда не ворочанная, она мертва, потому что в нее нет доступа воздуху, а без воздуха не могут жить растения, как не могут существовать ни люди, ни животные: всем воздух нужен для дыхания. Чтобы дать земле жизнь, надо ее выворотить наружу, надо открыть в нее доступ воздуху, то есть разбить, размельчить. Тоща только она сделается плодородною. Для этого землю пашут, а для пахоты существуют земледельческие орудия, пахотные инструменты: в лесных местах и на новях — соха и косуля.

Соха — самое простое крестьянское орудие пашни, всякий ее делает сам, одна лошадь легко ее тянет. В поперечный чурбан спереди наглухо вделывают оглобли. Сзади прикрепляют рукоятки, внизу полоз, на ноги которого насаживают два треугольных железа, называемых сошниками. Соха-лиса во всю зиму боса, а подошло время работы, — поставили ее на деревянные рогульки, чтобы не чиркала по пути дорогу и сберегалась бы лошадиная сила до поля: повезли соху на работу. Для огнищ сошники уставляются плоско и мелко, чтобы вернее резать древесные коренья. Соха бороздит, разрывает землю, но то и дело выскакивает и кладет борозды кривые и нечистые. У пахаря она вся всегда на руке, держится на весу и потому очень утомляет. Однако она столько же древняя, как сама Русь. В самой старой песне, старше которой мало других народных былин, мы встречаемся с сохой, и притом такой, которой правит как будто бы даже сам языческий славянский бог Микулушка Селянинович в образе чудодея-пахаря: Орет в поле ратай, понукивает, Сошка у ратая поскрипывает, Омешки по камешкам почеркивают, С края в край бороздки пометывают. В край он уедет, — другого не видать, Коренья, каменья вывертывает, Великие те все каменья в борозду валит. Кобыла у ратая Обнеси голова. Сошка у ратая кленовая позолочена, Омешки были булатные, Гужики у ратая шелковые. — Божья те помочь, оратаюшко! Орать да пахать, да крестьянствовати. С края в край бороздки пометывати, Коренья, каменья вывертывати. Как бы сошку с земельки повыдернути, Из омешикои земельку повытряхнути, В ракитов кустик сошку повыкинути. — У сохи тот недостаток, что она не подымает и не оборачивает земляных пластов, а только крошит землю, взрывая ее. За нее настоящую службу справляет косуля.