Читаем без скачивания Крепость Александра Невского - Олег Алексеев

Я закрыл лицо ладонью, скрывая слезы. Наша семья дважды бежала из обоза, когда нас гнали в неметчину. Никто не хотел терять Родину. Люди убегали, прятались, шли к партизанам. Жителям Пскова оказалось негде прятаться — из города не вырвешься, в домах — фашисты. Но спасение нашлось люди ушли под землю, спрятались там, где прятались их предки много веков тому назад…

— Я сам тогда спускался под землю. — Майор встал, подошел к окну. — Не все люди вышли, не все знали, что город освобожден. Под землей были больные, раненые… Первыми, конечно, вышли подпольщики. Интересно рассказывали… В городе одни фашисты, а по ночам — стрельба, взрывы… Немцы думали, что это армейские разведчики. Увидели меня подпольщики — узнали. Отец-то с псковским подпольем был связан, многие в нашем доке бывали…

Сергей Михайлович долго молчал, видимо переполненный воспоминаниями.

— Помню все входы, выходы… Три — около Баториева Холма, два — рядом с Гремячей башней. Подпольщики все рассказали, показали. Под землей у них даже типография была. Был бы писателем — целый роман написал бы… Вхожу в тайник, а там кровати застеленные, стол, на столе — трофейная карбидная лампа. Светло, чисто… Смотрю, в углу древний сундук: крепкий, дубовый, обит медью. Открыли сундук, а в сундуке древние ядра, меч сломанный, кольчуга и наши гранаты РГД, диски, патроны…

Слушая рассказ Сергея Михайловича, я не удержал горького вздоха…

Псковитяне были талантливейшими строителями. Псковские крепости, храмы и звонницы удивительно прочны и красивы. Камень под руками древних мастеров становился теплым, живым. Самобытная псковская архитектура — предмет удивления и восхищения. Псковичи были прекрасными строителями не только на земле, но и под землей…

Известно, к сожалению, немногое. Исследователи прошли мимо псковских подземелий. Все выходы псковских подземелий надежно замурованы…

Замуровали в тот год, когда я поступил в институт. Заодно искалечили и многое из того, что уцелело. Нашлись люди, что рьяно выступали против идеи города-заповедника. Псков должен развиваться, расти, заявляли они. И заслоняли новыми зданиями древние, сносили то, что надо было беречь, словно строителям не хватало места на широкой равнине за рекой…

Вечерний автобус вернул нас с Зиной на родину. Это было счастье: рука в руке мы шли по скату холма, смотрели на озера и холмы.

На сеновал старой Просы я вернулся за полночь. Лег, укрылся овчиной. Дурманно пахло привядшей травой, в сене негромко шуршали мыши.

Сквозь дрему я увидел, что сижу внутри тесной камеры, в мягком кресле. Камера представляла белый цилиндр, кресло было похоже на самолетное. Ни окон, ни иллюминаторов не было, лишь крепко задраенная овальная дверь — тоже как в самолете. Камера мягко и неровно вздрагивала, и я решил, что я в космосе, и мне стало страшно…

На белой стене вспыхнули вдруг яркие и большие зеленые буквы. «Лиственка», — прочел я с удивлением.

Камера перестала вздрагивать, что-то зашипело, и дверь открылась. Прямо передо мной была светлая овальная площадка, вверх уходил узкий неподвижный эскалатор. Я шагнул в дверь, ступил на площадку, и эскалатор ожил — ступени его бесшумно поплыли вверх.

Я понял, что нахожусь не над землей, а в ее глубине…

Эскалатор быстро поднял меня вверх, и я очнулся в рубленом домике, похожем на древнюю часовню. В окне были видны холмы, лес. Распахнув тесовую дверь, я замер от неожиданности… Прямо передо мной лежали три глубоких светлых озера, и из среднего озера вытекала река. С трудом узнал я в ней узенькую некогда Лиственку, а в глубоких озерах — озерца моего детства. Но такими же, как прежде, были холмы и еловый лес на холмах. Ни деревянных, ни каменных домов не было. В венце покатого холма рассыпались похожие на юрты полушария, прозрачные и матовые.

Ярко голубело высокое летнее небо. Ни самолетов, ни аэростатов в нем не было. С холмов срывались разноцветные треугольники дельтапланов, парили над полем, над озерами.

Пронеслись дикие утки, на уровне дельтапланеристов пролетел ястреб-тетеревятник. На озерах было настоящее птичье царство: проплывали белые лебеди, утки — шилохвости, огари, мандаринки. Над опушкой черной тучей пронеслись тяжелые тетерева. Впервые в жизни я услышал, как одновременно кукуют десятка полтора кукушек…

Богатырская метровая трава густела передо мной. Сквозь траву шнурком пробивалась тропа. Я двинулся по траве…

Прямо перед собой я увидел высокий серый камень с неровными глубокими буквами:

«Здесь была битва, похоронены русские воины. XIII век».

Рядом с темным камнем был ослепительно белый. Ярко зеленели буквы — такие же, какие я видел в подземной камере.

«Здесь был бой с фашистами, похоронены партизаны. 24 июня 1942 года».

Вдруг я увидел девочку. Она стояла на тропе и, казалось, ждала меня. Лицо девочки было знакомым. Больно сжалось сердце, я смотрел и гадал: кто же она? Может, это двоюродная сестра Маша, что погибла в деревне Гусино в пылающем доме в сорок третьем году?

Я понял, что пришел в будущее, а не в прошлое, а девочка просто похожа на далеких своих ровесниц…

— Здравствуй, — сказала девочка. — Я — Маша.

В деревнях здороваются с каждым повстречавшимся человеком, я не удивился, поздоровался с девочкой.

Девочка улыбнулась и протянула мне руку.

Только тут я увидел, что я тоже совсем еще мальчуган, лет десяти-одиннадцати. На ногах у меня были легкие, похожие на джинсы брюки, мягкие кожаные башмаки. Льняная рубашка не стесняла движений, шелестела от легкого ветра. Маша была в сарафане, босиком, в венке из лесных цветов…

— Почему нет самолетов? — остановил я свою спутницу.

— Почему… самолетов? — удивилась Маша. — Да это и первоклассники знают… А… ты прилетел на землю!

Я ничего не ответил, и Маша заторопилась, зачастила, будто отвечая назубок выученный урок.

— Самолеты были неэкономичны, загрязняли атмосферу, часто случались авиационные катастрофы… Разумное человечество оставило только межпланетные корабли и аэростаты для лесоводов и геологов. Неэкономичными, загрязняющими среду, опасными были почти все виды транспорта… Подземные коммуникации позволили избежать опасности, повысить скорость…

— А где заводы, фабрики, города?

— Ты хорошо знаешь историю, — заметила Маша. — Конструктивисты обнажали технические механизмы, обнажение считалось символом прогресса… Разумное человечество спрятало индустрию под землю, позволило человеку остаться наедине с природой…

— А плантации, сады, пашни?