Читаем без скачивания Русское дворянство времен Александра I - Патрик О’Мара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утверждение социального статуса – тема, общая для многих мемуаров, написанных дворянами в правление Александра I (или вскоре после него). Например, Минц цитирует воспоминания поэта И. И. Дмитриева, который с 1810 по 1814 год занимал пост министра юстиции. Чтобы продемонстрировать, что его отец, живший в провинции между Казанью и Симбирском, был образованным человеком, Дмитриев писал, что его постоянными товарищами были «три коротких приятеля, умные, образованные и недавно покинувшие столицу»[116]. Точно так же избрание М. П. Леонтьева на должность полицейского инспектора (исправника) в 1815 году ввело его в круг избранных: «Должность моя сблизила меня со всеми дворянами нашего уезда, которые почти все были люди просвещенного ума, люди, что называется, большого света и лучшего тона»[117]. Следовательно, социальная значимость индивида, очевидно, определялась его близостью к «обществу», силой его связей и уважением, которое он заслужил в определенном кругу. Так, например, барон Розенкампф «настолько устроился», что «мог принимать у себя графа Строганова, Новосильцева и Чарторыйского», которые все входили в Негласный комитет Александра I в начале его правления в 1801 году. Розенкампф находил это своей личной заслугой, достойной упоминания в мемуарах[118].
Все это, в свою очередь, указывает на чувство исключительности особого положения человека в обществе. Напротив, мемуарная литература этого периода дает лишь скудные ссылки на роли отдельных лиц как представителей знати. Это может лишь свидетельствовать о том, что их авторы мало думали о социальной роли дворянства в целом. По мнению Минц, в сохранении престижа государственной службы было важно то, что она давала отдельным дворянам иллюзию доступа к политической власти[119]. Причем речь идет именно об иллюзии, учитывая политический контекст абсолютной автократии, которая по определению подавляла любое потенциальное влияние на политику правительства снизу. «Лишь узкий круг членов императорского дома, высшей бюрократии и верхушки дворянства мог оказать то или иное влияние на царя»[120].
Роль дворянства в правящем классе России исследуется в последующих главах, но здесь стоит упомянуть попытку ЛеДонна количественно оценить «номенклатуру» конца XVIII века. Он предполагает, что правящая элита состояла из 15 или 20 человек, к которым можно добавить более многочисленную группу чиновников 1–3-го классов, насчитывавшую от 200 до 250 человек. К этой элитной группе можно добавить более крупных землевладельцев, владевших более чем ста крепостными входивших в правящую элиту в более широком смысле. В 1770-х годах она представляла собой политическую формацию из примерно 8500 дворян, или около 16 % от 54 000 дворян-мужчин[121]. Даже если точность этой реконструкции является лишь приблизительной, особенно в отношении начала XIX века, она дает хорошее представление об узости вершины той власти, на которую дворяне имели хоть какой-то шанс подняться.
В любом случае нет никаких сомнений в том, что до 1812 года и, возможно, особенно впоследствии престиж дворянства как индивидуально, так и коллективно определялся преимущественно военной службой. В своем манифесте от 30 августа 1814 года, награждавшем дворян медалью в дополнение к бронзовой медали на Владимирской ленте, пожалованной в 1812 году, Александр I охарактеризовал «свое дворянство» как «верную и крепкую ограду престола», «ум и душу народа, издревле благочестивое, издревле храброе», «ныне изъявившее беспримерную ревность щедрым пожертвованием не токмо имуществ, но и самой крови и жизни своей»[122].
Вот почему, как утверждал Ричард Уортман, к концу правления Александра именно военный парад стал «первостепенной по своей значимости демонстрацией императорского правления»[123]. Однако дело было не только в этом. Как и во времена правления императора Павла, когда парад был частью непрекращающегося поиска точности и совершенства в полковой муштре и непроизвольного подчинения командам, он служил одновременно демонстрацией взаимозависимости царя и дворянства и напоминанием о ней. По воскресеньям проходил так называемый «Кайзер-парад» (Keizer-parad), который не отменяли даже при минусовых температурах и в самую суровую погоду. Эти «шоу» обычно посещались всем дипломатическим корпусом и имели целью произвести впечатление на послов, присоединившихся к свите императора[124]. Пресловутая «парадомания» Александра I эффективно символизировала потенциальную, если не фактическую односторонность этой взаимозависимости: властный и навязчивый контроль самодержавия, с одной стороны, и ущербный престиж покорного дворянства – с другой.
Часть II. Воспитание российского дворянина
Глава 3
Родительский надзор, иностранные наставники и овладение языком
В этой главе исследуются попытки просвещения русского дворянства во время правления Александра I, вовлеченные в образование институты, достигнутые стандарты и возникшая социальная мобильность. На протяжении всего своего правления царь постоянно жаловался на нехватку достаточно квалифицированных и обученных молодых дворян для укомплектования его администрации и быстро растущей бюрократии. В то же время реформа образования была одним из главных приоритетов в первые годы его правления. С сентября 1802 года по всей Российской империи была создана сеть школ и университетов под эгидой нового министерства народного просвещения, созданного специально для этой цели. Первое в своем роде в Европе, оно поставило беспрецедентные цели и добилось заметных успехов под руководством П. В. Завадовского и М. Н. Муравьева[125].
Как же тогда мы можем объяснить конечную неудачу в обеспечении достаточного количества людей с подходящей квалификацией при наличии четко сформулированной стратегической цели повышения уровня образования, особенно в отношении дворянства? Частично ответ на этот вопрос заключается в явно сохраняющемся подозрении, как в правительственных кругах, так и, шире, среди дворян, о потенциально вредном политическом и идеологическом воздействии, которое может иметь хорошо образованное, независимое и критически мыслящее молодое дворянское поколение на дальнейшую стабильность российского общества в неопределенную эпоху наполеоновских войн. На правительственном уровне это отразилось в противоречивом и нерешительном сочетании реформ и реакции в сфере образования, а также в явной амбивалентности и пассивности знати по отношению к ней, что приводило в отчаяние самого Александра I.
Мы обращаемся к рассмотрению именно первых лет воспитания и обучения дворянских детей. Обычно это происходило дома и, следовательно, в основном в провинциальных поместьях их родителей. Мы также рассмотрим трудности, вызванные необходимостью не только говорить на своем родном языке, но и с раннего возраста дополнительно овладеть хотя бы еще одним современным иностранным языком. Это почти всегда был французский – язык, который для русского дворянства того времени был и знаком социальной респектабельности, и жизненно важным средством общения, который обычно предпочитался русскому языку.
Домашнее обучение и иностранные учителя
Генерал Ф. Я. Миркович (1789–1866), ветеран 1812 года, мемуарист и историк того времени, предлагает резкий контраст в культурном уровне русского дворянства конца XVIII и начала XIX века. Он писал, что при Екатерине Великой
женщины не знали грамоты; дети вырастали на попечении холопей. Никто ничего не читал, да и книг, кроме церковных и букварей, никаких почти не было. Помещики, проживавшие в своих деревнях, проводили время в праздности, занимались только псовою охотою, пьянством и развратом. Один только небольшой круг дворян, бывших при дворе и проживавших в столице, имел наружную образованность, приобретенную в заграничных поездках. Но действительного просвещения не существовало вовсе. ‹…› Со вступлением на престол императора Александра расширились средства к образованию дворянства учреждением гимназий, университетов и кадетских корпусов[126].
Время уже давно пришло. Даже в начале XIX века в России все еще не было общей системы
