Читаем без скачивания Улетающий Монахов - Андрей Битов

И вдруг Алексей увидел, как меняется Асино лицо.

Взгляд ее проходил где-то в миллиметре от его щеки, она почти что на него смотрела, поэтому особенно неприятна была перемена. Так что не хотелось оборачиваться: там могла быть кошка величиной с тигра, или горилла величиной с дом, или… как во сне, в общем. Он обернулся: там были Нина и еще две или три девушки, их он видал и раньше, Нинины приятельницы. Приятельницы по какому-то кружку спорт-драма-мото-хор. Они входили, не здоровались, вешали свои пальто на крючки около двери. Как раз под громкоговорителем. Это о них он пел песню: «Парней так много холостых». Алексей посмотрел на часы, было без четверти двенадцать. Стал искать глазами Асю. Аси не было. И Нины тоже не было. «Здравствуйте», — сказал Алексей. Ответили, каждая отдельно, вполне вежливо, со вниманием, изучая. Вошли, словно бы вместе, Ася и Нина. Как-то очень отдельно вошли: в походке, в фигуре — досада на пространство, что оно — общее. И от дверей их как растолкнуло: Нина к подругам, Ася — куда же? — к Алексею — друг на друга и не посмотрели. «Там-там-там-там», — заговорили под вешалкой Нина с девушками. «Ну, что?» — спросил Алексей. «А ну их к черту!» — с ненавистью сказала Ася. «Там-там-там», — говорили в углу. Две группировки в одной комнате, ничего общего друг с другом не имеют, не смотрят друг на друга. Словно для одной не существует другой. «Они что, совсем?» — спросил Алексей. «Выгнали их, выгнали из компании, — со злостью сказала Ася. — Крас-сотки… Немудрено». Очень странно было наблюдать, как Нина с девушками не замечали их с Асей. Они уже разбрелись по комнате. Но существовали друг без друга и друг в друге, как мир и антимир, что ли.

Это было всерьез досадно — разрушение праздника. И не просто праздника — Нового года. И особенно этого. Для Алексея этот Новый год был таинство, и чудо, и ощутимое счастье. Но то, что расстроилась Ася, испугало его в конечном счете больше, и он сказал: «Ну что ж поделаешь… Раз такая несудьба. Их же не выгонишь… Дом не наш. Да и вообще не выгонишь. Надо хоть как-то встретить, чтоб по-человечески. Ну, не расстраивайся… Не в последний раз». Ася расстраивалась. «Пригласим их, — говорил Алексей, — тоже к столу, вместе и встретим. А что не вдвоем, несчастье, конечно, но хоть что-то надо спасти. — Он робко дотронулся до Асиного плеча, боясь: вспыхнет и достанется ему, Алексею, — вот уж не виноват! — Позовем, а? Они, конечно, дуры, что так ведут… Да и не они — Нинка, Девицы — еще ничего. Ну как?» — Асино лицо успокоилось, вернее, опустело. «Ну что ж, — сказала она. — Уже и чокаться пора, обсуждать нечего».

«Девочки, — сказала она, — присоединяйтесь к нам, раз уж так вышло». Девочки смотрели на Нину. Нина ни на кого не смотрела. «Спасибо, — сказала она каким-то немыслимым тоном. — Мы не напрашиваемся». — «Девочки, правда, — сказал Алексей, — не надо портить друг другу праздник, Нина. Ведь мы вас искренне приглашаем. Не можем же мы встречать, а вы в той же комнате — нет…» — «Мы никуда отсюда не уйдем!» — взвизгнула Нина. «Мозги у тебя набекрень…» — с издевательским сожалением сказала Ася. «А ты не оскорбляй, не оскорбляй, слышишь! — кричала Нина. — Скажи спасибо, что мы вас терпим. Тоже… нашла мамочкиного дурачка!» «А ты не трогай! Не трогай! — Ася вылетела на середину. — Не твое. Тебе и такого не видать! Правильно вас выгнали, так и надо!!!» Нина, руки в бедра, бочком, короткими шажками, как в пляс, выходила на середину. Она была вылитая Лолита Торрес, так все говорили. «Проститутка! — кричала она. — Проститутка!» — «Не смей!» — выскочил Алексей. «А ты куда лезешь?! Тяпчик…» — раздельно, по слову сказала Нина. «Какой тяпчик?» — растерялся Алексей. «Отойди», — как-то недобро сказала Ася. «Там-там-там, барам», — говорили подруги. «Завидно?! — кричала Ася. — Выгнали?.. Завидно!» — «Деток учишь?!» — «Завидно! Завидно!» — «Не надо! Не надо»! — Алексей. «Тататам-барам-тамтам!» — подруги. «Старая дева!» — Ася. «Трата-та-там, бум-друм», — подруги. «Бьет же! — закричал Алексей. — Двенадцать же!»

Все замолкли. Застыли. Действительно. Било. Трам-тамтам-там-барамтам-тамтам! — удивительно мелодично. Бам! Пауза. Бамм!..

«Ну их к черту! Ну их к черту! — подпрыгнула Ася и повлекла Алексея. — На! — сунула ему шампанское. — Скорей!» Придвинула к своей кровати табурет, набросила на него полотенце. Неожиданно много закусок поместилось на нем. Все это она проделала не разглядеть как быстро. Шампанское выстрелило. «Бамм!» — прозвучало в громкоговорителе. И пауза. Не просто пауза — дольше: тишина. «С Новым годом, милый!» — сказала Ася. «С Новым годом!» «Там-там-тим-там-тамтам», — радио заиграло гимн. Выпили. Ася села на кровать так, чтобы спиной к Нине с подругами. «Садись, — сказала Ася. — Не обращай на них внимания». — «Я и не обращаю», — сказал Алексей. «Вот и хорошо, вот и хорошо!..» — Ася всхлипнула. «Да что ты! Что ты!» — разволновался Алексей. «Ничего… Это сейчас, — сказала Ася. — Ты ее не слушай, что она говорила…» — улыбнулась сквозь слезы, жалко так, несчастно, что Алексей чуть не заревел. «Да я разве… разве я когда-нибудь слушаю!» — с жаром сказал Алексей. «Салат мой ешь… Давай без тарелок, а? Прямо ешь. Ведь вкусный?.. Правда, а?» — «Очень!» — «Правда, милый? Нет, правда, вкусный?!» — голос у Аси подрагивал, она собиралась заплакать. Алексей тоже еле сдерживался, все-таки глаза у него подернулись: видел он хуже. У них вдруг такая нежность началась друг к другу, что и от этого можно было плакать. «Ничего, ничего», — говорил он. «Мы еще поживем, а?» — говорила Ася. «Мы — счастливые!» — говорил Алексей. «Да, да, именно! Мы — счастливые, — говорила Ася. — Ты не обращай на них внимания». Не обращать было трудно. Хотя до сих пор, начиная с курантов, никого, кроме них с Асей, для него действительно в комнате не было. Но он все-таки сидел к ним лицом, и они слишком были видны, главным образом Нина. Она ходила от стены к стене, как тигрица. Глаза ее, так сказать, горели. Ходила и нервно курила. «И курить-то не умеет, — вдруг сказала Ася. — Дай мне». Закурили все. Ася сидела к ним спиной, но Алексей чувствовал, как она этой спиной, может, еще больше, чем он, видит и мучится. Нина все ходила. Подруги стояли скорбной композицией. Три грации.

«Тоже странно, — вдруг подумал Алексей. — Сейчас, быть может, всем скверно, от себя скверно. Но если что-то попробовать, примирить или извинить, то будет еще хуже. А после этого уже еще больше будет каждому от себя скверно…»

Все понемногу успокаивались. Но уютнее от этого не становилось. Скорее наоборот. Каждый чего-то друг другу не досказал или не доругался, и от этого такое напряжение повисло в воздухе, словно мощное силовое поле, телепатия, «поле-пси», сказал себе Алексей. И еще подумал: «Вот ведь и ссора и крик затягивались из-за того, что каждый, как далеко бы ни падал, что бы ни говорил, все-таки самого страшного оскорбления, которое у каждого вертелось на кончике, сказать не смог и самого худшего поступка сделать тоже. Вот Нина, она удивительно хотела сказать: «Убирайтесь вон из моего дома!» — а как ни расходилась, не смогла».

Кусок не лез в горло. Алексей вдруг посмотрел со стороны. Даже Асю он увидел со стороны, и она тотчас отдалилась. В буквальном смысле как-то видел он ее издалека, хотя сидела она рядом. Это было мерзкое чувство. Хотя появилось спокойствие. Но тут был холод, равнодушие — скользкая змея. Казалось, при чем тут эта женщина, с ним рядом? Сидят на одной постели, а откуда это? Почему эта комната и в ней еще совсем уж незнакомые люди? О чем это они говорили, кричали, переживали, ссорились из-за чего? Чепуха какая-то. Алексею стало не по себе, даже страшновато, он не хотел так видеть. Это как в оптическом фокусе в популярном журнале: то видишь черное — и тогда одна фигура, то белое — и фигура совсем другая. Смотришь то так, то так, словно там переключатель какой в глазу, ручка, как у телевизора: чик-чик. Это в первый раз случилось, что он посмотрел на Асю со стороны — и испугался, хотя так уж точно не сознавал: вдруг с этого раза начнется переключение — то так, то так. Он не хотел в себе этого зрения не по чувству. Может, оно и умнее, но от него исчезает счастье — это уже знание какое-то — не хотелось этого знания. Все от него становилось чужим.

Ася встала и подошла к Нине. Они пошептались о чем-то от всех в стороне. Шепот становился громче, перерастал. Уже «там-там-там» было слышно из их угла. Но что-то их вдруг остановило, шум прекратился внезапно, не достигнув того, чего уже ожидал Алексей, — повторения сцены, и они разошлись. Ася подошла к нему, кипя. Шепот, злой и непонятный, почти свист — это было то, что хотела бы сказать Ася Нине, но сдержалась. Алексей снова видел только Асю, теперь не со стороны — это было облегчение, что не со стороны, и он говорил: ну что она так переживает, не надо, плюнь… «Хоть на лестнице! — сказала Ася (слова вроде бы ему, а злость их — Нине). — Хоть на улице!» У Алексея затрепетало в горле, сдавило, он не мог бы сейчас выговорить ни слова Ася метнулась к двери, прихватив со спинки кровати свой вечный халатик… и словно бы тут же, только и успел Алексей обвести растерянно остальных участников, оказалась в халатике, а зеленое платье аккуратно развешивала на спинке, покрывала полотенцем. Что-то шептала она при этом яростное, но в то же время тщательно расправляла складки на зеленом платье — это несоответствие Алексей почему-то отметил и тогда же подумал, что то, что он это заметил, — тоже несоответствие его взволнованному состоянию, в сущности такое же, как у Аси с ее платьем. А она была уже в пальто, руки ее метались — не разглядеть, и туфли-гвоздики были аккуратно сложены в коробку, а на ногах — без каблуков, уличные. «Одевайся», — бросила она Алексею и складывала в сумку вино, конфеты и пирожные… Выпрямилась. Алексей увидел тогда ее лицо, несколько покрасневшее оттого, что она перед тем наклонялась, злое и несчастное. Он хотел что-то ей сейчас сказать, чтобы это ей помогло, но никак не знал что. Те слова, что приходили, могли, ему казалось, еще больше разозлить Асю. Этого он, конечно, не хотел и мучился от своей неумелости и бестолковости: даже вот и сказать не может. Ася же посмотрела на Алексея, кровь отливала от ее лица, лицо белело, и, словно бы вместе с кровью, глядя на Алексея, исчезали раздражение и злость, лицо стало спокойным, ласковым и грустным. «Я нехорошо себя вела?.. — сказала Ася. — Грубо? Извини, я не хотела бы быть некрасивой перед тобой… Ты не смотри и не слушай, когда я так. Мне потом очень плохо, что ты видел меня Такой…» — «Что ты, Ася! Что ты! сказал Алексей. — Ты права… и все понятно». — «Ну вот и хорошо, а ты забудь, милый, ты ничего не видел… на! — Она сунула ему сумку со снедью. — Пусть подавятся!» И, не оборачиваясь, они вышли из комнаты.