Читаем без скачивания Лихие гости - Михаил Щукин

– Доброго тебе здоровья, Евграф Кононович.

– И тебе – не хворать. Чего звал?

– Неужель не признаешь, Евграф Кононович?

Вгляделся в бродяжку попристальней – нет, кажется, не доводилось встречаться раньше.

– Оно конешно, – вздохнул незваный гость, – где же меня теперь, прежнего, узнаешь. Измочалила жизнешка, пятнай ее мухи. Агапов я, был такой купец раньше в Ирбите, чаем торговал. Слыхал про него?

– Вот те на! – Евграф Кононович только руками развел: это ж надо как судьба распорядилась и в каком растрепанном виде довелось своего благодетеля встретить.

Велел Таисье Ефимовне достать чистое белье, отправил гостя в баню, благо она еще не простыла, а после зазвал его наверх, усадил за богатый стол, щедро принялся угощать.

Выпив винца, Агапов жадно накинулся на еду. Сметал все подряд, что на столе было, да так помногу напихивал в рот, что едва не подавился.

– А худо тебе с перееду не станет? – обеспокоился Евграф Кононович.

– Хуже мне теперь ничего не будет. Смерть и та в радость, да вот настигнуть никак не может… – Агапов сморщился маленьким усохшим личиком и тихо, безнадежно заплакал, подшвыркивая носом, как обиженный ребенок.

Была у Агапова причина плакать столь безутешно. Евграф Кононович лишь головой покачивал, слушая печальную историю, которая завершилась холщовой сумкой – в нее Агапов куски складывал, собирая ради Христа нищенское подаяние. Где каменный дом в родном Ирбите, где чайные обозы, где былое уважение и крепкий достаток? Все кануло, все ахнулось, как в тартарары, все рассыпалось в прах. А причина несчастья – в детках родных. Два сына было у купца Агапова, два статных красавца – отцовская надежда и утеха. На них и оставил он свое дело, когда приключилась с ним внезапная болезнь: обезножел Агапов. Каким ветром надуло хворь – непонятно, но скрутила она его крепко: с постели не мог сползти и беспомощным стал, как младенец. А дело-то купеческое ждать не будет, оно не может терпеть долгих перерывов. Вот Агапов и призвал сыновей, переписал на них все распорядительные бумаги, – владейте, дети, умножайте капиталы отцовские.

Владеть – дело любезное. И за три года детки весь капитал профукали: кутежи, бабенки, карты – все удовольствия денежку требовали. Вот она, денежка эта, и летела без счета на ветер. Старший сын в пьяной драке сгинул. В губернском городе, в ресторане, задрался с проезжим офицером, расквасил ему нос, офицер же, видя, что с таким бугаем ему не совладать, выдернул револьвер… А младший сам помер, винищем опился. После очередного кутежа пришли его будить, а он лежит на диване в гостинице – неподвижный уже и холодный.

Сразу же кредиторы слетелись, как вороны на падаль. И оказалось, что оставили после себя сыновья Агапова море долгов. А долги возвращать надо. И возвернули свое кредиторы, забрав подчистую у Агапова все нажитое. Дом и тот с торгов ушел.

От великих переживаний Агапов неожиданно встал на ноги. Сколько всякого лечения и снадобий перепробовал – ничего не помогало, а тут… Не иначе Господь сжалился. Погоревал Агапов и пошел, подаяниями питаясь, искать Евграфа Кононовича Луканина, надеясь у него какое-никакое место найти, чтобы дожить свой век пусть и под чужой крышей, но зато не голодным.

Крепко задумался Евграф Кононович, выслушав горький рассказ Агапова, а затем велел жене позвать Захарку. Тот пришел, встал у порога, плечом в косяк уперся. Высокий большерукий подросток, на верхней губе уже пушок пробился.

– Слушай, Захар, что человек этот рассказывать станет. А что услышишь – крепко-накрепко на носу себе заруби. Так заруби, чтоб на всю жизнь не забылось.

И заставил Агапова во второй раз повторить свою печальную историю.

Учился Захар в ту пору в гимназии в губернском городе и находился по случаю летних каникул в родном доме. Бегал со своими ровесниками на рыбалку, бродил по тайге с ружьишком, читал книжки и начинал заглядывать на соседских девчонок – а чем иным может заниматься гимназер, приехавший на отдых? Он и подумать не мог, что столь вольные каникулы у него – в последний раз.

Горькая история, рассказанная Агаповым, так тревожно легла на душу Евграфу Кононовичу, что он сразу же и решил: в работу надо впрягать Захара, не делая ему никаких поблажек. Пусть сполна знает – как она, копеечка, достается. Тогда и беречь ее будет, а не транжирить. И уже через два дня, исполняя задуманное, отправил сына с обозом в дальнюю поездку. Как щенка в речку бросил, а после стоял и загадывал: выплывет или не выплывет?

Выплыл парнишка! Да еще как выплыл!

Мало того что обоз привел в целости и сохранности, сумел еще Захар и выгодный подряд найти – сено поставить для воинской команды в уездном городишке. На постоялом дворе с офицером разговорился, узнал про нужду военных и сразу же услуги предложил. А сена в Раздольном мужики напластали в то лето под самую завязку, потому как травы вымахали выше пояса. Сильно мужики не торговались, отдали по дешевке, еще и на возы сметали. А уж сами возы по адресу доставить – раз плюнуть.

Евграф Кононович только подивился хватке и сметливости сына, а на следующее лето уже всерьез запряг Захара, доверяя ему нанимать ямщиков, торговаться с купцами, которые грузы отправляли, вести денежные счета. И со всеми делами, которые поручал отец, Захар справлялся быстро и легко, словно играючи.

– Повезло тебе, Евграф Кононович, сильно повезло, – говорил Агапов и прищелкивал языком, будто отведал сладкого кушанья. – Ловкий парень, дальше тебя пойдет. Вон как широко шагает.

– Ага, пойдет, – недовольно бурчал Евграф Кононович, – если штаны не порвет.

Но бурчал он для виду, для строгости, скрывая радость и довольство, что сын у него оказался не из последних, а можно даже сказать, что из первых.

– Не гневи Бога, – вздыхал Агапов, – не ворчи, а радуйся.

Сам Агапов, найдя приют у Евграфа Кононовича, служил ему, как умный сторожевой пес служит своему хозяину: зря не гавкает, но если возникнет надобность – порвет. Евграф Кононович доверял ему, как самому себе. Агапов же, когда отмылся, отъелся и подстриг куделью свалявшуюся бороду, словно заново народился: шустрый, пронырливый, въедливый до самой последней мелочи, готовый сутками напролет сидеть и щелкать на счетах, выверяя каждую копеечку, а уж торговаться он мог до посинения, хоть сутками. Этот жук навозный, говорили про него, из дерьма конфетку слепит, в бумажку завернет и продаст – не поморщится. Когда такие отзывы до Агапова доходили, он лишь смеялся легоньким смешком и ручкой отмахивался, приговаривая: «Я, ребятки, г…м не торгую, я хозяйский интерес блюду».

Вот так, втроем, они и тащили громоздкое хозяйство. Евграф Кононович – в коренниках, а Агапов с входившим в силу Захаром – в пристяжных. Сын продолжал радовать отца по всем статьям. Отрывая время от учебы в гимназии, вел дела родителя в губернском городе, на каникулах – тоже в отцовских хлопотах. Но скоро его жизнь должна была поменяться. Накануне выпускных экзаменов в гимназии Евграф Кононович принял решение: отправить сына в Москву на дальнейшую учебу в коммерции.