Читаем без скачивания Свинцовый монумент - Сергей Сартаков

Он посмотрел на Андрея. Румян, круглощек, даже слабый пушок на верхней губе у него еще не пробивается.

- Объясняй тебе, не поймешь. Рано еще. Хотя эвон какой уже длинной жердью вымахал! Словами рассказать все можно, а чтобы понять перечувствовать надо. Знаю я этого бухгалтера - Мурычев, - вместе - Колчака колошматили. Отважный, смелый боец, товарищ надежный. А женился плохо. Вот тебе и все. И пропал теперь человек.

- К подлогам жена его подбивала? По жадности?

- Так и знал я! Другая мысль тебе и прийти не может. По опыту житейскому твоему.

- А какая другая мысль прийти должна бы?

- Не говорю: должна. Пусть и до седых волос не приходит. Постарайся, чтобы не приходила. А женился плохо он потому, что радости от жены как от жены у него не было. Сказать так: жил с ней как в холодном погребе. Бывают женщины такие. Потянулся к другой. Это же самая злая тоска к другой тянет, когда дома без тепла, без радости. Удержу нет. Подать бы ему на развод. Ребенок. Знает он, и жена будет против. Куда же она, разведенка, с ребенком потом? Если бросит ее. И по общественной линии проработают так, что в глазах позеленеет. А к другой-то бабе любви у него не было. Просто с мужской тоски к ней тянулся. Баба это видит, опытная, с расчетом. Ищешь, голубчик, у меня утешения - возмести. И возмещал. Да ведь радость от нее получал тоже, сказать так, по фальшивой накладной. Когда без любви-то. Выходит, тоска еще злее. Откачнулся от этой, сразу нашлась новая. Утешила. Они ведь, утешительницы эти, словно осы, чуют издали, где варенье на меду варится. Так и пошло потом, сказать, по конвейеру. Где последнюю границу чести и совести своей он перешел, кто там разберется. Привлекли к суду не за моральное разложение - за растрату. А тут, конечно, вывернулась изнутри и эта сторона, - Федор Ильич снова внимательно посмотрел на Андрея. - Знаю я и сейчас, как мысль твоя работает.

- Скажите, дядя Федор.

- Поделом вору и мука. Есть такая старинная поговорка. Что же, думаешь ты правильно. И поставь меня судьей над Мурычевым, я бы тоже его к десятке приговорил. За растрату. И со всей жестокостью отметил бы в судебном приговоре моральное разложение.

- Вы чего-то недоговариваете. - Андрей заметил словно бы трещину в голосе Федора Ильича.

- А недоговариваю я уже не по суду, а по жизни. Суд не все может судить. Может он, например, осудить тот час, в который Иван Мурычев со своей законной женой в загсе подписи ставили? А преступление как раз в тот самый час началось...

- Ну, дядя Федор... - протянул Андрей.

- Вот опять у тебя мысль: прежнего дружка своего оправдываю. Нет, Андрей, не оправдываю. Но в тюрьму на десять лет с горьким сердцем его посылаю. Потому что ни одна из тех баб, которые из него эти тысячи высасывали, совсем его не любя, ни одна из них на волосок даже не пострадала. Прошли по делу как свидетельницы. При закрытых дверях. По их просьбе. А законная жена оказалась чуть не главной обвинительницей. И опять все правильно. А теперь такую мысль я выскажу, которую тебе еще и не понять. Если у жены этой законной в невестах еще к человеку любви не было, зачем же она замуж за него выходила?

- Дядя Федор, а кто же это знает? Может, у нее тогда и была любовь?

- А ты мне скажи точно, какая она бывает, любовь? Ты ее пережил? Перечувствовал?

- Если так, дядя Федор, то и у Мурычева вашего неизвестно, была ли любовь, когда он женился. - Андрей не мог смириться с тем, что Федор Ильич почему-то держит все-таки сторону бухгалтера. - Вы можете это точно сказать?

- Не могу. Потому скажу о себе только. У меня в аккурат, как у Мурычева, так было с первой женой, Антониной. И когда женился я, себя не помнил от любви к ней. Только что же, она хозяйкой очень хорошей в доме была, а жены у меня не было. Это хуже, чем жить по-холостяцки. Но по бабам я не пошел. В этом разница с Мурычевым. Антонина поняла меня. Подобру расстались. Она и потом ни за кого другого не вышла. Встречаемся. Говорит, одной жить лучше. Честный образ жизни ведет. И девочку мне оставила. Со второй женой, с Юлией, воспитывали. Она с двумя своими детьми.

- А тут любовь у кого?

- Ну какая любовь? Второй любви уже быть не может. Так, уважение только. Поддержка взаимная. Хорошо жили. Вдвоем веселее. Особо когда дети в доме. Ребята славные. А Юлия умела теплом своим согреть. Еще и с ней мальчика мы прижили. Да вот... умерла Юлия. - Шаг у него сделался неровным, несколько раз он даже проволочил левую ногу. - С третьей мы и не регистрировались, хотя для порядка и надо бы. Мне просить Надежду об этом, вроде законом ее к себе привязать хочу. Ей вопрос так поставить, значит, она при мне удержаться очень уж хочет. А рассудить, у кого же из нас интерес к общей, совместной жизни больше, - получается, у меня. Потому что семья-то моя, хлопот с ней не оберешься, и чего бы я мог без женщины сделать по дому - ума не приложу. Сказать так: святой человек, подвижница она, что со мной живет. Да ведь притом не я ее искал, она сама пришла. Меня, ребят пожалела. Теперь-то, конечно, старшие кто куда разъехались. И малые школу заканчивают.

- Почему же она пришла, дядя Федор, если, говорите, и в этот раз любви не было? - Андрея захватил этот спокойный, но душевно напряженный рассказ. Он искал, ожидал самого важного для себя ответа, точного, определенного, но все, что говорил Федор Ильич, было не ответами, а скорее новыми и еще более трудными вопросами.

- Сердце у человека доброе. Видит, другой в беде оказался. Вот и пришла. С Юлией она раньше была хорошо знакома. Сказать так: подружки детства. Я, говорит, старая дева, никто меня никогда замуж не сватал, очень я некрасивая - это верно, Андрей, правду Надежда сказала, ребенком еще оспа страшно ее изуродовала, - так вы, говорит, не подумайте обо мне худо. Сколько надо помочь вам, поживу, а найдете какую другую - сразу уйду. Да вот и живем восьмой год. Как муж и жена. И без шутки сколько раз я говорил ей: "Какая ты у меня, Надежда, красавица!"

- Тогда, выходит, и без любви всю жизнь человек может прожить?

- Без любви? Не знаю. А вот без женщины всю жизнь мужику не прожить. Так по себе я сужу. Хотя, - он усмехнулся, - если по статистике, так женщин и мужчин на свете примерно поровну. Стало быть, от веку положено им соединяться парами. И от этого никуда не уйдешь. Но человеку еще и любовь дана. Как жизнь, как смерть - всего один раз. А остальное, как тебе сказать, все равно что мыть такой водой голову, в которой до тебя уже кто-то мылся. Завел ты этот разговор, вижу я, неспроста. Малость бы и рановато тебе, если, скажем, в мыслях жениться. Хотя, по закону, через два месяца можешь - будут твои лета совершенные. Но если покой потерял и сны тебе уже всякие снятся, спроси. Давай спрашивай. Понимаю, к отцу тебе трудней обращаться. Ну, какой в глазах у тебя вопрос?

- Понять... узнать-то ее можно... любовь? Любовь или нет? - Андрей едва выговорил эти слова. Вдруг охватил стыд, показалось, что Федор Ильич неправильно истолкует его вопрос. Станет высмеивать. Во всяком случае, не отнесется к нему серьезно.

- То есть приметы, признаки, что ли? Как у человека любовь начинается? - после некоторого раздумья ответил Федор Ильич. - Есть признаки. У тебя, например, любовь началась уже. Иначе ты и не спрашивал бы. А вообще, Андрей, нет никаких признаков. То есть очень они разные. Поймешь, когда она тебя захватит всего. Если любовь настоящая. Опять-таки только про себя говорю. О других ничего не знаю. Вот мы и дошли. Спасибо тебе, помог мне дотащить ношу тяжелую.

Они остановились возле калитки с проржавленной плоской щеколдой. Андрей хотел надавить ее, но Федор Ильич остановил:

- Не надо. В дом ты эту сумку не заноси. Увидит Надежда, сообразит, что не в порядке спина у меня, ничего делать не даст. Уложит в постель. А сегодня она, знаю, и сама больше, чем я, нездорова. - Он дружески тронул Андрея за руку. - Спасибо тебе! Теперь мой вопрос. Не ошибся я: ты не столько для себя, сколько для Мирона от меня все это выпытывал? Он мне сгоряча сказал, почему уходит. Имени только не назвал. Подписал я тогда ему заявление с неохотой. Потому что он рубит сплеча. А любовь топора боится. К этому я и сейчас ничего не добавлю.

8

Да, конечно, Мирон рубанул сплеча. В этом у Андрея не оставалось и тени сомнения. Он по-прежнему, как только выдавалось свободное время, забирался с книгой в читальный зал и садился там в привычном незаметном уголке. Любовался Ольгой. Она казалась ему с каждым разом все красивее и привлекательнее. Он ловил себя на том, что в книге страницы переворачивает, а содержания прочитанного не помнит. Все время прислушивается к голосу Ольги, очень мягкому и ровному, и пытается угадать, как она закончит начатую фразу. Хотелось нарисовать ее улыбку, схватить тот момент, когда она чуть прищуривает глаза и голову наклоняет к плечу. И не мог справиться с искушением - сделал быстрый карандашный набросок на обратной стороне титульного листа "Подростка" Достоевского, которого взял на абонементе.